Эйми Картер - Испытание для Богини
— Сестра, — сказал Генри, и его голос наполнился теплотой, из-за которой моя боль отступила. Всмотревшись в лица советников, я увидела счастье и облегчение. И самодовольство, как заметила я, глядя на Аву. Даже Джеймс выражал радость.
— Здравствуй, Генри.
Весь воздух вышел из моих легких, когда ее голос отозвался у меня в голове, прогоняя все мысли, пока не осталось одной. Позабыв о боли, я вытянула шею, чтобы увидеть ее, наблюдая, как она приветствует всех, кроме Каллиопы, улыбкой и поцелуем в щеку. Обойдя круг, она дошла до Генри и шагнула в его распростертые объятия.
Долей сознания я понимала, что откровенно пялюсь на происходящее, но уже не могла остановиться. Она отошла от Генри и заняла соседний трон, сделанный из веток и лоз, который ранее пустовал. Все стало на свои места.
— Привет, Кейт, — поздоровалась она, и я открыла и закрыла пару раз рот, но ничего не смогла ответить. Наконец, я сглотнула и сказала хриплым голосом:
— Привет, мама.
ГЛАВА 20
ВЕСНА
Мама выглядела точно так же, как в моих снах. Целая и здоровая, словно никогда и не болела. Но что-то в ней, какое-то неопределимое качество, заставляло ее сиять изнутри, как если бы из нее рвался поток света.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я, хоть ответ был очевиден. Единственное, что сдерживало меня от едких высказываний, была радость встречи, но даже ее быстро сменило недоумение.
— Прости, — сказала она с той же сочувствующей улыбкой, которую я видела на ее лице тысячу раз прежде. Когда я царапала колено, когда мне задавали кучу домашней работы в школе и я едва успевала поужинать, когда доктор сказал нам, что ей осталось всего пару месяцев. В каком-то смысле она была для меня незнакомкой, но эта улыбка все еще принадлежала моей маме. — Только обманом мы могли тебя испытать. Я никогда не хотела тебя обидеть, милая. Все, что я делала, было ради твоей защиты и счастья.
Я знала, что она говорит правду, но не могла не чувствовать себя униженной. Меня обвели вокруг пальца. Даже если это было ради моего блага, это не уменьшало степени моего идиотизма. Как я могла не догадаться, кто она такая?
Моя родная мама была богиней. С этим фактом не так уж просто смириться.
— Диана, — позвал Уолтер, и она шагнула ко мне. Белоснежная шелковая мантия струилась при каждом ее движении, словно она была под водой. Мама стояла недостаточно близко, чтобы я могла ее коснуться, но даже с такого расстояния я увидела, что ее глаза блестели. Было ли это от слез, гордости или власти, как у Генри с его лунными глазами, я не знала.
— Кейт прошла седьмое испытание — гордыня и покорность, — улыбнулась она.
Я не понимала. Решение уже принято, разве не так? Я не могла провалить ни одного испытания. Уолтер сам так сказал. Я ждала какого-то объяснения, но никто не спешил его давать.
— Кто согласен? — спросил Уолтер.
Я быстро переводила взгляд с одного советника на другого, но они были невозмутимы. Ава, Элла, даже Генри не давали никаких подсказок о том, что происходит. Один за другим они высказывали свое согласие. К моему удивлению, Каллиопа, выглядевшая такой бледной и несчастной, что я не могла не проявить к ней сочувствия, тоже кивнула.
Они говорили мне «да». Это голосование. Даже несмотря на то, что я переспала с Генри, каким-то чудом мне удалось не провалить испытание. Но когда пришел черед Джеймса, у меня перехватило дыхание — я была уверена, что он покачает головой.
Он кивнул, не глядя на меня. Остальные продолжили голосовать, но я не могла отвести от него взгляда, и когда парень наконец поднял голову, я произнесла одними губами: «спасибо».
— Значит, решено, — объявил Уолтер, когда пришла его очередь. — Кетрин Винтерс будет награждена бессмертием и выйдет замуж за нашего брата, чтобы править с ним Преисподней столько, сколько пожелает. — А затем он улыбнулся, и его древние очи заблестели. — Добро пожаловать в семью. Заседание совета окончено.
Я одновременно чувствовала недоумение и ошеломление, дожидаясь, пока совет встанет и направится к выходу. Некоторые из них — Элла, Николас, Ирен, София и даже Ксандер — сжимали мне плечо или выражали свои поздравления, когда проходили мимо. Ава широко улыбалась. Другие, в особенности Каллиопа, ничего не сказали при уходе. Джеймс тоже молча вышел, его плечи были сгорблены, а голова опущена. Вспомнив о его кивке и подумав, чего это ему стоило, мне захотелось позвать его, но я сидела, как окаменевшая, и боялась даже шевельнуться, чтобы не разрушить момент, который казался попросту хорошим сном.
