Dmitrii Kazakov - Черное знамя
- Во-во.
Тут окончательно пришедший в себя Олег обратил внимание, что в переулок начали стягиваться любопытные, и за пределами оцепления из дружинников скопилась настоящая толпа.
- А вы что, статью будете писать? – полюбопытствовал поручик.
- Хм, посмотрим, может быть и статью, а может еще что-нибудь…
Масштабная драка, настоящее побоище, разгром московского отделения Союза Русского Народа – это может стать основой для чего угодно, даже для пьесы, где главным героем будет молодой дружинник, влюбленный в некую девушку, что вынуждена, скажем, работать на похотливого жирного урода из СРН и терпеть его домогательства.
Загудел клаксон, потом еще раз, толпа раздалась в стороны, открывая большой черный автомобиль.
- Проклятье, - пробормотал Олег, сообразив, что знает эту машину. – Министр?
- Что? – поручик напрягся, отшвырнул сигарету.
- Во-во… - его соратник замер с открытым ртом.
Автомобиль миновал оцепление и замер, открылась дверца, и на мостовую ступил Штилер – в безупречном сером костюме, с бриллиантовой запонкой в галстуке, и с усмешкой на физиономии.
Внутри здания появление высокого начальства тоже не осталось незамеченным, на крыльце возник Тараканов.
- Ох, черт! – воскликнул он. – Я хотел сказать, какая радость… Вы знали, что он будет?
Олег покачал головой.
Нет, он о подобном и помыслить не мог – чтобы сам Паук явился сюда? Зачем?
Министр подошел легкой походкой, протянул руку:
- Ну что, как тут у вас?
- Полный порядок, - ответил Олег.
Сотник же по-военному приложил ладонь к фуражке и отрапортовал:
- Поставленное вождем партии задание выполнено, опорный пункт идеологического противника ликвидирован, попытки агрессивного нападения на нашу мирную манифестацию с успехом отражены.
Штилер хмыкнул, оглядывая мостовую, где еще были видны капли крови и выбитые зубы.
- Мииирную? – спросил он. – Да вам, товарищ, надо у нас в министерстве работать. Хоооотите?
Тараканов улыбнулся, показывая, что шутку оценил.
- Много пострадавших? – поинтересовался министр. – И народ собрался, я смотрю.
- Народ недолго и разогнать, ваше высокопревосходительство, - вмешался поручик, выглядевший уже не апатичным и равнодушным, а подобострастным и готовым услужить.
Да, этот парень понимал, в чьих руках теперь сила и власть.
Олег слышал от приятелей в аппарате партии, что ранней весной этого года началось стремительное разбухание ПНР – сомневающиеся, колеблющиеся, не определившиеся до конца и просто приспособленцы, все дружно уверились, что Огневский прочно сидит на своем месте, и что страной управляет больше он, чем престарелый президент, и стройными рядами, толкаясь локтями, бросились вступать.
Это выглядело с одной стороны радостно, а с другой – немного противно и тревожно.
Если раньше, встретив товарища по партии, ты был уверен, что перед тобой – идейный, проверенный годами испытаний боец, то сейчас билет и значок ПНР не значили ничего, ими мог обзавестись кто угодно.
Оставалась довольно слабая надежда, что всю эту серую массу удастся перевоспитать усилиями того же ведомства Штилера.
- Зачееем разгоняяять? – протянул Паук, глядя на толпу с тем выражением, с каким волк смотрит на встреченного в лесу козленка. – Люди пришли сюда по доброй воле… порадуем их!
Он развернулся и зашагал обратно, а через мгновение вскочил на подножку автомобиля.
- Что он собирается делать? – спросил Тараканов, явно испытавший облегчение, когда начальство несколько удалилось.
- Говорить, - отозвался Олег.
Большеголовый и сутулый, с ранней сединой в волосах, министр выглядел много старше своих тридцати двух, порой его можно было принять за шестидесятилетнего, и тем больше поражала бешеная энергия, неведомо откуда появлявшаяся в этом хилом теле, когда Штилер оказывался в роли оратора.
Нет, он не рвался на трибуну, предпочитал оставаться в тени, но когда нужно, умел выступить не хуже Огневского.
- Свободные граждане великой России! – прогремел над переулком мощный голос, принадлежавший вроде бы уже не Пауку, и толпа затихла. – Посмотрите вот туда! Посмотрите!
В изящном жесте взлетела рука, указывая на здание Союза Русского Народа, с выбитыми стеклами выглядевшее довольно жалко.
