Игорь Ефимов - Новгородский толмач
А на помощь позвать — так кого же?
Москва едва от Орды отбивается. С Новгородом нелюбье давнее. Братья князя Ивана побыли тут неделю, так от них разоренье одно получилось, хуже, чем от немцев.
Потом из Дерпта приплыла немцам ливонская подмога на ладьях. Ладьи были такие большие, что на каждой немцы смогли установить по две пушки. И начали бить из них по стенам и воротам в упор с близкого расстояния. А псковские пушки из башен в них не могли попасть — так близко внизу под стеной они оказались. Думали, вот-вот пробьют ворота, и тогда совсем конец придет. Но, видимо, укрепил Господь ратные сердца. Потому что бились отчаянно. И Ермолай Лукич с сыном каждый день на стенах, каждый день под огнем.
А потом немцы переправились через реку ночью, подкрались к воротам в башне и стали бочонки с порохом подкладывать, чтобы взорвать. И тогда псковичи выскочили с секирами, палицами и факелами и стали немцев рубить без пощады. Перебили несколько сотен, отбросили в реку и вернулись в крепость с победой. Только не все вернулись. Кто-то видел, как Ермолай Лукич, в воде по пояс, прорубал днище ливонской ладьи. Тут они на него и накинулись. Андрей побежал на помощь отцу и тоже пропал во мраке.
Когда рассвело, среди убитых Алольцевых не нашли. Из воды торчали мачты ладьи, потопленной ими. Несколько дней была еще надежда, что отец и сын спаслись и уплыли вниз по реке или в плен попали. А немцы тем временем свернули свой лагерь и ушли. Послал на них Господь наказание: во всем войске начался понос, как при холере. И гнали их псковичи до самой границы и дальше. Многих тогда перебили, мстили страшно. Весь берег Псковского озера был завален их вонючими трупами. Но вот горе такое! — через пять дней нашли там и Алольцевых тела, отца и сына. Река унесла их до самого озера. У Андрея рука перерублена, на одной коже держалась. А у Ермолая Лукича половины лица нет. Пришлось в гробу ему голову рушником прикрыть.
И вот с похорон Людмила стала как юродивая. Бродит по дому одна, сама с собой разговаривает, никого не узнает. Или вдруг принимается пыль вытирать. Скамейки, пол, иконы, сундуки — и все по нескольку раз, пока не свалится от усталости. Родня Алольцева всегда ее недолюбливала, но тут пыталась помочь. Брат Ермолая Лукича сидел на складе несколько дней, разбирал расписки, ездил к должникам собирать долги. Как жить дальше? Продолжать торговое дело или все продать?
Но она на все отвечала невпопад. Или запевала поминальную. Или падала перед иконой на колени и начинала молиться о здравии мужа и сына, просила Господа сохранить их в дальней дороге.
Закончив свой горестный рассказ, Катя отвела меня в верхние горницы. Мы застали Людмилу Алольцеву за странным занятием: она сидела перед столом, заваленным мужской одеждой, брала по очереди рубаху, порты, кафтан и начинала невпопад пришивать к ним пуговицу. Приглядевшись, мы поняли, что это не пуговицы, а женские украшения: колечки, сережки, браслеты. Она брала их из ларца, стоявшего на столе. Видимо, эта работа успокаивала ее — даже тень улыбки блуждала по губам.
— Барыня, — громко позвала Катя. — К нам дорогой гость пожаловал. Скажите ему ласковое слово.
— Милости просим, милости просим, — сказала Людмила, глядя на меня и не узнавая. — Да вот ни мужа, ни сына нет дома. В отъезде они, давно уж в отъезде. Я все одна. А работы много. Ты, Катя, угости гостя чем Бог послал. Окрошка-то осталась у нас со вчера?
Я смотрел на нее и чувствовал, как петля скорби стягивает мне горло, мешает дышать. В чертах ее лица еще оставался отблеск былой красоты, но не было прежней жизни. Будто оно уже наполовину превратилось в неподвижный портрет, в икону неизвестной великомученицы.
Катя потянула меня прочь из горницы.
— И лучше, когда так, — прошептала она. — А то придет в себя, все вспомнит — и забьется в рыданиях.
— Но что же делать? что делать? — спросил я тоже шепотом. — Как вы дальше будете жить?
— Бог милостив, может, к лету придет в себя. Торговые дела она знала, всегда мужу помогала. Станем понемногу воск продавать и пеньку. Да и зерно из деревни всегда у нас купят. Подыщем ей мальчонку в мужья. У нас по закону бабе не положено торговую печать иметь, так для виду многие вдовы выходят за двенадцатилетних, а то и помладше. Попу приплатить лишнего — он обвенчает. Смех и грех.
Решение пришло мне в голову внезапно.
— А что если вам пока уехать к ее родителям под Москву? Дом там просторный, с большим садом. Река Яуза рядом. В новом месте она скорее забудет свое горе, скорее придет в себя. Дом здесь пока заколотить. Летом, если поправится, решит, как и где ей жить дальше.
