Санин Евгений - Мы - до нас
- Для чего? – испытующе посмотрел на него Мстислав.
Привыкший к прямоте только в бою, а во всем остальном умевший лишь хитрить да обманывать, выгадывая свое, Борис Давидович только заморгал. И князь Мстислав сам стал отвечать за него:
- Для того, чтобы заручившись поддержкой двух таких сильных дружин, как моя и моего сына, снова притеснять слабых, совершать набеги на беззащитные веси и даже сильные города, продолжать раздирать Русь?
- Но ведь так поступают все! – возразил Борис Давидович. - Андрей Суздальский однажды так разорил даже великий Киев!
Он широко раскрыл рот, чтобы привести в пример и других князей, которые немало зла причинили русской земле.
Но князь Мстислав сурово остановил его.
- Ты мне князя Андрея не тронь! – предупредил он. – Тебе хорошо ведомо, что я сам не особо жаловал его. И поносил, бывало, всяческими словами. Но ты не смей! Забыл, как пресмыкался перед ним, покуда он был жив и в силе? А теперь что, смелым, гляжу, стал, когда он сделался прахом?
- Однако перед тем как ему самому стать этим прахом, он много кого и чего превратил в этот прах!! – злобно огрызнулся Борис Давидович.
Не то, говоришь, князь! Не так! – поморщился князь Мстислав. - Да, князь Андрей сделал много зла, но и добра сотворил он немало! Сколько храмов построил! Обратил в христианство целый суздальский край! Ввел на Руси столь любимый теперь праздник Покрова Пресвятой Богородицы! Неужели ты думаешь, что Пречистая доверила бы это дело тому Андрею, о котором ты говоришь? Нет, князь Борис! Все то наносное, все нашептывания видимых и невидимых врагов, все худое, что он сделал в своей жизни, князь Андрей омыл собственной кровью, отстрадал насильственной смертью и с самым главным, что успел нажить в своей душе, налегке отправился к Богу! Народ, соборный разум которого обмануть невозможно, раньше нас, имевших к князю личные счеты, почувствовал это! Он еще при жизни называл его Боголюбивым или Боголюбским, а после смерти горько оплакал его - вот о чем надобно помнить и говорить!
Борис Давидович, нехотя выслушав эти слова, стал было вновь доказывать свое. Но князь Мстислав словно читал его потаенные мысли, и он не успевал уворачиваться от них.
Кончилось все тем, что Борис Давидович только раздосадованно махнул рукой и велел своим дружинникам уезжать вместе с ним со двора, при этом что-то шепнув им, показывая глазами на князя Илью.
- С князем Михаилом ему меня не рассорить, – с усмешкой глядя ему вослед, уверенно сказал Мстислав своему сыну. - Скорее он сам рассорится с ним из-за этого! А вот что касается тебя, князь Илья…
3
- Только не уходи! – вдруг испугался Стас.
Стас с закрытыми глазами лежал на той самой койке, где лежал когда-то отец Тихон, а потом – сказавший, что ему незачем больше разлеживаться тут, Владимир Всеволодович, от его руки наверх светлым ручейком убегала трубочка капельницы, возвращавшая ему жизнь и, закрыв глаза, шептал:
Князь от князя живет, особится.
Время горше полынь-травы.
Год за годом - междоусобица
Век за веком «Иду на вы!»
То не солнце к закату клонится,
Не от ягод багровый склон:
В чистом поле рубится конница -
Русский стяг с обеих сторон!..
Слабость русская – сила вражия:
Богатырь лежит бездыхан,
А из дикого заовражия
Подымается Бату-хан.
О дву-конь он идет, торопится,
Избегая лесов, болот…
И роняет междоусобица
Из-под сабли кровавый плод!
Даже с закрытыми глазами чувствовалось, что за окном – быстро темнело. Неужели так время быстро пошло? А собственно, так оно и идет - день за днем… Век за веком…
Теперь Владимир Всеволодович сидел у его койки и молча следил за капельницей.
Дверь тихонько открылась. Закрылась… Стас почувствовал какое-то новое движение рядом. Но открывать глаза не хотелось. В том времени ему было лучше…
И тут робкий голос: «Стасик…», сразу вернул его в сегодняшний день, лучше и счастливее которого для него теперь не было и не могло быть!
