Доминик Ливен - РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
Контраст между Российской империей, где метрополия и колония были слиты воедино, и Британской империей, где они были сильно разделены, кажется очевидным и неоспоримым. Океаны и (в небелых колониях) очевидные различия рас и культур отделяли Британию от ее заморских владений. На протяжении почти всей истории империи британские конституционные законы также проводили отчетливую границу между Соединенным Королевством и заморскими владениями короны, С самых первых дней империи англичане были в курсе римских прецедентов: слияние самоуправляемой метрополии с завоеванными территориями могли консолидировать империю, но - так безоговорочно считалось в Англии восемнадцатого века - привело к коррупции среди народа римской метрополии и к потере свободы. Во избежание искушений империи, деспотизма, восточной роскоши и коррупции в Англии будет собственное правительство, отдельное от правительств заморских владений.
Мисор (или Майсур) - в прошлом княжество, а ныне штат в составе современной Индии.
Государство во внутренней Маньчжурии, образованное Японией после ее захвата этой территории.
В 1880-х годах легко было представить себе несколько вариантов границ будущей Британии. Жалкий пессимист, которых, в сущности, в то время практически не существовало, мог представить Британию, уменьшенную до Англии и Уэльса. Фактически, в это время подавляющее большинство англичан было убеждено, что союз с Ирландией является необратимым fait accompli, хотя меньшинство было готово предоставить ирландцам ограниченную автономию. Некоторые англичане верили, что будущее их страны - это федерация Большой Британии включающая белые заморские колонии. Для съежившейся Англии 2000 года большая часть этих предположений и перспектив кажется прихотливой игрой воображения, но они в свое время разделялись многими интеллигентными современниками, и от них нельзя отделаться с высокомерием исторической ретроспективы. География и расстояния всегда были против создания Большой Британии, так же как и нежелание англичан не в лучшую сторону изменять свое внутреннее устройство, чтобы приспособить его к нуждам империи. Но нельзя также недооценивать дарованное колониям в 1840-х годах право на самоуправление, которое образовало совершенно самостоятельные правительства и увеличивающуюся идентичность в колониях. Когда был введен принцип самоуправления, пароходы и телеграф еще не покорили расстояния и не сделали технически осуществимым некий вариант имперской федерации. Британия в апофеозе своего политического и экономического господства не слишком нуждалась в колониальной поддержке. Если бы вопрос о самоуправлении решался ближе к 1880-м годам, когда технологии и международное положение Британии сильно изменились, трудно представить себе, что Вестминстер не попытался бы соединить демократию в колониях с некими вариантами вышестоящих, хотя и ограниченных, общеимперских институтов. Вылились бы эти институты в двадцатом веке во что-нибудь, отличное от существующего Британского Содружества, неизвестно. Но если бы они были созданы, они неминуемо оставили бы свой след в позднейшей истории Британии и ее белых колоний.
Fait accompli (франц.) - свершившийся факт.
Наконец мы подошли к самому главному различию Британской и Российской империй: с одной стороны островная и морская держава, с другой - огромная материковая империя. Это различие не требует глубокого осмысления. Нет практически ни одного аспекта истории Англии и Британии, который не был бы напрямую связан с островным положением страны. Морская держава как в эпоху паруса, так и в эпоху угля или нефти располагает мобильностью и пластичностью, которые одновременно являются и силой, и слабостью.
С другой точки зрения, принадлежащей Сили и его последователям, истории Англии и империи не могут быть так сильно разделены. Родовое гнездо английской власти находилось в Юго-Восточной Англии, Оттуда она распространилась сначала по Британским островам, а впоследствии по всему миру. Англосаксонское королевство объединило Англию, добившись своей цели отчасти за счет эксплуатации и порабощения крестьян во имя королевской и аристократической власти и отчасти за счет территориальной экспансии. Такой процесс хорошо знаком историкам России. Это королевство затем было захвачено франко-нормандской аристократией, которая сама начала завоевание Ирландии в двенадцатом веке. Большая часть Ирландии стала частью империи, чьим геополитическим центром было Королевство Англия, а правителем - английский король. Но она едва ли была частью империи в современном британском понимании слова, поскольку сами англичане были подданными чужой космополитской аристократической элиты. Для русских это опять-таки очень знакомые вещи. На протяжении многих веков геополитическим центром их империи была Великороссия, а ее (империи) правителем - монарх этой территории. Но сам народ России, большая часть которого были крепостными, едва ли может рассматриваться как правящая, доминирующая или привилегированная нация. Различие между понятиями «российский» (когда речь идет о государстве и монархе) и «русский» (когда говорится о человеке или культуре), если заглянуть подальше в прошлое, имеет свой эквивалент в английской истории.