Вскоре нас осталось только трое. Я, Генри и моя мама. Как только остальные ушли, она встала и без лишних слов нежно обняла меня. Я уткнулась подбородком ей в плечо и закопалась носом в волосы. Яблоки и фрезии. Это действительно она.
Не знаю, как долго мы обнимались, но к тому времени, когда мама меня отпустила, у меня болела грудь, и я соскользнула с пуфика. Она помогла мне устроиться, но тут в поле моего зрения попал Генри, стоящий в паре шагов от нас.
— Что… — я умолкла и прочистила горло, злясь из-за слабости в своем голосе. — Что это было?
Генри шагнул ко мне, и они с мамой осторожно помогли мне подняться.
— Ты прошла все испытания, — ответил он. — Надеюсь, ты довольна.
«Довольна» — не совсем подходящее слово. Растерянная — да. Потрясенная — еще как! И я не буду довольна, пока не пойму, что произошло.
— Он сказал, что я проиграла, — заметила я, качаясь на ногах. — Как же я могла пройти после этого?
— Это было седьмое испытание, милая, — ответила мама. — Ты прошла испытание на похоть. Даже если бы ты не любила Генри, он убедился, чтобы всем нам стало известно о случившемся. Это был единственный способ испытать твою гордость. Приняв свое поражение, несмотря на желание остаться, и уважив решение совета, ты проявила покорность.
— И, проявив ее, ты прошла последнее испытание, — закончил Генри.
— Итак… — я остановилась, злясь из-за своей медлительности и глупости, но все выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Что это значит? Что теперь будет?
Генри прокашлялся.
— Это значит, что, если ты согласишься, мы поженимся на закате.
Поженимся на закате. То, что казалось надуманной фантазией всего пару часов назад, теперь давило на меня надвигающейся реальностью, летящей ко мне быстрее, чем я могла убежать.
Не то чтобы я этого хотела. Разве не к этому я стремилась? Не стать чьей-то женой, а дать Генри шанс? Дать ту же надежду, которую я жаждала для себя? А теперь, когда мама здесь, даже если она не совсем тот же человек, все мы получили свою награду, не так ли?
Нет… не все. Каллиопа не получила награды, как и Джеймс. Чтобы сохранить жизнь и счастье Генри, чтобы вернуть мне маму, им пришлось проиграть. Каллиопа сама была виновата, но Джеймс… чем ему пришлось пожертвовать ради моего блага?
Я внезапно поняла, что Генри и мама пялятся на меня. Каким-то чудом нам удалось пройти через весь зал, и теперь мы остановились в дверном проеме из широких дубовых дверей, распахнутых настежь.
— Да, конечно, — сказала я, краснея. — Прости, я задумалась… конечно, я все еще хочу этого.
Только когда Генри расслабился, я заметила, насколько он был напряженным.
— Рад слышать, — сказал он с искренним облегчением. — Можно поинтересоваться, о чем ты так задумалась?
Я не хотела признаваться, что беспокоилась о Джеймсе, на случай, если для него это все еще было больной темой, потому в ответ задала вопрос, который не покидал мои мысли с тех пор, как Ава прошла сквозь эти дверь.
— Все это было подстроено?
Наступило неловкое молчание, и мама с Генри обменялись взглядами, словно им и этого хватало, чтобы понять друг друга. Не так уж это и невозможно. Я закусила щеку, злясь из-за их недоговорок.
— И да, и нет, — ответила мама. Мы продолжили медленно идти по коридору, и каждый шаг приносил мне больше боли, чем предыдущий, но в данный момент меня не особо беспокоили мои травмы. — После десятилетий в ожидании новой королевы, когда Генри понял, что его поиски не увенчиваются требуемым результатом…
— Я собирался сдаться, — перебил он. — Каждая девушка проваливала испытания еще до их официального начала, а если они и показывали некие продвижения, то сразу же умирали. Теперь мы знаем, в чем была причина, но я не могу передать тебе словами, как больно мне было наблюдать за смертями этих юных женщин, зная, что это моя вина. Я не мог ставить под угрозу кого-либо еще и собирался положить конец испытаниям.
— А я настаивала, чтобы он продолжал искать, пока не останется времени, — сказала мама. — Мы нашли компромисс. Персефона… — что-то в ее лице изменилось, и на долю секунды я увидела стыд. — Персефона была моей дочерью. Твоей сестрой. Это моя вина, что она была несчастна, а впоследствии и Генри.
— Ты не виновата, — тихо и уверенно заявил он. — Вина лежит только на мне. Это я не смог сделать ее счастливой…
