Ольга Горовая - Бабочка
Так поняв, что не особо ее испугал или отвернул от себя, я немного расслабился и вырубился, все-таки поддавшись усталости и лекарству.
Окончательно проснулся я часов в шесть утра. И до этого несколько раз вскидывался: когда Бабочка умостилась рядом, и когда она, совсем по-детски, как всю жизнь это делала во сне, раскинула руки-ноги «звездой», заняв большую часть кровати, так что я обнаружил себя на самом краю матраса. Посмеялся в уме. И уснул опять.
А сейчас – сон ушел моментально. Все. Выспался. И не потому, что раненая рука болела капитально. Хотя и это тоже было. Просто проснулся.
В комнате еще было темно. В конце декабря светает поздно. Но я видел свою Бабочку: она спала, устроившись на моей вытянутой руке, а свою руку подсунула под щеку. Я смотрел на нее, и насмотреться не мог, ощущая внутри тепло и покой, которого не было все эти недели.
Эта девушка давным-давно стала частью меня самого. Моего сознания, души. Меня, как человека. И глупо было это отрицать, причиняя боль обоим.
Словно почувствовав мое внимание, Бабочка неохотно и медленно приоткрыла глаза. Моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд. И зевнула:
- Что? – невнятно пробормотала она, пытаясь сделать два дела одновременно.
- Ничего, - усмехнулся я, стараясь пошевелить онемевшими пальцами руки, на которой она так уютно устроилась, оставив меня без обеих функционирующих верхних конечностей. – Спи дальше.
- А почему ты не спишь? – так же невнятно уточнила Света, но глаза послушно закрыла.
Я улыбнулся еще шире. Просто на душе, реально, было так спокойно и здорово, несмотря ни на что.
- Знаешь, сколько раз ты вот так спала у меня на руках, когда малая была и еще только по стенке ходила? – поделился с ней своими мыслями. – Чуть ли не каждую ночь, пока вы в свою квартиру не перебрались. И потом еще месяца два меня твой отец просил приезжать вечерами, потому что ты без меня укладываться не желала. Истерики им устраивала.
- Я не помню, - почему-то опечалилась Бабочка.
- Ясное дело, тебе еще двух не было, - подвинувшись чуть ближе, я легко прикоснулся губами к ее лбу.
Света нахмурилась и опять открыла глаза:
- Сережа, я уже не маленькая девочка…
- Я, вроде как, заметил, - хмыкнул я, прерывая ее настороженное замечание.
- Я серьезно, - не сдавалась она.
- Да понял я, что ты серьезно, Бабочка, понял уже, - рассмеялся я, продолжая целовать ее лицо. Легко и нежно, без чего-то такого.
Она прищурилась, видимо, пытаясь понять, чего еще я удумал. А у меня никаких задних мыслей не имелось. И, несмотря на боль, все казалось правильным, чего давно не было.
- Так что ты на Новый год хочешь, драгоценная моя? – пройдясь по ее нахмуренным бровям, поинтересовался я, не давая Бабочке слишком уж погружаться в анализ моих поступков. – Так и не призналась еще.
Света отвлеклась. Даже улыбнулась. Опять зажмурилась и подтянулась ближе к моему боку:
- Да, в принципе, сейчас неважно. - Она обняла меня обеими руками.
- Как это неважно? – не согласился я. – Давай, признавайся.
- Да, ничего, - она сморщила нос. - Хотела попросить, чтобы мы Новый год на даче встретили. Вдвоем. Ты не подумай, без чего-то там, - Света, кажется, даже покраснела. - Просто, знаешь, чтобы спокойно, тихо. С елкой. Вместе. И без всех этих глупых ссор и моих психов. Я так тебя люблю, Сережа. И мне так противно внутри стало, что мы не можем до конца все обсудить, поговорить, как всегда только мы с тобой и могли. Вот и хотела – заключить перемирие. – Она уткнулась мне в бок носом. – Но сейчас, вроде, мы и так помирились окончательно? Да и ты ранен, куда тут ехать? И опасно, наверное?
Бабочка запрокинула голову и неуверенно глянула снизу вверх.
Я обнял ее крепче здоровой рукой:
- Разберемся, Бабочка, - прикинув, что с Малым должны все утрясти сегодня-завтра, пообещал я. – Хочешь на даче, постараемся.
Света обещанию явно обрадовалась и, видимо успокоившись, снова задремала.
Света
В следующий раз я проснулась минут через сорок от приглушенного чертыхания Сергея. Подскочила, запутавшись в одеяле, еще не до конца определившись со своим местом в пространстве, и отчаянно заморгала, стараясь стряхнуть остатки сна.
Сергей стоял у шкафа и пытался натянуть рубашку. Однако, со всей очевидностью, было заметно, что одной рукой ему не так и просто управиться с этой задачей. Все-таки отбросив одеяло, которое мне так мешало, я соскочила с кровати и подошла к нему:
- Давай помогу, - подавив зевок, я сама взялась за полы его рубашки.