Только к шестнадцатому веку англичане (элита и массы) сплотились в нацию благодаря общим протестантским ценностям, общему врагу - католической Испании, широко распространившейся грамотности и хорошо продуманной пропаганде и политике Тюдоров. В семнадцатом веке возникла английская империя в современном значении этого слова, и здесь важно запомнить, что империя в форме американских колоний и Ост-Индской компании появилась на много десятилетий раньше Великобритании - то есть союза Англии и Шотландии. Союз 1707 года был результатом трезвого расчета английской и шотландской элит. Присоединяя к себе Шотландию, англичане увеличивали свою относительную мощь в европейском балансе сил и исключали риск того, что Франция может получить в качестве сателлита управляемое Стюартами королевство на северной границе Англии. Шотландская элита со временем получила доступ к доходам и власти не только в Лондоне, но и во всей английской империи. Как это было принято в те времена, ни английское, ни шотландское население не спрашивали, хотят ли они этой сделки. Только в середине восемнадцатого века Глазго начал получать доходы от имперской торговли, а шотландская аристократическая и профессиональная элита стала собирать богатые урожаи в Вестминстере и колониальных правительствах. Однако со временем союз доказал свою состоятельность, став богатейшей и сильнейшей страной мира. Протестантство помогало консолидации союза, а победы и растущее благосостояние усиливали уверенность английских и шотландских протестантов в том, что Бог на стороне Британии, а ее конституционные институты - основа человеческого прогресса. Основной жертвой этого прогресса стал гэльский народ Северной и Западной Шотландии, чье общество и культура были уничтожены политическим союзом Южной Шотландии с Англией, а еще более - влиянием индустриальной революции в Южной Шотландии на ее горные районы. Как это бывает в заморских колониях (особенно в Латинской Америке), уничтожив гэльский мир с его сепаратистскими наклонностями, новая Шотландия присвоила себе некоторые черты его внешности как отличительные особенности шотландской идентичности.
В 1801 году еще более хитроумная сделка была заключена между британской и ирландской элитами. Ирландия вошла в состав Соединенного Королевства, Пока политика ограничивалась интересами элит, этот проект был вполне жизнеспособен. Но современный массовый национализм часто определяется религией и противопоставляет себя враждебному соседу или историческому угнетателю. Поэтому не вызывает удивления, что с всеобщим распространением грамотности и демократизации политики поднял голову антианглийский по сути и пропитанный духом католичества ирландский национализм. В 1914 году ирландцы были намного богаче, чем в 1801-м, -они находились примерно на одном уровне с испанцами итальянцами и финнами и были гораздо богаче греков, португальцев или венгров. Но в противоположность Шотландии Ирландия не стала одной из богатейших индустриальных держав мира. Находясь внутри союза, ирландцы сравнивали свое благосостояние с английским, а не с испанским. В этом свете и в отличие от Шотландии этот союз не был для них привлекательным, поскольку не принес впечатляющего экономического успеха. Более того, в 1845-1848 годах Ирландия пережила ужасный голод и последующую эмиграцию. Представляется маловероятным, что независимое правительство Ирландии смогло бы как-то смягчить эти несчастья, однако в этих несчастьях все равно обвиняли союз, причем в последующей националистической ретроспективе даже больше, чем во время самого Великого голода. География также играла свою роль в слабости союза. Находясь на крайнем западе Европы, отрезанная от континента Королевским флотом, Ирландия не могла иметь никакого другого угнетателя, кроме английского. Тогда как, например, польская ненависть к России могла смягчаться страхом перед Германией. Ирландцам в девятнадцатом веке некому было противопоставлять себя, кроме как англичанам, еще и потому, что их имперский сосед обладал также наиболее динамичной мировой экономикой и культурой. То, что Ирландия в противоположность Польше не стала ареной битвы соперничающих держав, было одним из преимуществ империи, которое, впрочем, у ирландцев, подобно большинству подданных современной империи, не вызывало особой благодарности. С другой стороны, реальная оценка огромной мощи Британии отдаляла в глазах многих ирландцев (и даже тех из них, кто горячо желал этой независимости) шансы на обретение Ирландией независимости от Лондона вплоть до 1914 года.