- Что вы видите? Логово врагов, раздавленный гнойник на здоровой коже народа! – министр нагнетал эмоции, и только Олег, наверное, понимал, что эти эмоции не являются истинными, что они базируются на тонком расчете, на выверенном балансе интонации и точно подобранных словах.
Штилер, сам, если судить по фамилии, вряд ли принадлежавший к коренной национальности, принялся петь дифирамбы русским, искусно вплетая в свою речь мысль, что не всякий патриотизм является истинным, и что некоторые, называющие себя патриотами, на самом деле слуги романо-германского шовинизма…
И когда он картинно вопросил «С кем вы, с нами или с ними?», толпа зашлась в экстазе.
- С вами! Слава! Ура! Дави черносотенных! – завопили сразу в нескольких местах.
Олег в этот момент испытал гордость и восхищение – большая честь работать с этим великим человеком, настоящим мастером, в руках которого человеческие души что мягкая глина. Впечатление не испортило даже то, что на лице спрыгнувшего с подножки министра на миг возникла презрительная гримаса.
- Ну, как это было? – небрежно поинтересовался Штилер, возвращаясь к крыльцу.
- Хорошо, - сказал Олег, зная, что открытой, совсем уж грубой лести Паук не оценит.
- Великолепно! Великолепно! – зашелся в восторге полицейский поручик.
- Лучше и невозможно, - подвел итог сотник Тараканов.
- Нууу, я в себе и не сомневался, - проговорил министр. – Завтра жду соображееений. Возможные варианты, как мы можем все это описать и использовать…
Олег кивнул, стараясь выдавить хоть каплю воодушевления.
Выходит, он должен либо возвращаться отсюда в контору и сидеть там допоздна, либо прибыть на работу пораньше, и это в субботу… Анна будет недовольна, и это еще мягко сказано, придется в очередной раз убеждать ее, что это в последний раз, что в конечном итоге, это его долг!
Перед партией, народом и страной!
Под хмурым небом осени.
6.
2 октября 1938 г.
Нижний Новгород
Кириченко ждал в вестибюле, сидел в кресле напротив стойки портье и читал «Империю».
Олег увидел его еще с лестницы, на миг возникло малодушное желание остановиться, вернуться в обманчивое уединение гостиничного номера, запереть дверь и никогда больше не выходить…
Вчера он опозорился по полной программе.
Упал в обморок прямо в ГЖУ, во время допроса, и не важно, что виной всему был жуткий приступ головной боли – местные «опричники» по этому поводу не в курсе, они, в отличие от Ованесяна и Голубова не читали медицинское заключение на приписанного к специальной рабочей группе статского советника.
Для них он теперь слабак, штатский неженка, человек низшего сорта…
Проклятье, проклятье, проклятье!
Олег невольно замедлил шаг, прикусил губу, но не остановился, двинулся дальше вниз – нет, в номере не отсидеться, он должен испить эту чашу до дна, пройти свой крестный путь, доказать всем, и себе, и высокомерному темнику, что он полноценный человек, что он чего-то еще стоит в этой жизни.
Вчера ему вызвали жандармского врача, и тот с перепуга вколол пациенту какую-то хрень, от которой сегодня все тело ломило, и казалось, что по тебе бегают сотни мелких букашек, щекочут кожу лапками.
Но голова, слава богу, не болела.
- Доброе утро, - сказал Кириченко, опуская газету. – Отличная передовица Штилера. Совершенно не представляю, как он это делает, но создается впечатление, что правительство ничего не скрывает от народа, ни возможных проблем, ни реальных трудностей, откровенно беседует с каждым читателем, и при этом позволяет ему иметь свое собственное мнение. Интересно, министр сам их пишет?
- Сам, - ответил Олег, с облегчением вздыхая.
Про вчерашний позор тысячник решил не вспоминать, сделать вид, что ничего не было, и то хорошо. Но доклад о том, что произошло, наверняка ушел в управление имперской безопасности, и лег на стол начальнику штаба ОКЖ, так что об этом случае еще напомнят, ткнут мордой…
- Сам, - повторил он. – О чем там в этот раз?
Написание субботней передовицы Паук не доверял никому, раз в неделю на несколько часов запирался в кабинете с одним из референтов, чья задача заключалась в подаче справочной информации, и истово работал, чтобы на следующий день его статью читали от Камчатки до Вильно, от Мурманска до Тегерана, в кафе и конторах, в казармах и сельских клубах… да и за пределами империи «Империю» распространяли, причем в немалом количестве, большем, чем весь тираж у иной газеты попроще.
