Gradinarov - Synovya
Дубровинский сидел и делал пометки в блокноте, ощущая казачье недоверие к новой власти.
К столу вышел Никита Самойлович Вахрушев, кряжистый, в летах, черноусый вахмистр:
– Вот наши гарнизонники напортачили и бахвалятся! Позволили разоружить своих офицеров, снять погоны и перевести на солдатский паёк. Эта армейская смута разлагает войска. Завтра поступит приказ: часть Красноярского гарнизона на германский фронт. Кто поведёт на передовую полки? Полковой комитет? Кто? Евсей Дормидонтович или Андрей Гермогенович Величко? Или избранный из нижних чинов командир полка? Кто из вас знает стратегию и тактику ведения боя? Никто! С таким выборным командованием немцы перещелкают полк по одиночке или возьмут в плен. Стало быть, большая часть армии небоеспособна благодаря Совдепу. Завтра место большевиков займут эсеры. И полетят головы у тех, кто поддерживал большевиков. Вы не боитесь, Яков Фёдорович?
– Боюсь! Но дело партии большевиков для меня выше страха. И, пока я у власти, хочу как можно больше сделать для людей.
– И я боюсь! И каждый, из здесь сидящих, тоже боится. У каждого семья, дети, хозяйство. А идти защищать неправедную власть я не намерен! Я не признаю ту власть, которая изгаляется над людьми.
Зашумели казаки. Послышались возгласы.
– Правильно, Самойлович! Нам с ними не по пути! Одурачили солдат!
– Позволь пару слов, Алексей! – обратился Шахматов к Хохлову.
– К власти наше отношение вы слышали! Может, вам и обидно, Яков Фёдорович, но вы сами создали о себе такую дурную славу. Вот Евсей Дормидонтович говорил тут лозунгами Французской революции. Так вот, французы имели в виду не равенство офицера с солдатом с жалованьем пять рублей в месяц. Они добились равенства граждан республики перед законом. Совершил преступление солдат или генерал – отвечай по всей строгости закона, несмотря на звание или заслуги.
У меня пожелание комитетчикам: просить солдат Красноярского гарнизона против нас не выступать. Мы шашками махать или затворами трёхлинеек щёлкать не собираемся. Когда сами изберём законную власть, тогда и станем на её защиту. А нынешние самозванцы пусть делят такую власть без нашего участия.
Последним выступал Дубровинский. Его широкие усы казались ещё чернее на узком бледном лице. Шерстяной френч мешковато сидел на худых плечах, отчего он казакам казался больным и хилым.
– Товарищи казаки! Я понял вашу позицию, явное неприятие новой власти. По крайней мере теперь губисполком убедился. Наше неумение работать, наши перегибы с офицерством отрицательно сказались на авторитете Красноярского Совета рабочих и солдатских депутатов. Мы взяли власть у безвластия. Вы видите, какой хаос и неразбериха творятся в стране. Денег нет, топлива нет, продовольствия нет. Десятки тысяч беженцев хлынули из центральных районов России в Сибирь. Каледин на Дону разогнал Советы и ввёл военное положение. Немцы теснят наши войска. Почти в каждой губернии действуют свои временные правительства. Создали кучу лоскутных республик. Армия пока ещё не стреляет в сибиряков. И вот мы, большевики, пытаемся навести порядок в разваливающейся стране. Без жесткой дисциплины нельзя добиться порядка! А вы нас не признаёте. Это ваш выбор, товарищи казаки! Я бы просил, чтобы енисейское казачество воздержалось от контактов с Калединым! На Дону льётся кровь. Я не хочу, чтобы и Сибирь обагрилась кровью!
– Не будете ущемлять наши права, казаки воздержатся от военных выступлений. Прошу и гарнизон не провоцировать на конфликт с нами! – сказал Ананий Гордеевич Шахматов.
Урядник Макар Скобьев зачитал резолюцию дивизионного собрания:
«13 декабря обсуждался вопрос о текущем моменте вообще и об отношении к власти Советов рабочих и солдатских депутатов, в особенности.
Представителями исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов и солдат гарнизона был задан вопрос:
а) Признают ли казаки власть Советов и желают ли подчиниться её требованиям?
Заслушав представителей исполкома и вышеизложенную ими резолюцию, после пятиминутного перерыва подавляющим большинством голосов при шести воздержавшихся принята следующая резолюция:
Признавая, что мы, казаки, имели своё войсковое управление, выдвинутое двумя общими съездами енисейских казаков, и резолюции из станиц о непризнании советской власти, мы, казаки Красноярского дивизиона также не признаём её впредь до установления власти Учредительного собрания как выразителя воли всего народа. Но заявляем, что никаких активных выступлений делать не будем, а также просим товарищей-солдат против нас не выступать.
