Игорь Поволоцкий - Путь войны
Профессор аккуратно вскрыл плотную бумагу и взглянул на единственный лист, оказавшийся внутри. Долго, очень долго он вчитывался в строки, отпечатанные красивым готическим шрифтом старого, еще довоенного образца.
- Что это? – тусклым голосом спросил он. – Что это за …
В последний момент президент академии резким движением смахнул с белоснежной скатерти графин, и в звоне бьющегося стекла утонуло слово, которое Пропп прочитал лишь по губам.
«…пакость»
Вебер вскочил со стула и подхватил профессора за локоть. Франц перехватил его умоляющий взгляд и встал с другой стороны.
- Господин профессор переутомился, он не привык к таким шумным собраниям! – воскликнул Вебер, не сводя с Проппа умоляющих глаз.
- Да-да, - подхватил ассистент. – Мы люди науки, мы не привыкли к такой роскоши и давно не были в обществе, простите нас!
Вдвоем они буквально силком потащили Айзека по проходу между столами. Айнштайн пытался отбрыкиваться и что-то говорить, но каждый раз, стоило ему открыть рот, упитанный Вебер встряхивал тщедушного профессора и тот давился невысказанным словом.
- Прямо и налево, - прошипел сквозь зубы Макс, сохраняя на лице широкую улыбку. – Там по лестнице к моему кабинету.
Только после того как крепкая дверь отгородила кабинет Вебера от коридора, президент перевел дух и отер вспотевший лоб.
- Господь наш милосердный, думал - все, конец… - пробормотал он, с трудом переводя дух. – Я все готовил заранее, хотел предупредить вас раньше, но не успел, все решилось выше, нас поставили в известность в последний момент. Даже мою подпись сделали факсимильно.
- Господин Вебер, я требую объяснений! – тонким фальцетом возопил Айнштайн. – В этой поганой бумажонке написано, что связь моей бабушки с немецким офицером официально признана некой комиссией проверки расовой чистоты. Значит, мой отец – незаконнорожденный, но все же сын чистого, евгенически здорового типа, и у этой … комиссии … нет ко мне претензий! Что это за профанация!? Вы всегда были честным человеком, кого вы здесь прикармливаете? Что за прилизанный хрен в мундире оскорбляет мою бабку?
Председатель с непонятным выражением покосился на Проппа.
- Что вы на него смотрите?! - крикнул уже во весь голос профессор. - Эти слова я готов произнести во всеуслышание, хоть по радио, и завтра напишу в «Вестник математических наук»!
- Сядьте! И заткнитесь! – рявкнул Вебер, и профессор послушно опустился на стул, исчерпав порыв возмущения.
- Пропп, - теперь президент обратился к Францу. – Когда вы последний раз были в Берлине? Когда вы покидали лабораторию?
- Думаю… Года четыре назад, - растерянно вспомнил ассистент. – Когда пришлось посещать дантиста, он отказался выехать на дом…
- Это моя вина, - понурился Вебер. – Я старался оберегать Айзека, думал, что вы будете связующим звеном между ним и миром. И не заметил, как вы и сами стали таким же затворником.
Из коридора донесся какой-то неясный шум, похожий на приглушенные шаги. Наверное, кто-то из гостей заблудился и искал выход.
А может быть, и нет…
Макс пристально, с подозрением посмотрел на дверь, прокашлялся и продолжил, на этот раз громко и очень официально.
- В настоящий момент, согласно недавно принятому Закону о расовой чистоте науки, - с уверенным голосом президента страшновато контрастировал взгляд загнанного зверя. - Все частные лаборатории переходят под государственный контроль. Бывшие владельцы могут продолжать заниматься исследованиями, но, согласно утвержденному Министерством науки плану, все руководители и сотрудники должны подтвердить свою евгеническую чистоту начиная с тысяча восемьсот первого года. Таков закон!
Вебер сглотнул.
- Вот, ознакомьтесь с этими бумагами, - все так же нарочито громко сообщил он. - Завтра к вам приедет курьер, чтобы забрать подписанные документы.
Макс положил что-то объемистое в конверт, на этот раз простой, из обычной бумаги, написал на нем что-то и протянул, было, Айнштайну. После короткого колебания передумал и отдал Францу.
«Уже третий за сегодняшний день», - подумал ассистент, с дрожью в руке принимая «дар». На нем не было ни печатей, ни каймы. Только два слова, написанные карандашом и дважды подчеркнутые.
«Бегите немедленно».
- Пропп, помогите профессору. Пусть посидит здесь, пока ему не станет получше, потом я вызову машину.
