Майкл Коннелли - Револьвер для адвоката
Фулгони поднял руку:
– Послушай, Холлер, я не дурак. И понимаю все риски. Повестка была засекречена.
– Глория погибла спустя неделю, и какие вы делаете выводы? Что ее убил сутенер и это просто совпадение?
– Я решил так же, как и полиция: да, ее убил сутенер, а мы упустили шанс вытащить Мойю.
Я покачал головой:
– Чушь. Вы все поняли. Вы должны были знать, что запустили механизм. За сколько дней до снятия письменных показаний ее убили?
– Не счи…
– Не лгите! Так за сколько?
– За четыре. Какая разница? Все было засекречено. Об этом не знал никто: только мы и она.
Я кивнул:
– Да, знали только вы и она. И что? Вы не предполагали, что она может кому-то все рассказать? А тот проболтается кому-то еще? А еще она может связаться с Джимми Марко, которому стучала, и просто спросить, что ей делать в такой ситуации?
Внезапно я понял ответ на один из вопросов, который волновал меня с тех пор, как я столкнулся с фальшивой повесткой, врученной Кендалл Робертс. Я ткнул пальцем в грудь Фулгони.
– Я знаю, почему так вышло. Вы решили, что у Марко кто-то есть в офисе канцелярии. Кто-то, кто рассказал ему про первую повестку. Вот почему ваш сын не зарегистрировал ту повестку, которую передал Валенсуэле для Кендалл Робертс. Вы не хотели повторения, не хотели, чтобы кого-то убили. Вы хотели, чтобы она пришла, и Младшенький смог выяснить, что ей известно про Глорию и Марко. Но вы боялись, что о настоящей повестке снова узнает Марко, даже если она будет засекречена.
– Ты понимаешь, что несешь, Холлер?
– Я-то как раз понимаю. Так или иначе, ваша повестка сгубила Глорию. И вы решили залечь на дно, пока какой-нибудь несчастный тупица за это не сядет.
– Ты глубоко заблуждаешься.
– Неужели? Мне так не кажется. Почему повестки отправили на этой неделе? Мне, Марко и фальшивку Кендалл Робертс? Почему сейчас?
– Потому что ходатайство было оформлено почти полгода назад. Приходилось действовать, или его аннулировали бы. Это не имеет никакого отношения ни к Глории Дейтон, ни…
– Какая чушь! Вы с сыночком ничем не лучше Марко и Лэнкфорда.
Фулгони встал:
– Для начала, я не знаю, кто такой Лэнкфорд. И второе: про Мойю можешь забыть. Он – наше дело, а не твое. Никакой встречи с ним не будет.
Он развернулся и шаркающей походкой направился к двери.
– Сядь-ка, Слай, мы еще не закончили, – сказал я ему в спину. – Если выйдешь отсюда, то на тебя и Младшенького набросится коллегия штата. Ты больше не адвокат, Слай. Сидишь тут, занимаешься писаниной и подбрасываешь дела несмышленышу, который расхаживает в офисе в толстовке с надписью «Доджерс» и понятия не имеет, что значит быть адвокатом. Коллегия его разорвет на клочки и развеет по ветру. Желаешь такой участи своему сыну? А себе? И кому будешь сбрасывать дела, когда Младшенького вышвырнут из бизнеса?
Фулгони развернулся и стукнул каблуком в дверь, чтобы вызвать охранника.
– Что же тогда будет, Слай? – спросил я.
Охранник открыл дверь. Фулгони бросил на него взгляд, помялся в нерешительности, а потом сказал, что ему надо еще пять минут. Дверь закрылась, Фулгони посмотрел на меня.
– Вчера ты угрожал моему сыну, но я не подумал, что у тебя хватит наглости угрожать и мне.
– Это не угроза, Слай. Я перекрою кислород вам обоим.
– Холлер, ты козел.
Я кивнул:
– Да, я козел. И не только – когда моему невиновному клиенту зачитывают обвинение в убийстве.
На это ему сказать было нечего.
– Садитесь, – приказал я. – Расскажете, как найти общий язык с Гектором Мойей.
27
Встречи пришлось ждать двадцать пять минут и за это время пережить еще два зубодробительных звуковых удара. Наконец дверь открылась, и вошел Мойа, сверля меня взглядом. Он передвигался легко и непринужденно, словно двое мужчин позади были его личными слугами, а не охранниками тюрьмы. На робе сочного оранжевого цвета выделялись отутюженные складки.
