Сьюзен Янг - Отель
— Я настоящая, — говорю я сама себе, анализируя слова. Элиас всё так же упрашивает меня уходить, но у меня в голове прокручивается та ночь, когда мы ходили к фонтану. Лурдес дала мне обезболивающее — таблетку, которая на работников отеля не действовала. Но я ощутила её действие. Я слышу музыку, что играет в нашей разбившейся машине, ту песню, которую Элиас не слышит. Я могу прикасаться к людям — то, что Кэтрин, по её словам, делать не может.
И тут на меня нисходит озарение, моё тело расслабляется, пусть даже на одно мгновение. Я понимаю, что всё это значит — по крайней мере, в «Руби» — я настоящая. Я нахожусь в обеих реальностях. Я всё ещё жива, моё сердце бьётся, мозг посылает сигналы всему телу. Поэтому Кеннет так хочет удержать постояльцев с тринадцатого этажа от персонала отеля? Если я смогла дотронуться до того парня в вестибюле, заставить его трястись от страха, то что я могу сделать с Кеннетом?
Скоро выясним.
Я кладу ладонь на плечи Элиаса, отталкивая его от себя, и он смотрит на меня с такой грустью и одиночеством в глазах, словно я уже ухожу к лифтам и исчезаю из его загробной жизни. Я наклоняюсь и целую его, положив ладонь ему на щёку. Он не мешает мне, закрыв глаза, чтобы сдержать слёзы. Но только вот я не собираюсь никуда уходить.
Не говоря ни слова, я разворачиваюсь и направляюсь прямиком к стойке регистрации. Ахает Кэтрин, за моей спиной раздаётся шум шагов, как будто кто-то следует за мной. Маленькая дверь за стойкой открывается, и появляется Кеннет — с красным от ярости лицом. Прежде чем кто-то из моих друзей успевает вмешаться, он злобно машет рукой, они стонут и умолкают. Я не оборачиваюсь, представляя, что все они, должно быть, мертвы. Сожжены, наказаны за то, что помогали мне. Мои руки сжимаются в кулаки.
Кеннет подходит ближе к стойке, его подбородок опущен, глаза сверкают.
— Вижу, вы всё ещё здесь, — его голос похож на низкое рычание. — Похоже, вы не совсем понимаете, в какой ситуации находитесь.
— А, может, очень даже понимаю, — отвечаю я. Тут по его лицу пробегает волнение, но он пытается скрыть его, рассмеявшись.
— А я думаю, что нет, — снисходительно говорит он. — Видите ли, мисс Каселла, ваше тело…
— Да, Кеннет, — перебиваю я его, — я в курсе. «Руби» мне уже всё показал. Я умираю на обочине дороги всего в трёх километрах отсюда. Но я никогда не приняла бы то, что произошло. Я вернулась за своей семьёй.
— Что? — Злоба постепенно сходит с его лица. — Это… почему вы сделали это? — требовательно спрашивает он.
— Сначала, — начинаю я, с каждой секундой становясь всё храбрее, — я подумала, что смогу их вытащить отсюда. — Кеннет усмехается, но я продолжаю говорить: — А когда поняла, что это невозможно, то подумала, что, может, мне удастся убить вас.
Портье перестаёт смеяться. Мои слова обрушиваются на него, он осознаёт их смысл, на его лицо ложится тень сомнения. А потом мимолётно вспыхивает страх.
— Вы… не можете, — говорит он, но его голос звучит не очень уверенно. — Вы не можете, — повторяет он, но, похоже, больше для того, чтобы убедить самого себя.
Теперь я понимаю, как он контролирует людей в «Руби». При помощи страха. Лурдес, Элиас, мой брат, остальные — на самом деле, их здесь нет; их тела не могут чувствовать боль. Кеннет не имеет над ними никакой власти. До тех пор, пока они ему этого не позволяют. Он может причинять им боль только потому, что они так думают. Они сами делают это своей реальностью. А в «Руби» реально то, что ты делаешь реальным.
Но я не часть «Руби» — я всё ещё связана с миром живых, хоть это и не продлится долго. Где-то вдалеке по-прежнему играет песня, но уже тише. Я умираю. Я умираю с тех самых пор, как попала в отель. Я закрываю глаза, а когда открываю их, вокруг меня суматоха и гомон оживлённого отеля, полно людей. Они проверяют свой багаж перед стойкой регистрации, разговаривают с дежурным за стойкой, которого я видела в день нашего прибытия. Это другие, что ходят по могиле отеля «Руби».
Кеннет боязливо озирается по сторонам, а потом хватает меня за руку и притягивает к стойке так близко, что я почти лежу на ней.
— Я управляю этим местом, — кричит он, разбрызгивая слюну. — Я здесь главный.
Мне вспоминается тот случай, когда он сказал мне, что у меня кровоточит рана на голове, а потом я обнаружила, что ничего такого нет. И вот он снова пытается проделать то же самое, но на меня больше не действуют его злые чары. Я вижу, как меняется его упитанное маленькое лицо, когда он понимает это.
