Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том III
Свидетельство публичной девки
Месье Кольберу нечего было больше после этого сказать, и легко поверив подозрению Эрвара, что четвертым за этим ужином был тот, кого он ему назвал, Кольбер поговорил обо всем с Его Величеством. Король, естественно, любил Ла Фейада. Ему нравилось выслушивать, как тот выкладывал ему все свои нелепости; итак, ответив этому Министру, что несправедливо было бы обвинять и еще менее карать человека по простому подозрению, он отдал ему приказ прояснить это дело настолько, насколько он сможет. Кольбер мог бы посодействовать этому так, чтобы подобные вещи не случались больше в будущем, отправив Аббата в ссылку в Кимперкорантен, что казалось местом, куда удаляют тех, о ком не [236] хотят больше слышать, или куда-нибудь в сторону Пиренеев, где видят столько же медведей, сколько и разумных людей. Но либо он не верил, что его месть будет достаточно этим утолена, или же он хотел взять Ла Фейада с поличным, поскольку он далеко не испытывал к нему такой же дружбы, как Король, он сказал Эрвару пообещать его любовнице от его имени тысячу экю, благодаря чему она предупредит его, когда Аббат возвратится в Париж. Не понадобилось бы такой тайны, если бы предупреждение должно было явиться от кого-либо иного, а не от публичных девок. Это было бы уже два свидетеля против Ла Фейада, предполагая во всяком случае, что речь шла о нем; но так как их свидетельство не принималось правосудием, а, к тому же, он еще и боялся, если воспользуется их посредничеством, как бы у него не спросили, откуда он их знает, он лучше предпочел запастись терпением, чем рисковать своей репутацией, желая ускорить свою месть.
Причина, по какой он не любил Ла Фейада, была та, что в день, когда я арестовал Месье Фуке, он находился во Дворе замка Нанта, где он и крикнул тому походя, якобы тот может рассчитывать, что он будет его слугой и на жизнь и на смерть, но не в ущерб интересам Его Величества. Он ни о чем, конечно, не подумал, когда выкинул штуку вроде этой, поскольку это означало обвинить этого Монарха в несправедливости или же в слабости, его, по чьему приказу, как он прекрасно знал, того и арестовали. Итак, здесь были задеты интересы Его Величества, а, следовательно, ничего не могло быть более неблагоразумного и более бессмысленного вместе, чем предложение услуг, с каким он обратился к пленнику; но так как он не обладал большим рассудком, он не придал этому особого значения. Совсем наоборот, он был очень доволен собственной персоной, что вот так отличился на виду у всего Двора. [237]
Как надо нравиться Королям
Король не был благодарен ему, однако, и поговорил с ним об этом, как о вещи, вовсе ему не понравившейся. Но он почти закрыл рот Его Величеству, сам насмехаясь над тем, что он сделал. Он ему ответил, что это было бы странной вещью, если бы ему не было позволено подать слово утешения человеку за множество добрых луидоров, какие он от него получал время от времени; он от него имел две тысячи добрых экю пансиона, и если Месье Кольбер пожелает дать ему столько же, он был готов его заверить, что он сделает ему такой же комплимент и даже более сильный, когда и он окажется в таком же положении. Король улыбнулся этой остроте, тогда как Месье Кольбер не сделал того же, когда ему об этом отрапортовали. Он нашел просто скверным, что тот позволил себе свободу предрекать ему, что в один Прекрасный день Его Величество обойдется и с ним так же, как он это сделал с Месье Фуке; итак, он сделал все, что мог, лишь бы уничтожить того в его сознании; но он преуспел в этом не лучше, чем Месье Кардинал, у кого тоже временами появлялось такое же намерение. Если Его Величество и строил ему раз от разу дурную мину, то длилось это совсем недолго. Так как Ла Фейад нашел средство ему понравиться при его восшествии ко Двору, он вскоре занял высокое место в его сознании; и в самом деле, после многих взлетов и падений, как это случается со всеми Куртизанами, мы его видим сегодня в наилучших отношениях с ним. Король даже почтил его титулом Герцога, удостоил самой главной должности при Дворе, и он претендует теперь на жезл Маршала Франции и, по всей видимости, его не упустит, если война, какую мы только что начали, продлится еще три или четыре года, а по этой-то дороге она, кажется, и покатилась.