Сергей усмехнулся:
- Ничего, справлюсь. Ты на ходу еще спишь.
Я иронично хмыкнула, несмотря на то, что и правда зевала не переставая:
- Вижу, как ты справляешься, на второй же пуговице съехал и застегнул не на ту, хоть и проснулся.
Сергей, очевидно, не замечавший до этого своей оплошности, с тяжким вздохом ругнулся, правда, неразборчиво и совсем тихо. Потянулся все переделать, но я, опередив Сережу, уже расстегнула пуговицы и начала застегивать по-новой. На второй пуговице в голове появилась забавная мысль, что он наверняка меня часто одевал или, как минимум, помогал родителям в этом, а вот я еще ни разу для него такого не делала. Подняла лицо, собираясь поделиться с любимым этими мыслями. И обо всем забыла, даже о несчастных пуговицах. Сергей так на меня смотрел, что горло сжалось и в голове зашумело.
Я моментально вспомнила вчерашний вечер: как он обнял меня, прижал к себе. С такой жаждой, с таким чувством, что я ничего сказать не смогла, если честно, не ожидая подобного приема. И поцелуй вспомнила. Такой мучительно-пронзительный, выматывающий и одновременно – заставивший меня ощутить себя самой счастливой на свете. Поцелуй, после которого уже и говорить ничего не надо было, потому что никакие слова в мире не выразили бы его чувства, его радость, его обожание и любовь ко мне более откровенно и понятно.
Вот и сейчас любимый так смотрел на меня, что ничего больше не было нужно: ни слова, ни поступки, ни любые жесты не были настолько «красноречивы» как разноцветные глаза Сергея. И это ощущалось настоящим счастьем – полная уверенность в том, что ты обожаема и любима.
Не задумываясь, так ничего и не сказав, я приподнялась на носочки и легко коснулась губ Сергея, чуть суховатых и жестких. Вцепилась пальцами в рубашку, так и оставшуюся расстегнутой. И почувствовала, как он обхватил меня левой рукой, поддерживая. А я сама не знала, чего хочу. Всего, наверное: и показать ему, что люблю не меньше, что дышать им готова. И в то же время – так хотелось обнять Сергея, стать его частью. Не физически даже. Точнее, и физически тоже. Просто не в желании было дело. Не в страсти. Я уже была его составляющей. И мне просто казалось необходимым оказаться как можно ближе. Оторвавшись от губ любимого, позволявшего мне делать, что заблагорассудиться, я так же легко коснулась ямочки на его подбородке, целуя. Чувствуя, как все внутри замирает от непривычного, такого острого и одновременно сладкого ощущения колючей щетины, пробившейся за ночь на его коже. Совсем разошлась и поцеловала шею Сергея, скользнула губами по выступу кадыка, ощущая, как он дернулся, когда любимый резко выдохнул. Его пальцы напряглись, сжимаясь на моей коже, и я сама начала задыхаться. А остановиться уже не могла, да и не хотела: так же легко и невесомо целовала ключицы, плечи, шею Сергея. Но делала это суматошно, лихорадочно, не в силах притормозить, хоть и понимала – не место сейчас, да и не время.
И Сережа, как и обычно, взял это на себя, обняв меня еще крепче, так, что я оказалась прижата к его телу и при этом лишилась свободы передвижения.
- Ты что-то, тоже не ахти как с застегиванием пуговиц справляешься, - хрипло заметил он с усмешкой. – Так мне по делам придется раздетым ехать.
Я рассмеялась. Эта подначка сняла то напряжение чувств, которое, в какой-то момент, мне, в принципе не особо опытной в отношениях, показалось просто непереносимым. Сумев полноценно вдохнуть, я прижалась лбом к плечу любимого:
- Ты сегодня еще работать собираешься? – тихо уточнила, не особо одобряя такие планы.
Мое недовольство не осталось незамеченным и рассмешило уже Сергея:
- В общем-то, да, Бабочка, такие задумки имеются. И нечего хмуриться. Дела…
Я недовольно фыркнула, прервав его вечные рассуждения о делах:
- Вон, до чего твои дела довели, - заметила ворчливо и осторожно провела ладонью по повязке.
Потому что, как Сергей ни старался скрыть, замечала, что он несколько раз кривился и старался уберечь раненое плечо:
- И, вообще, ты у врача хоть был? Ведь это не шутки, и лечиться надо, - со всей серьезностью и суровостью, на которую была только способна, я посмотрела на Сережу.
- Ну, кто бы мог подумать, что ты окажешься такой суровой и вредной, - искренне рассмеялся Сергей, погладив мою щеку теплой ладонью.
- Ничего я не вредная, - я даже губу закусила, так меня это задело. – И, между прочим, я как раз примерно лечилась, когда болела, и все назначения врача выполняла, - все это я бурчала так и продолжая прижиматься лицом к коже Сергея.
