Санин Евгений - Завещение бессмертного
Но Аттал, вопреки его ожиданиям, и не собирался гневаться на непочтительного лекаря. Совершенно незнакомым скрибе голосом он сказал:
— Я рад. Ты даже не можешь представить себе, как я одинок среди всех этих... — Он махнул рукой на поджавшегося скрибу и добавил: — И я хочу продиктовать еще один указ, чтобы выполнить любое твое желание. Есть у тебя ко мне какая-нибудь просьба?
— Да! — кивнул Аристарх. — И очень большая!
— Говори! — разрешил Аттал, делая знак скрибе быть наготове.
— Но в ее выполнении не понадобятся услуги скрибы! — улыбнулся Аристарх и после того, как царь едва заметным движением мизинца приказал рабу удалиться, докончил: — Раз уж я действительно снова стал свободным человеком, отпусти меня на часок-другой в библиотеку помочь рабу разбирать рукописи!
Выйдя из кабинета, он едва не натолкнулся на стоявшего в коридоре охранника.
— Господин! — низко поклонился тот, уже прослышав от скрибы, что лекарь получил свободу. — Тебя просит о встрече один человек.
— Больной? — с готовностью приостановился Аристарх.
— Да, то есть, нет... — замялся охранник, получивший строжайший приказ начальника кинжала обеспечить встречу Артемидора с лекарем и целую горсть золотых монет от самого торговца. — Он купец!
Аристарх снова прибавил шагу.
— Мне некогда, я очень спешу! — бросил он не отстающему от него охраннику.
— Но он так жаждет показать тебе свои колбы! И даже подарить их...
— Колбы? — с интересом переспросил Аристарх.
— Да, для хранения лекарств и ядов! Это самые лучшие колбы во всем Пергаме и даже мире! — слово в слово повторил охранник то, что велел передать лекарю Артемидор.
— Для проверки новых рецептов мне понадобится очень много колб, и предложение этого купца как нельзя кстати! — рассуждая на ходу, проговорил Аристарх и остановился. — Ну, хорошо, зови его!
4. Земной аид
Надсмотрщик долго вел ковыляющего в тесных колодках Эвбулида по выбитой прямо в скале дороге, и теперь он как следует мог разглядеть, что представляют из себя эти серебряные рудники.
Все штольни вблизи оказались темными норами, неширокими и узкими, не выше половины человеческого роста. Перед каждым входом стоял вооруженный копьем надсмотрщик, поторапливающий раба, который выставлял наверх корзину или мешок, наполненный кусками руды.
Раб тут же скрывался в норе, и подбегающие к штольне невольники перегружали руду в носилки, тележки и так же бегом направлялись обратно, на самый верх горы, где ее дробили железными пестами в каменных ступах и несли к печам.
Возле штольни, где Эвбулид недавно видел попытки раба выбраться наружу, было уже немноголюдно. Лишь два раба волокли к обрыву безжизненное тело. Раскачав его, они сбросили вниз, на радость поднявшейся в небо стае ворон, то, что некогда было крестьянином, купцом или путешественником...
Следующая штольня была доверху залита водой, все пространство на два стадия перед ней отливало темным, с коричневым оттенком глянцем.
Эвбулид невольно содрогнулся от мысли, что внутри во время затопления могли находиться живые люди.
Надсмотрщик свернул с широкой дороги на узкую, вымощенную в долине из каменных плит до очередной штольни, где было особенно оживленно. Теперь рабы текли им навстречу нескончаемым потоком. Одни толкали перед собой одноколесные тележки, другие попарно несли тяжелые носилки, третьи просто прижимали к груди крупные куски руды.
Один из рабов, высохший, с выпирающими ключицами старик, шатаясь от усталости, перешел на шаг. Надсмотрщик, заметив это, гневно окликнул его:
— Под землю у меня захотел?!
— О, господин! — пролепетал раб, изо всех сил стараясь не выпустить из рук большой, продолговатый камень. — Пощади... Не отправляй в штольню!
— Гляди мне! Еще раз увижу, что лодырничаешь, и... — Надсмотрщик не договорил и, широко размахнувшись, хлестнул старика плетью по лицу.
— Благодарю тебя, господин! — униженно закивал раб и, оглядываясь, засеменил подальше от тяжелого взгляда надсмотрщика.
— А ты что встал? — неожиданно услышал Эвбулид над самым ухом, и плеть обожгла его шею. — Марш под землю!
Надсмотрщик больно подтолкнул его концом рукоятки плети и крикнул своему помощнику, охранявшему с копьем выход из норы:
— Тавр, принимай пополнение!
Скучающий Тавр неожиданно оказался словоохотливым.
— Что, плохо жилось у прежнего хозяина? — с усмешкой встретил он Эвбулида. — Не переживай, здесь будет лучше: ни тебе зноя, ни мух, солнце и то не мешает! Одно неудобство — много придется лежать. Ну да ты беглый, тебе в самую пору отдохнуть!