Мойа оказался выше и намного более мускулистым, чем я ожидал. И кстати, моложе – больше тридцати пяти я бы ему не дал. Торс в форме буквы V украшали широченные плечи, рукава робы плотно обтягивали бицепсы. Хотя я был косвенно причастен к его делу восемь лет назад, сам я его никогда не видел ни лично, ни на фотографии. И выстроил зрительный образ, основываясь на воображении. Мне рисовался маленький кругленький человечек, жестокий и корыстный, который получил по заслугам. Я был совершенно не готов увидеть такой экземпляр, что стоял сейчас передо мной. И это меня беспокоило, потому что, в отличие от Фулгони, ни на его лодыжках, ни на поясе цепей не было. Он был так же свободен, как и я.
Он заметил мое беспокойство и отреагировал еще до того, как сел:
– Я провел здесь намного больше времени, чем Сильвестри. Мне доверяют и не сажают на цепь словно животное.
Он говорил с сильным акцентом, что не мешало его понимать.
Я кивнул, не понимая, содержит ли его объяснение угрозу.
– Почему бы вам не присесть, – предложил я.
Мойа вытащил стул, сел и с непринужденным видом скрестил ноги, словно наша встреча проходила в офисе адвоката, а не в тюрьме.
– Знаете, – проговорил он, – полгода назад я планировал вас убить, и убить мучительно. Когда Сильвестри рассказал о той роли, которую вы сыграли в моем деле, я сильно разозлился. Я желал вам смерти, мистер Холлер. Вам и Глори Дейз.
– Что ж, приятно, что я все еще жив и, возможно, смогу вам помочь.
Он покачал головой:
– Только дурак решил бы, что у меня не было мотива устранить вас и Глорию Дейтон. Поэтому я ничего не предпринял. А если бы предпринял, то вы бы с ней просто исчезли. Так и делаются дела. И не было бы никакого суда над невиновным человеком.
– Понимаю, – кивнул я. – Я тоже должен вам кое-что сказать. Восемь лет назад я просто делал свою работу и старался как можно лучше защитить своего клиента.
– Да какая разница. Эти ваши законы. Ваш кодекс. Стукач есть стукач. И в моих кругах они исчезают. Иногда вместе с адвокатами.
Он уставился на меня ледяным взглядом. Таких темных глаз я, пожалуй, ни у кого не встречал, за исключением своего сводного брата. Потом Мойа расслабился, увлекся текущими вопросами, и его голос изменился: из стопроцентно угрожающего стал по-товарищески лояльным.
– Итак, мистер Холлер, что мы должны сегодня обсудить?
– Я хочу поговорить про пистолет, который обнаружили у вас в номере во время ареста.
– Пистолет был не мой. Я повторял это с самого начала. Никто мне не верил.
– Но меня с самого начала рядом не было – по крайней мере, рядом с вами. Хотя я почти уверен, что вы говорите правду.
– И вы что-нибудь сделаете?
– Собираюсь попробовать.
– Вы осознаете, что поставлено на кон?
– Я осознаю, что люди, вас подставившие, не остановятся ни перед чем, чтобы сохранить свои злодеяния в тайне, потому что проделали такое не только с вами. Они уже убили Глорию Дейтон; нам придется быть очень осмотрительными, пока не попадем с этим делом в открытый суд. А уж когда попадем, им будет значительно сложнее уйти от ответственности, их уже не спасет ни значок, ни сумрак ночи.
Мойа кивнул:
– Глория для вас много значила?
– Было время. Сейчас мне важно лишь то, что мой клиент сидит в окружной тюрьме и его обвиняют в убийстве, которого он не совершал. Я должен его вытащить. Поможете мне, и я, естественно, помогу вам. Устроит?
– Устроит. И не волнуйтесь – мои люди вас защитят.
Я ожидал, что он может сделать подобное предложение, но не был заинтересован в такого рода покровительстве.
– Думаю, у меня все будет нормально, – сказал я. – У меня тоже есть свои люди. Хотя… мой клиент находится в спецмодуле в Центральной мужской тюрьме в Лос-Анджелесе. Не удастся найти там кого-нибудь, чтобы за ним присмотреть? Наш противник может сообразить, что дело движется к суду, на котором откроется куча секретов. И поймет, что лучший способ избежать этого – избежать суда.
– Нет клиента, нет и суда, – согласился Мойа.
– Вы все поняли правильно.
– Тогда я позабочусь о его безопасности.
– Спасибо. И пока вы в деле, на вашем месте свои меры защиты я бы тоже удвоил.
– Хорошо.
– Теперь обсудим тот пистолет.
Я перелистнул страницы блокнота назад, к выпискам из протокола суда. Освежил в памяти информацию и потом взглянул на Мойю.