Он мгновенно открыл глаза и вместо Владимира Всеволодовича увидел сидевшую возле его койки… Ленку!
- Ты?! – только и смог прошептать он.
- Я, Стасик, я…- утирая слезы, закивала Лена.
- Только не уходи! – вдруг испугался он и услышал:
- Да куда же я теперь от тебя уйду? Даже если ты сам гнать будешь…
- Ты это… взволнованно зашевелился Стас, но Лена нежно положила ладошку на его руку. - Прости меня, за то, что я тебе нет поверил…
- Да забыто уже все, забыто! Главное, ты поскорей выздоравливай! Ведь совсем скоро – спектакль, и вообще…
- Хорошо… Горислава! – с улыбкой кивнул ей Стас.
- Что? – испуганно взглянула на него Лена, подумав, что у Стаса начался бред, но тут же все поняла и ответила словами пьесы:
Слава Тебе, Господи! Услышал молитву мою! Отвел беду от любимого!..
По пьесе, в отличие от самой повести, в этом месте следовал введенный Молчацким, совсем невинный, как он объяснил, поцелуй, и они смущенно замолчали.
За дверью сразу послышались голоса медсестры и академика.
- Да, - сокрушенно вздыхая, говорил Владимир Всеволодович. – Я думал времена коварного обольстителя Дон Жуана, погубившего Дездемону Яго, матери Гамлета давно миновали, а оказывается, нет – они и сегодня живут и продолжают творить зло!
- Бедная девочка! Я уже начала всерьез опасаться за нее. Да и Стасику тоже досталось! – вторила ему медсестра. – Хотя, конечно, мог бы сначала и поговорить с ней, расспросить обо всем…
- Ничего, он свое уже получил за то, что любимой девушке не поверил! – остановил ее академик. - А этим, - с такой угрозой в голосе пообещал он, что Лена со Стасом даже переглянулись. – Я такой зачет в зачетку их жизни поставлю – чтобы навсегда эту историю запомнили!
Владимир Всеволодович с медсестрой замолчали, и теперь у Стаса с Леной снова нашлись слова:
- А что за стихотворение ты шептал, когда я только вошла? Честно говоря, сначала я решила, что у тебя бред…
- «Междоусобица»...
- Почитай?..
- Хорошо! – с радостью согласился Стас, готовый исполнить любую просьбу, любое желание любимой девушки, но в последний момент вдруг передумал:
- Но только лучше другое… Называется: «После набега». Ладно?
Лена согласно – она тоже все, что угодно готова была сделать для Стаса, кивнула, и тот начал:
Пахнет избами горелыми,
Горько от печаль-туги:
Снова огненными стрелами
Одождили Русь враги.
То ль монголы, то ли половцы -
Шлем и латы до колен…
Пали в сече добры молодцы,
Верных жен погнали в плен.
Что не выжжено – изрублено.
Полетел по миру слух:
Все в Руси навек погублено,
Угасает русский дух!
Но из ям, где воды алые,
Из кустов, из лебеды
Выползают дети малые,
Спрятанные от беды.
Долго маму безответную,
Плача, детвора зовет…
В этом плаче песнь победную
Мир услышал: «Русь живет!»
- «Русь живет», здорово! – повторив, восторженно прошептала Лена.
За окном стало совсем темно.
Вошедшая медсестра посмотрела на дочь, взглядом спросила, как Стас, и, увидев одобрительный кивок, сняла капельницу. Но при этом предупредила, что хоть, к счастью, все и обошлось, но ему еще нужно лежать, как минимум до вечера.
- А уже и так вечер! – кивая на окно, усмехнулся Стас: Как говорится: «За окошком вечер, за окошком – ветер!»
- Ну, раз шутишь, и за Есенина взялся, то значит, и правда, можно скоро вставать! – улыбнулась ему медсестра и пробормотала. – Только не многовато ли стихов за последнее время? Хотя… когда твой отец – обращаясь уже Лене мечтательно вздохнула она, - ко мне женихался и тоже стихи читал, я словно бы над землей поднималась… Но сейчас, кажется уже и я заговорить ими готова…
