Майкл Коннелли - Револьвер для адвоката
Присяжные всегда хотят послушать самого подсудимого, не важно в показаниях на допросе, в видео– или аудиозаписи. Мы судим о людях, исходя из интуитивной интерпретации голоса или личных особенностей. И ничто не сможет это изменить. Ни отпечатки пальцев, ни ДНК, ни указующий перст очевидца.
Форсайт удивил меня лишь однажды, зато сильно. Последним свидетелем выступил еще один представитель сферы эскорт-услуг, которому Лакосс помогал с размещением информации в сети.
Обвинитель утверждал, что свидетель появился всего за день до заседания, когда узнал о судебном процессе из газеты. Я выступил против того, чтобы он давал показания, обвинив штат в утаивании информации. Безрезультатно.
Брайан «Бренди» Гудрич оказался мужчиной скромного росточка, не выше метра шестидесяти. На свидетельскую трибуну он вышел в обтягивающих вареных джинсах и поло цвета лаванды. И заявил, что является трансвеститом, занимался проституцией, а сутенером у него был Андре Лакосс. По его словам, Андре, решив однажды, что Гудрич припрятал деньги, придушил его до бессознательного состояния. Когда Гудрич пришел в себя, то оказался пристегнутым в гостиной к стрип-шесту. Ему оставалось лишь беспомощно наблюдать, как Лакосс обшаривал дом в поисках пропавшей налички. На свидетельской трибуне Бренди разыграл стандартный спектакль: в слезах причитал, как боялся за свою жизнь и как был рад, что вообще выжил.
За столом защиты я с улыбкой наклонился к Андре и покачал головой, словно этот свидетель – досадное недоразумение, которое не стоит принимать всерьез. Но то, что я ему прошептал, было не так беззаботно.
– Говори прямо: это правда? Только не надо тут зубы заговаривать, Андре.
Андре помялся:
– Он преувеличивает. Я действительно пристегнул его наручниками к стрип-шесту, чтобы обыскать квартиру, но я его не вырубал. Один раз схватил за шею, это да, чтобы он посмотрел на меня и ответил на вопросы. Сознания он не терял, и на нем не осталось ни царапинки. Да он в ту же ночь работать вышел!
– И он продолжил с тобой работать? Не ушел к кому-то другому?
– Да, полгода еще трудился. Пока не завел богатенького папика.
Форсайт закончил допрос свидетеля. Пришла моя очередь, и я для начала нанес встречный удар парой вопросов, которыми хотел напомнить присяжным, что Бренди продавал любовь за деньги и никогда не заявлял в полицию о своих злоключениях.
– В какую больницу вы обратились за лечением шеи? – спросил я.
– Я не обращался в больницу, – ответил он.
– Понятно. Значит, у вас не была сломана подъязычная кость, как это случилось с жертвой?
– Я не знаю, что конкретно было сломано у жертвы.
– Да, конечно. Вот вы утверждаете, что подсудимый вас душил. Но ни в полицию, ни за медицинской помощью вы не обращались…
– Я был рад остаться в живых.
– И остаться на работе, верно?
– Не понимаю вопрос.
– В ту же ночь, после этой, как вы говорите, не на жизнь, а на смерть борьбы, вы вышли на работу. Разве не так?
– Не припоминаю.
– А если я предъявлю деловые книги мистера Лакосса, в которых зарегистрированы ваши вызовы, припомните?
– Если я и работал в ту ночь, то только потому, что он меня заставил. Он мне угрожал.
– А скажите, подсудимый душил вас одной рукой или двумя?
– Двумя.
– Вы взрослый человек. Вы защищались?
– Я пытался, но он намного больше меня.
– По вашим словам, вы очнулись пристегнутым к шесту. А где вы находились, когда подсудимый вас душил?
– Он схватил меня, как только я впустил его в квартиру.
– Он схватил вас сзади?
– Ну да, типа того.
– Что вы имеете в виду, «типа того»?
– Он положил мне сзади на шею ладонь и сжал ее, а я пытался вырваться, потому что решил, что он хочет меня убить. Но потерял сознание.
– Тогда почему вы только что заявили, что подсудимый душил вас двумя руками?
– Ну, просто, ведь так и было. Руками, ладонями.
Я взял небольшую паузу, чтобы у присяжных было время подумать. Похоже, в паре мест я удачно подорвал доверие к Гудричу. Решив, что пока все идет неплохо и следует попробовать кое-что выведать, следующий ход я сделал наобум. Тот, кто дает показания по доброй воле, обычно что-то хочет получить взамен. Гудрич, очевидно, жаждал мести, но интуиция подсказывала мне, что это было не все.
