Kathryn Perez - Therapy
Боль.
Утрата.
Отрешись от всего этого, Джесс.
Онемение.
— Джесс, пожалуйста, не делай этого, — умоляет он. — Мне нужно немного времени, и все. Я не хочу снова терять тебя и хочу быть рядом с тобой во время твоей терапии. Не отталкивай меня снова. Я люблю тебя, правда. И это никогда не изменится.
Моя кровь закипает, и я сжимаю руки в кулаки, медленно поворачиваюсь к нему лицом. Я смотрю на него ледяным взглядом.
— Это не важно! Это не было важно шесть долбаных лет, и неважно сейчас, — выкрикиваю я, и ярость подхватывает меня, как волна серфера. — Все, что у нас была потеряно, ушло. Ты можешь смотреть мне в глаза и обещать все, что захочешь, но это не изменит реальную ситуацию. Ты любишь меня, но тебе нужно больше времени. Ты любишь меня, но ты хочешь исправить меня. Так вот, мне теперь пофиг на то, что ты хочешь! Я должна сама себя исправить, полюбить себя, Джейс, и ты никак не можешь ускорить этот процесс. Не важно, как глубоко мы проникли друг к другу под кожу, у нас ничего не выйдет, потому что мы сломаны.
Я успокаиваю свой голос, но тревога внутри меня возрастает.
— Иногда тебе лишь остается принять тот факт, что некоторые вещи нельзя исправить, и я не о том, что было разбито, а о том, что следует принять то, что ушло, — грустно говорю я, и надеюсь, что он понимает, что это прощание. — Так что, пожалуйста, просто уйди и оставь все, как и было. Я устала скучать по тебе. Устала искать то, чего никогда не будет. Я искала это на острие лезвия и на дне бутылки. Оно не там. Это просто... ушло.
Его глаза темнеют, в них появляется уныние, и плечи опускаются. Он молча поворачивается и идет к двери.
— Я не буду навязываться, Джесс, но произошедшее сегодня реально. Я не могу это игнорировать, и ты тоже. Я позвоню, как узнаю о состоянии мамы, — говорит он. Затем я наблюдаю, как он поворачивает дверную ручку и уходит из моей жизни. Снова.
***
Должна признать, это никогда не сработает, потому что никто не может быть любимым, пока не полюбит себя, и я не знаю, смогу ли я когда-нибудь. Я прямиком направляюсь в свою комнату и достаю дневник, отчаянно пишу и изливаю свои эмоции на бумагу.
Назад в пустоту
Вот мой стакан, наполняю
Наливаю сполна
Налей чего-то покрепче
Не хочу чувствовать
Больше ничего...
Утопите меня, я больше не могу никого видеть
Удерживай
Глотай все
Просто налей чего-то крепче меня
Этого было достаточно
Как только я вижу,
Принесенный мне
На волнах
Голубоглазого моря
Я выдохнула
Я увидела
Я почувствовала
Для меня, незабываемые воспоминания
К морю, уже забыты
Поворачивая ключ
Снова, закрываясь ото всего
Я шагаю назад
К бару жизни
Общество и реальность развлекают меня
Удерживают от стакана
Я говорю...
Просто налейте чего-то крепче меня...
***
Мои глаза опухшие, все тело болит. Проснувшись, я надеюсь, что последняя ночь была жутким ночным кошмаром, но я знаю, что это не так. Джейс ушел прямо к ней. Должно быть, он унес с собой мое сердце, потому что сейчас я ощущаю лишь зияющую дыру. Все что осталось, это боль, страх и уязвимость. Я не знаю, буду ли когда-нибудь чувствовать себя хорошо. Годы терапии не исправят все, что со мной не так.
Я снова сглатываю боль от потери Джейса. Она на вкус как морфий с кислотой. Обжигает, но в то же время я ощущаю онемение.
Сегодня у меня опять групповая терапия, и я не уверена, что вообще хочу идти, может, стоит прислушаться к предупреждению Джейса и найти другого терапевта и клинику. Хотя я должна пройти испытательный срок. С другой стороны, это мой последний раз в этой группе. Надеюсь, мой запрос на новое место был доставлен, и вскоре меня переведут.
Я вытягиваю себя из кровати, принимаю душ и одеваюсь. Стоя перед зеркалом, я смотрю на себя и думаю: «И это все, что есть? И это все, что я из себя представляю? Все, кем я буду?»
Мое лицо бледное, и круги под глазами еще более заметны в эти дни. Я беру косметичку и делаю все, чтобы скрыть видимые недостатки. После того как высушиваю волосы, в последний раз смотрю на себя в зеркало и вижу жалкую, потерянную личность в несовершенном женском теле — теле, испещренном видимыми и невидимыми шрамами.