Айнштайн заглянул в конверт и с изумлением обнаружил там пачку банкнот и расписание поездов во Францию.
Из-за двери вновь донесся шум, Вебер испуганно оглянулся. Но это была всего лишь песня, которую запели в банкетном зале несколько десятков глоток. Не обычная застольная, а какой-то угрожающий, ритмичный марш.
- Я сейчас выйду, - хрипло прошептал он. - Вызовите такси с моего телефона. Уходите с черного хода, сторож вас выпустит. Берите первую же машину, не торгуйтесь, не экономьте, немедленно на вокзал. Из Франции — первым же пароходом в Штаты. Я потяну время до утра. Бегите, черт возьми! Не оставайтесь в Европе! Если не попадете на пароход, стучите в американское посольство, они наверняка дадут убежище светилу науки такого уровня. Не медлите, вот-вот начнется...
Президент Королевской академии наук подавился каким-то словом, слишком страшным, чтобы его произнести.
В дверь постучали. Резко и требовательно.
- Извините, профессор Айнштайн нуждается в отдыхе, - непреклонно произнес Вебер через дверь, - Он совершенно отвык от собраний, и не ожидал такой чести!
Умоляюще посмотрев на Проппа, он открыл дверь, вышел и тщательно ее за собой закрыл.
Пропп понял. Уже много лет он, по примеру Айнштайна, вел жизнь затворника, но оказалось, что в глубине души все это время дремал тот, давний Франц, вечно голодный и скорый на подъем юноша. Ассистент одернул костюм, проверил, не выпадут ли из кармана деньги и буквально стащил со стула Айзека. Тот недоуменно озирался и пожимал плечами, но безропотно позволил себя вывести. Пользоваться телефоном Пропп не рискнул, машину можно поймать и на улице.
Вот так и получается – промелькнула в голове шальная мысль - история идет мимо, а потом внезапно наступает на вас…
Глава 17
Настоящее
«Культ здоровья и силы », - написал Радюкин. Какое-то время, минуты две, взирал на белый листок с черными неровными буквами. Зачеркнул и написал ниже «абсолютизация молодости », затем добавил сбоку «масскульт усечен до предела, граничит и пересекается с самой низкопробной пропагандой ». И завершил логическую цепочку размашистым приговором «АССИРИЯ и деградация социума, максимальное упрощение общественных связей ».
Снова задумался.
«Должно быть, я ошибся, объясняя вторжение исключительно экономическими причинами… Есть что-то еще…»
Радюкин никогда не считал себя мастером слова, но помнил семь основных концепций составления сюжета и теорию многоактового разделения эпизодов при постановке радиосериалов. Поэтому, даже отметая в сторону натурализм местного масскульта, слушать развлекательные радиопостановки становилось невыносимо. Одинаковые, как патроны в обойме, они буквально долбили мозг убожеством и нарочитой жестокостью. Похоже, от всего богатства сказочных архетипов здесь остался только сюжет «обретение божественной силы», приправленный «возвращением и местью Одиссея». Но все равно каждый день ученый водружал на голову наушники и по семь-восемь часов внимал эфиру, вылавливая крупицы ценных сведений из однообразных подвигов очередного борца за расовую чистоту.
Подходила к концу третья неделя путешествия «Пионера». Субмарина неспешно курсировала над Бразильской котловиной, в районе острова Мартин-Вас. Крамневский хотел, было, попробовать подкрасться поближе к Юго-Западной Европе, но севернее Срединно-Атлантического хребта развернулись масштабные маневры вражеского флота, и командир не рискнул искушать судьбу.
Антенна и аппаратура «Пионера» позволяли прослушивать десятки каналов, от популярных развлекательных станций до армейских шифровок. Насыщенность местного эфира в разы уступала привычному, но тем не менее, в хранилищах радиорубки копились сотни катушек с записями, которые должны были подвергнуться тщательнейшему исследованию на родине.
Радюкин потер уставшие глаза. Он никогда не жаловался на зрение, но искусственный свет уже изрядно надоел, добавляя свою толику к накапливавшемуся утомлению. Усталость… Она понемногу разливалась по подлодке, как свинцовый расплав, буквально физически прибавляя ей вес. Тщательно отобранный экипаж держался стойко, в лучших традициях военно-морских сил Империи. Но в действиях экипажа начали проскальзывать мелкие ошибки – там забыли вовремя взять пробы забортной воды, здесь не провели тестовый прогон аварийного охлаждающего контура. Забыли заменить перегоревшую схему, записали очередные шесть часов эфира на уже занятую катушку…