— Какой я беглый... — пробормотал Эвбулид.
— Ну да, конечно, — глядя на его лоб, кивнул Тавр. — Это тебя так, по ошибке отметили! Хорошо хоть, еще имя не поставили, чтоб зря не мучить!
— Это еще почему? — устало поинтересовался Эвбулид.
— А потому, что тут безразлично, кто ты — Ахей, Спарт или Беот! Тот, кто спустится вниз, навсегда лишается имени. Даже если оно — рабская кличка!
В штольне послышалось натужное кряхтение. На поверхности показалась корзина, наполненная осколками руды. Следом за ней — дрожащие от напряжения руки и седая голова задыхающегося раба.
— Вот! — указал на него Тавр. — Это старший носильщик. И хотя в его подчинении находятся пять младших, он тоже не имеет имени. Эй, ты! — набросился он на старика, который, выставив корзину наверх, жадно хватал широко раскрытым, беззубым ртом свежий воздух. — Марш назад! Загулялся тут у меня. И этого с собой прихвати!
Старик слезящимися глазами тоскливо посмотрел на свет, поманил за собой Эвбулида и исчез в темноте.
Грек тоже невольно оглянулся на солнце, потом опустился на колени и на четвереньках — вполз в штольню, дохнувшую в лицо холодом и сыростью.
— Сегодня уже четверых вынесли, на место какого тебя поставить? — задумался вслух старший носильщик. — Ладно, пойдем туда, где померли сразу трое. Это совсем рядом.
Под землей он неожиданно проявил такую прыть, что Эвбулид с трудом успевал за ним, подслеповато оглядываясь и постоянно ощущая то левым, то правым плечом твердость шероховатой стены.
Они свернули вправо, в еще более узкий проход и ползли по нему пять минут, десять, полчаса... Все труднее становилось дышать.
Путь едва заметно освещали тусклые огоньки маленьких глиняных светильников, расставленных кое-где прямо в выбитых в стене нишах. От нехватки воздуха они мигали и гасли.
Около каждого такого светильника справа или слева открывался лаз, в который можно было протиснуться только лежа на животе, в лучшем случае — на боку. И из каждого слышались мерные удары железа о камень.
—Здесь всегда работают, не то, что в других коридорах! — пробормотал старик. — Одна беда...
—Слишком много приходится лежать? — через силу усмехнулся Эвбулид, повторяя слова, сказанные ему наверху Тавром.
—Нет — мрут быстро, — объяснил старший носильщик, приваливаясь плечом к стене и хрипло дыша. — Иногда мне чаще приходится тащить отсюда мертвецов, чем руду. Но и руды много... очень много... Скоро, пожалуй, и меня...— не договорив, он махнул рукой и пополз дальше, постепенно замедляя ход.
Когда навстречу им показался еще один старик, тащивший за собой кожаный мешок с рудой, у Эвбулида уже не было сил продолжать путь. Голова кружилась, нестерпимо жгло лоб, саднило разбитые в кровь колени и локти. Но самое страшное было то, что ему совсем нечем стало дышать. Уже не закрывая рот, он глотал несытный воздух и никак не мог надышаться. Стены и низкий потолок начали тяготить его. Казалось, еще немного, и они сомкнутся над ним, раздавят своей многотонной тяжестью.
Эвбулид хотел, было, лечь, но старший надсмотрщик не дал ему сделать этого. Он подтолкнул его, пропуская вперед себя, и крикнул своему помощнику:
— Эй, возьми еще одного!
Новый старик, как догадался Эвбулид, был младшим носильщиком. Он передал своему начальнику мешок и, с ненавистью посмотрев ему вслед, неожиданно подтолкнул Эвбулида острым локтем.
—А правда, он выглядит совсем изможденным?
—Правда, — провожая тоскливым взглядом человека, который уже возвращается к свежему воздуху, тогда как ему еще быть здесь до конца смены, кивнул Эвбулид.
— И больным! — добавил старик, в голосе которого прозвучала надежда.
—Да, — подтвердил грек, удивляясь этому. — В конце пути ему стало так плохо, что он дал мне понять, что скоро и его вынесут отсюда.
—Так и сказал?! — захлебываясь от восторга, воскликнул носильщик и, пообещав Эвбулиду давать только небольшие мешки, мечтательно прошептал: — Тогда мне осталось совсем немного ждать!
—Чего?..
—Неужели ты не понимаешь? — Старик повернулся к греку, и тот невольно отпрянул, увидев перед собой лицо явно ненормального человека, его блестящие, глубоко запавшие глаза и оскаленный в счастливой улыбке рот. — Я жду, когда он, наконец, подохнет, чтобы занять его место!