Но вернусь к моему сюжету. Месье Кольбер занял позицию, о какой я сказал; Эрвар отрапортовал ему, что его любовница не преминет сделать то, о чем он просил, лишь бы это было по ее расположению, то есть, лишь бы она еще раз была приглашена [238] ее подругой встретиться с ней, когда Аббат явится ее повидать. Частенько П… в их ремесле проявляют больше чести и крепче держат слово, чем множество персон, возведенных в достоинство, и кто сходят за честных людей. Я не хочу никакого иного примера, кроме Нинон Ланкло, женщины, довольно известной тем, что она доставляла удовольствие своему ближнему, и прославленной к тому же этим прекрасным ответом, данным ею стражнику Телохранителей, кого Королева-мать во времена ее Регентства отправила к ней, дабы отвести ее в монастырь. Когда тот сказал ей, что Ее Величество оставила ей свободу выбрать монастырь самой, она ему ответила без колебания и с чудесным присутствием духа — пусть же он отведет ее к Францисканцам, поскольку она не могла бы нигде чувствовать себя лучше, чем там. Она совсем не слишком была неправа; пять или шесть сотен молодых монахов, всегда находившихся в этом монастыре, были бы даже очень способны удовлетворить аппетит любой женщины, каким бы великим он ни был; потому Королева, кому стражник послал передать этот ответ, нашла его столь добрым и столь справедливым, что она отменила приказ, отданный ею против нее; она оставила ее жить, как та привыкла это делать, под заверениями, какие ей дал старый Гито, Капитан ее Гвардейцев, что во всем Париже не сыщется никакой более достойной Куртизанки. Он был вполне способен об этом судить. Он только тем и занимался всю свою жизнь, по крайней мере, если довериться в этом злословию, что пользовался услугами такого сорта персон. Он даже получал от этого столько удовольствия, что так никогда и не захотел жениться. Комменж, его племянник, был совсем недурно скроен, дабы последовать его примеру. Это-то и помешало ему соединиться с одной помешанной, бывшей для него и Богом, и светом, хотя она и представляла из себя всего лишь коротышку; к тому же, у него совсем не было ягодиц, а они — необходимая утварь для свадьбы, и без них он так и не научился хорошо [240] ходить — пушечный выстрел у него их оторвал; но в вознаграждение он оставил две отличных своему сыну, великому почитателю воды, отчего тот, впрочем, ничуть не меньше любит Дам.
Всегда найдется время покаяться
Как бы там ни было, его дядюшка отвел удар от Нинон, и она по-прежнему продолжала заниматься своим ремеслом с таким же добром и во всем достоинстве. Может быть, настанет день, когда она задумает измениться, ибо всему свое время. Существует и множество других, чем она, и они-то прожили с еще большим скандалом, чем она когда-либо сумела бы устроить, и они, тем не менее, еще не отказались от Рая. Всегда найдется время покаяться, когда бы это случилось и на последнем вздохе. Правда, это довольно-таки поздновато, и есть большая опасность в столь долгом ожидании — однако, хватит мне забавляться морализированием, свидетельство, какое я хотел принести в честности Нинон, это то, что Месье де Данжо оставил ей на хранение сто тысяч экю, и она отдала ему в них гораздо лучший отчет, чем сделал это в последние годы наш друг из Бара Маршалу де Мондеже в подобной же сумме. Данжо не нашел там ни на су возражений, а бедный Маршал так никогда и не нашел ни единого су из своих денег.
Я не знаю, слышал ли Месье Кольбер о какой-нибудь истории, подобной этой, так как, что до того, о чем я говорил, то этого еще не произошло, и Данжо в те времена не был столь зажиточен, чтобы иметь сто тысяч экю звонкой монетой. Я не знаю, говорю я, слышал ли этот Министр рассказы о чем-либо подобном, дабы иметь такое доверие к П… Но, наконец, почивая в покое по этому поводу, он не принимал никаких других мер, кроме этих, в течение некоторого времени, совсем так, как если бы был полностью уверен в успехе. Однако всецело доверяться такой персоне означало бы то же самое, что строить на зыбучих песках; к тому же она весьма дурно сдержала свое слово, хотя и так определенно дала его Эрвару. Аббат какое-то время не [241] возвращался в Париж, и Месье Кольбер, почти догадавшись о том, что должно случиться, то есть, что П… изменит ему в слове, отправил в Аваллон шпиона, кто сообщил бы ему, когда у Аббата появятся признаки его мнимой болезни, дабы предостеречься в это время. Он знал, что тот не мог улизнуть из города, не прибегнув к тем же уловкам, какими он уже пользовался, по крайней мере, дабы весь свет об этом не узнал.
Причиной того, что Аббат так долго не появлялся в Париже, оказалось то, что любовница Эрвара сказала по секрету своей подруге о просьбе, с какой к ней обратились от имени Месье Кольбера. Она даже поведала ей о предложении, каким ее сопроводили, дабы та предупредила своего друга поостеречься и не позволить поймать себя в ловушку. Аббат воспользовался сообщением, и так как он был щедр, он послал ей бриллиант на ту же сумму, какую ей пообещали, в случае, если бы она его предала. Он счел, как на самом деле это и было, когда он вознаградит ее таким образом, она не пожалеет о том добром поступке, какой только что совершила. Любовница Аббата выказала себя ничуть не меньше благодарной со своей стороны. Так как она не желала потерять своего любовника, кто был еще более щедр к ней, чем он мог быть по отношению к другим, она тоже сделала ей подарок; но, конечно, меньше преподнесенного той Аббатом. Все это сотворило чудеса, и так как каждый любит свою выгоду, любовница Эрвара, проникнутая признательностью, поклялась своей подруге, что пожертвует сотней Кольберов ради нее и ради Аббата.