— Ты не можешь причинить мне боль, Кеннет, — спокойным тоном говорю я. — Ты ни черта не можешь сделать.
— Что? — Он, не веря в происходящее, мотает головой, обнажив зубы. Они острые и похожи на зубы акулы, но портье больше не пугает меня. Теперь уже нет.
Песня, играющая за моей спиной, начинает звучать громче, зазывая меня назад. Время вышло — мне придётся войти в лифт или я рискую остаться здесь навсегда. Мои глаза опускаются на ладонь Кеннета, сомкнувшуюся вокруг моего запястья. Он заставляет людей страдать, возвращая их в то состояние, в котором они есть на самом деле — сожженные или сломленные. А что случится с Кеннетом, если я перетащу его в реальный мир? Каким он там окажется?
Я резко вытягиваю руку и крепко хватаюсь за лацкан его смокинга. Испугавшись, портье начинает бороться, отпускает моё запястье в попытках разжать мои пальцы. Я закрываю глаза, вслушиваясь в песню, позволяя мелодии наполнить сознание. И вот мою кожу холодит ночной воздух на обочине дороги. Ноют мои сломанные кости. Раны на моём теле.
— Стань таким, какой ты есть на самом деле, Кеннет, — решительно шепчу я своё желание. — Стань таким, какой ты есть на самом деле.
Кеннет взвывает от боли, его борьба постепенно сходит на нет. Я открываю глаза — моё лицо в нескольких сантиметрах от его мерзкого лица. Портье рычит, и тут его кожа начинает высыхать. На Кеннете появляются ожоги, на щеках — волдыри, которые разрываются и открывают плоть, а он кричит от боли. Его тело под смокингом становится легче, но я, хоть и испытываю отвращение и ужас, набравшись смелости, продолжаю крепко держать его. Моя боль утихает, музыка становится всё тише — моя связь с внешним, реальным миром исчезает.
Я чувствую, как растворяюсь; смерть рядом, и она крадёт моё тепло, замедляет моё сердце. Но я продолжаю толкать Кеннета в мир, которому он не принадлежит. И это пугает его. Уничтожает его.
Кеннет боится только одного — меня. Я вернулась, но ему никогда не понять причин этого. Ему никогда не понять, как сильно я люблю свою семью и что я пойду на всё, лишь бы защитить их. Я выбрала такой конец. Я выбрала вечную жизнь со своей семьёй, потому что не в силах представить какой-то другой путь. Любовь перевешивает мой страх, и это делает Кеннета абсолютно бессильным.
Я хрипло выдыхаю, в последний раз.
— Стань таким, какой ты есть на самом деле, — вновь говорю я, по моим щекам струятся слёзы.
Глазные яблоки Кеннета растворяются, мышечная ткань разлагается, и от портье остаётся лишь скелет. Только тогда я отпускаю лацканы его смокинга. Рухнув на пол, он пеплом разлетается за стойкой регистрации.
Отель «Руби» окутан дымкой, и дежурный за стойкой удивлённо оглядывается по сторонам. Я наблюдаю, как он поднимается со своего места, шаркая туфлями по начищенному до блеска полу, идёт к кучке пепла и останавливается перед ней. Хмурит брови. У меня пересыхает во рту, всё мое тело дрожит. Это последняя моя минута в реальном мире.
— Вы видите меня? — слабым голосом спрашиваю я.
На секунду дежурный замирает, и я задерживаю дыхание. Но тут он пожимает плечами, приоткрывает небольшую дверцу стенного шкафа и достаёт оттуда совок и веник. Он сметает останки Кеннета и выбрасывает их в мусорное ведро. И это то, что портье есть на самом деле — пепел.
— Одри?
Воздух словно затягивает в вакуум, и я разворачиваюсь. Яркий, полный красок мир «Руби» становится ясным и чётким. Я вижу Элиаса, который смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Других теперь уже не видно, и, как и сказала Кэтрин, без них замечательно тихо. Дэниел, по-прежнему в луже собственной крови, садится, держась за голову. Его костюм испорчен. Кэтрин цепляется за руку Джошуа, и они оба смотрят на меня в совершеннейшем шоке.
У входа в бальный зал собрались постояльцы, все молчат. Я опускаю глаза на своё окровавленное платье и понимаю, что вся боль из моего тела исчезла. Нет ни ломоты, ни холода. Не слышно музыки. Я втягиваю в себя воздух, и мой вдох громко отдаётся по притихшему вестибюлю.
Элиас прикладывает ладонь к сердцу, по его щекам текут слёзы.
Я мертва.
Глава 21
Мою маму звали Хелен… это имя стало святым после её смерти. Она умерла в возрасте сорока трёх лет, не имея возможности попрощаться. Это была трагедия, ничего печальнее не мог бы написать и Шекспир. И эта трагедия разрушила мою семью. Сломала меня.