Боль в груди постоянна и совсем не уменьшается. Я знаю, что должна отпустить его, но иногда думаю, что забыть того, кто так затронул сердце, невозможно, как и попытаться вспомнить того, кого ты никогда не встречал. Двигаться дальше просто, но оставлять кого-то позади чертовски сложно.
Хотела бы я знать, как жить без этой дыры внутри себя, без этой пустоты, которая, кажется, никогда не исчезнет. Только когда я была с Джейсом, я не чувствовала эту дыру, но теперь думаю, а реально ли это было. Я не знаю, чем заполнить ее, и даже как заполнить. Все время, что я себя помню, я ощущала пустоту, словно внутри чего-то не хватало, что-то не складывалось. Когда Джейс появился в моей жизни, я ощутила, как дыра стала меньше, но каждый раз, когда я теряла его, эта дыра становилась больше, шире, и намного глубже. Словно вся моя жизнь состояла в том, чтобы заполнить ее.
***
Входя в группу, я чувствую себя менее встревоженной в попытках обрести себя. После вчерашнего, меня вообще мало что беспокоит. Я знаю, где Джейс, и с кем он, и это все, о чем я думаю сейчас. Иногда мои навязчивые мысли настолько интенсивны, что поглощают все, чем я занимаюсь.
Я сажусь на металлический стул и тереблю свои рукава, пока остальные заполняют помещение, болтая между собой. У меня появилось мрачное ощущение того, что на мои плечи наваливается тяжесть, и я хочу лишь встать, отправится домой, выпить, заснуть или же порезать себя. Вместо этого, я должна быть здесь и выслушивать, почему я так облажалась, почему у всех этих больных людей тоже поехала крыша, и что нам надо, чтобы исправить себя. Это очень похоже на группы для алкоголиков. Все эти пороки, пути исправления.
— Эй, Джессика! Рада, что ты вернулась. Я думала, рискнешь ли ты вернуться к нам, психам, или нет, — щебечет Мерседес.
На ней снова тонна косметики и украшений, и ее белые зубы и эта счастливая улыбка, как с коробки завтраков «Lucky Charms» сегодня работает на полную. Как кто-то из этой группы может быть настолько счастлив, этого я так и не узнаю.
— Эй, Мерседес. Да, я вернулась, но это не мой выбор, поверь мне, — бормочу я, закатывая глаза, и вздыхаю.
— Ой, ну не все же так плохо! Дай нам шанс, чика.
Она садится рядом со мной и роется в своей огромной сумке, доставая блокнот и ручку. Мисс Робин появляется, в то время как еще больше людей занимают свои места. И краем глаза я вижу его.
Кингсли.
На нем снова шапочка, и из-под нее торчат кончики волос, простые серые Дики и черная облегающая футболка. Он сидит в дальнем конце комнаты и смотрит в моем направлении, бегло встречаясь со мной взглядом. Уголки его великолепных губ приподняты в улыбке, я быстро отвожу взгляд, так как слишком эмоционально измотана, чтобы встречаться ним. Но все же...
Он правда хорошо выглядит.
Я пытаюсь вернуться в свои мысли прежде, чем они ускользнут от меня. Последнее что мне нужно, так это еще больше усложнять свое и так катастрофичное эмоциональное положение, увлекаясь каким-то сексуальным парнем из группы самовредителей.
Я ощущаю его взгляд, и, несмотря на внутреннюю угрозу, все-таки смотрю на него снова. Он наклоняется вперед, упирается локтями на колени, и в таком положении выпуклости его бицепсов становятся еще более явными.
Боже, он сексуален по всем параметрам, о которых девушки только мечтают. Он обладает этой небрежной порочностью. И его глаза. Они не просто голубые, нет. Они насыщенного кобальтового цвета, и они затягивают тебя, хочешь ты того или нет.
Я понимаю, что пялюсь на него, и когда он снова дерзко улыбается мне, понимаю, что краснею. Я перевожу внимание на центр помещения и изо всех сил стараюсь дышать как можно медленнее.
Мисс Робин начинает занятие с приветствия и рассказывает, какая тема будет сегодня. Я достаю свою ручку и хватаю блокнот, хотя делать пометки бессмысленно, так как я сюда не вернусь. Но я могу сделать вид, что прилагаю усилия.
— Ну что же, ребята. Если вы готовы, я начну. Сегодня мы поговорим о чувстве вины. Существует множество форм вины. Многие из нас винят себя, а кто-то возлагает ее на других. Независимо от того, какую вину вы испытываете, вина — это отрицательное осуждение себя или кого-то еще.
Я вздыхаю и готовлю себя к следующему болезненному и медленному часу лекции.