– Мистер Гудрич, вас ни в чем сейчас не обвиняют? В каких-то мелких или крупных преступлениях?
На долю секунды Гудрич бросил взгляд на стол обвинения.
– В округе Лос-Анджелес? Нет.
– А в другом округе?
Гудрич неохотно признался, что в настоящее время его обвиняют в приставании к мужчине на улице в округе Ориндж, однако отверг предположение, что он дает показания в обмен на помощь в своем деле.
– Больше вопросов нет, – произнес я голосом, в котором сквозило презрение.
Форсайт попробовал обелить ситуацию и повторно произвел прямой опрос, пытаясь внушить присяжным, что не помогал Гудричу и не давал ему никаких обещаний. Затем свидетелю разрешили покинуть трибуну. Я получил пару неплохих боковых ударов, но урон все же нанес. Свидетель помог обвинению, и к уже установленным прочным столпам – мотиву и возможности – добавился пункт «подобные действия в прошлом». Форсайт завершил представлять линию обвинения в четыре дня в пятницу, гарантируя мне на выходных беспокойный сон.
Наступил понедельник, шел мой черед предстать перед присяжными. Задача выстраивалась ясная: уничтожить то, что воздвиг Форсайт, заставить двенадцать присяжных изменить свою точку зрения. На предыдущих судебных процессах я ставил целью изменить точку зрения лишь одного из них. Раньше если я мешал присяжным заседателям прийти к единому решению, то почти приравнивал это к вердикту «невиновен». Окружной прокурор часто не хочет повторно разбирать дело и смягчает условия сделки. Когда ситуация складывается отвратная, дело нужно разрулить по возможности быстро и гладко. В окопах защиты это считается победой. Но не в данном случае. Не с Андре Лакоссом. Конечно, мой клиент не ангел, однако он точно не убийца. Я хотел, чтобы в день вынесения приговора все двенадцать богов вины одарили меня улыбкой.
Я сел за стол защиты, ожидая, когда приставы приведут из камеры Лакосса. Всех, кто находился в зале суда, предупредили, что автобус, везущий подсудимого из Центральной мужской тюрьмы, задерживается в пробке. Когда подсудимый прибудет, судья выйдет из кабинета, и сторона защиты сможет начать.
Я коротал время, изучая заметки, которые набросал для вступительной речи. Я заранее оговорил, что выступлю с ней в самом начале судебного процесса, пользуясь правом обратиться к присяжным до того, как представить линию защиты. Шаг всегда опасный, ведь может пройти несколько дней, пока присяжные не услышат доводы защиты и не увидят доказательства.
Форсайт представил свою речь двенадцатью днями ранее. Прошло слишком много времени, и могло сложиться впечатление, что точка зрения обвинения глубоко и надолго укоренилась в умах двенадцати человек. Однако я чувствовал, что присяжные сгорают от желания наконец-то услышать хоть что-то от стороны защиты, хотят получить отклик на мнение Форсайта, на представленное видео, данные экспертиз и вещественные доказательства. Все это было впереди.
Наконец в девять сорок в зал суда вошел Лакосс. Приставы подвели его к столу защиты, сняли наручники и усадили рядом со мной. Я купил ему два костюма, и сейчас он был во втором. Оба костюма выбрала Лорна, найдя удачное предложение «два по цене одного» в магазине «Мужская одежда». Мы тогда осмотрели гардероб Лакосса и не обнаружили ничего, что выглядело бы достаточно консервативно и по-деловому. Однако новые костюмы не могли замаскировать его плачевное состояние. Страдалец на последней стадии рака – вот на кого он был похож. За более чем полгода заключения Лакосс кошмарно потерял в весе, остались лишь кожа да кости, на руках и на шее развилась сыпь – реакция на промышленные моющие средства, которыми пользовались в тюремных прачечных. За столом защиты сидел настоящий старик.
– Андре, как вы? – спросил я, как только его усадили.
– Нормально, – прошептал он. – Там долго тянутся выходные.
– Понимаю. Вам от живота лекарства дают?
– Дают, и я их пью, хотя не уверен, что они помогают. Все равно внутри все горит.
– Будем надеяться, вы не задержитесь в тюрьме надолго, а как только выйдете, мы поместим вас в самую лучшую больницу.
Лакосс кивнул, но было понятно, что его вера подорвана. Длительное заключение всегда по капле выдавливает надежду. Даже из невиновных.