Резолюция, предложенная представителями исполнительного комитета и солдат гарнизона, не получила ни одного голоса.
Председатель собрания: вахмистр А. Хохлов.
Секретарь собрания: казак А. Безов».
Конечно, лицемерил Яков Фёдорович Дубровинский, сказав казакам, что их нейтралитет достойнее мятежа Каледина. Его, как председателя губисполкома, страшило, что этот нейтралитет хрупкий, словно тонкий лёд, и может быть внезапно нарушен дивизионом. И тогда, как в 1905 году, казачья конная лава раздавит и рабочих депо, и рабочих железнодорожных мастерских, и Советы, и всех, кто поднимет на неё руку. А в воздухе попахивает кровью. Советы, опьянённые взятой властью, спешат показать свою силу. Они экспроприировали чужие здания, автомобили, типографии. Закрывают враждебные им газеты, разоружают офицеров, противников власти сажают за решётку. И всё по указке из Петрограда. И не понятно Дубровинскому, то ли там, в верхушке, провокаторы, то ли предатели революции! Материя первична – дух вторичен. Сейчас, наоборот, дух первичен. Казак ли, рабочий, солдат или офицер – не важно! Лишь бы он впитывал их убеждения! Для него несущественно, в какую тогу рядится наш дух! Думает, что не только дивизион, но и всё енисейское казачество доставит большевикам немало хлопот. Главное, казаки духом стойки, не то что гарнизонники. У них за душой никакой идеи! На гарнизон особой надежды нет! Сулаквелидзе – не командир, а размазня! Им бы Сотникова заполучить у эсеров! Он – сильная личность! И бороться с ним будет нелегко, тем более, что облечён доверием казачества. Он никогда не оглядывается назад. Он добился, что о политике казаки думают одинаково. А достичь единства действий дивизиона – ему гораздо легче, чем единства мыслей.
Сели в машину.
– Меня – в губисполком, комитетчиков – в штаб гарнизона! – сказал он раздосадованно водителю.
Механик со лба передвинул на глаза кожаные очки с круглыми стёклами, как у воздухоплавателя, крутнул несколько раз ручку и сел в кабину дребезжащего автомобиля.
– Помните, комитетчики, с казаками сладу не нашли. Придётся вам или ещё раз идти на переговоры, или разоружить их пушками. Словами мы их не убедим. У них единомыслие, потому что живут по казацкому закону. А мы, как власть, пока незаконные, – пытался пронять солдатские души двух агитаторов старый подпольщик Дубровинский.
Механик остановился у здания бывшего губернского управления. Председатель губисполкома пожал гарнизонникам руки и вышел из машины. Вечерело.
*
Александр Сотников в редкие свободные дни вместе с Шарлоттой сажал маленького Эрика на саночки и гулял по Бульварной улице до самого университета, любуясь покрытыми хрустальным инеем домами, обгоняющими друг дружку пролётками и даже скамейками для отдыха. Слева, под руку, он вёл Шарлотту, а правой вёз саночки с сыном. Иногда с ними прогуливался Александр Фильберт, служивший в Отдельной Сибирской запасной горной артиллерийской батарее. Вот и сейчас он взял саночный поводок у Александра и побежал с салазками по улице.
– Не урони племянника, Сашок! – крикнула вдогонку сестра.
– Ничего, казак должен уметь падать не только с коня, но и с саночек! – ответил Фильберт, убегая дальше и дальше от четы Сотниковых.
Шарлотта в беличьей шубе под цвет инея, в шнуровых ботинках. Руки в муфте, а на голове боярка. Александр по форме: папаха, полушубок, шаровары с лампасами и сапоги. Только без портупеи. Идут медленно, разговаривают. Шарлотта, склонив голову чуть набок, заглядывает в глаза:
– Мне страшно за тебя, Саша! Ты такой резкий! Я видела, как ты взбеленился, когда прочитал в газете о бесчинствах совдепов. Глаза сверкали ненавистью, ты в тот миг никого бы не пощадил. Взмахнул бы шашкой – голова с плеч! Ты же устойчив в своих принципах! В тебе, кроме диктатора, должен быть и дипломат. Иначе, я боюсь за твою жизнь! Сейчас гибнет столько людей без суда и следствия! Нам бы втроём забраться в глухую тайгу, поселиться в заимке и переждать лихое время. И никто нам больше не нужен: ни царь-батюшка, ни твой казачий дивизион, ни твои норильские руды. Никто! Лишь нас трое – и тайга!