Катя начала было колебаться: как это можно вдруг? Всю жизнь они были псковитяне, и вдруг ехать в Московию? Там, сказывают, и нравы чужие, и говорят так, что псковичам не понять. А что скажут родные Алольцевых? Надо спросить их совета и разрешения. Но брат Ермолая Лукича уехал как раз в Савкино, вернется через неделю. Тогда и обсудим все, тогда и решим.
Однако я объяснил ей, что ждать никак невозможно. Обоз с военной добычей и пленными уходит через два дня. У меня в обозе свой возок, я могу их взять с собой и доставить прямиком к старым Корниенковым. Такого случая больше не будет.
И Катя, посомневавшись вслух еще немного, дала мне уговорить себя. И вместе мы не без труда уговорили Людмилу. Я рассказал ей, как скучают без нее родители, как часто им нужна помощь и по дому, и во время всяких старческих хвороб. Она согласилась, хотя я не был уверен, что она понимает ясно, куда мы едем — в Москву или в ее родной Новгород. Но я не стал уточнять. К родителям — это главное.
Когда-нибудь, милая Грета, я опишу тебе подробно, как проходило наше путешествие. Как мы пересекали разлившиеся реки на плотах, как укрывались от бури в сожженном монастыре под Новгородом, как тонули в болоте под Тверью, и какое это было счастье: видеть встречу дочери с отцом и матерью после стольких лет разлуки.
Но сейчас мне нужно кончать это письмо и спешить на воскресную службу в Архангельском соборе. Радость, великая радость ждала меня по возвращении в Москву: сам великий князь вызвал из Новгорода отца Дениса и назначил его протопопом в этом знаменитом кремлевском храме. Верь, что в моих молитвах сегодня твое имя и имена всех членов твоего семейства вознесутся к престолу Всевышнего с той искренней любовью, которая никогда не умрет в моем сердце.
Вечно преданный брат,
С. З. Эстонский дневникГосподи, благодарю!
Господи, верую!
Милостью Твоей избавлен от страшного греха!
Неповинен я в гибели отца и сына Алольцевых! Твоим милосердием и благостью был унесен своевременно прочь, чтобы не открыла моя испуганная рука ворота их врагу.
Теперь молю о новой милости: верни душу Людмилы в тело ее.
Как засияли ее глаза при виде родителей! Как разгладилось и посветлело лицо!
Я вижу, чувствую, что душа ее где-то рядом, витает вблизи покинутого обиталища. Что она жива, но так обожжена горем, что боится вернуться в земную оболочку свою.
Почему так устроено премудростью Твоей, что нашим душам назначено мучиться в земном плаванье? Порой мне чудится: как мореплаватель входит внутрь своего корабля, так наша душа входит в тело. И дальше пытается вести его сквозь житейские бури, огибая бурлящие водовороты страданий, грозные скалы страхов, темные туманы сомнений.
Но к какой цели?
Где то сокровище небесное, которое поручил Ты нам отыскать в земном плаванье?
«Не собирайте себе сокровище на земле», учит нас Искупитель наш.
Но ведь Ты послал нас почему-то плыть не по кругам ада, и не в бесплотном эфире, и не в райских облаках, а именно по земле. Чего-то Ты ждешь от нас именно здесь. Но чего?
Тайна, загадка.
И все же, каков ни был бы ответ на нее, я страстно верю, что путь Людмилы Алольцевой в земной юдоли еще не завершен. И если Ты дозволишь ее душе и телу вновь слиться воедино, она послужит еще Тебе и славе Твоей. Коли Ты одарил ее таким песенным даром, наверное, голос ее был угоден Тебе.
О, верни ей голос и душу!
И она воспоет Тебя в слезах так, что души остальных молящихся в церкви Твоей рванутся ввысь, к Тебе неудержимо.
Глава 15. Свадьба
Дорогой брат Владислав!
Десять лет назад Москва торжественно встречала заморскую принцессу, предназначенную в жены великому князю Ивану. И она не обманула надежд москвичей, родив своему венценосному супругу уже пятерых детей. Ныне снова звонят колокола, снова украшены ворота, снова позолоченный возок подкатывает к дворцовому крыльцу. С берегов Днестра прибыла дочь повелителя Молдавии, Елена Стефановна, которой суждено стать женой принца Ивана.
Конечно, мы знаем из истории мира, что судьба царств и королевств часто решалась не только на полях сражений, но и в дворцовых спальнях. И все же, каждый раз, когда это происходит на твоих глазах, испытываешь почтительное изумление. Крошечная капля монаршего семени достигнет желанной цели, и благодаря этому двадцать лет спустя где-то в далеких лесах, степях, горах государственная граница удлинится или укоротится на сотни верст. Чудны дела Твои, Господи!
![Алан Эйкборн - Дверь в смежную комнату [=Тайна двери отеля «Риган»]](/uploads/posts/books/228832/228832.jpg)
