Евгений Гордеев - Возлюби ближнего
- Вы что, одурели, - влетел Кот на кухню.
- Он что помочь не может? Эй, слон, я тебе приказываю выполнять распоряжения Сергеева. А ты, - ткнул он Сергеева в грудь, - проследи.
Но без рук. Понял? Давай по-пырому, подъем скоро.
Утро началось с того, что Сергеев в чистой выглаженной гимнастерке зычно прокричал на всю палатку: "Подъем." Кто хотел - встали на зарядку и побрели из палатки, кто-то просто вышел покурить. Кто не нашел в себе силы - остались нежиться в теплых постелях еще полчаса. Бугай, надев широкие штаны и нацепив легкие тапочки, выбежал на улицу. Джейран с Иисусом тоже направились к выходу, но преградивший им путь Кот приказал остаться.
- Так вот, мужики, - начал откуда ни возьмись появившийся Сергеев, палаточку надо подмести, сбрызнуть водичкой и заправить все постельки. Ты, - ткнул он Джейрана в грудь, - подметаешь. А ты, - палец его уперся в грудь Иисуса, - заправляешь постельки, начиная с моей, - заулыбался он.
- Я не буду, - произнес неуверенно Иисус, и покосился на разбитый нос Джейрана.
- Что, что? Что ты не будешь? - удивился Сергеев. - Ха, ха, мужики, привлекая внимание сослуживцев, громко заговорил Сергеев, - бунт на корабле.
- Сынок, все убирали, - с прибалтийским акцентом начал Липп, подошедший вместе с Узбеком.
- Я не буду, это не мо...- начал Иисус, но так и не успел закончить фразу. Удар ноги в кирзовом ботинке сбил его с ног, и он оказался на пыльном земляном полу.
- Не будешь? - поинтересовался, нагнувшись над ним узбек, - так говоришь, не будешь?
- Они не мои, - ответил глупость Иисус, пытаясь встать.
Удары ногами посыпались со всех сторон. Один пришелся в лицо, и Иисус почувствовал, как немеет губа, и вкус соли заполняет рот. Он пытался уворачиваться и не подставлять спину под эти, казалось, никогда не прекращающиеся удары.
Избиение прекратилось, его оставили в покое, но Иисус все еще продолжал лежать на полу, закрыв голову руками.
- Товарищ старший лейтенант, в расположении наводится порядок, отрапортовал Кот и покосился на лежащего Иисуса. За кроватями его не было видно лейтенанту.
Лейтенант прошел по расположению, внимательно оглядывая все, и подойдя к все еще сидящему на полу Иисусу, который тщетно старался стереть кровь, с губы спросил:
- А этот что в крови? - взгляд его был совершенно безразличным, казалось, его вряд ли что могло еще удивить в этой жизни.
- Упал, товарищ старший лейтенант, - вставая с трудом с земляного пола, проговорил Иисус, кривясь от боли в губе.
После того, как Кент, ушел, начали возвращаться все те, кто был на зарядке. Иисус молча заправлял свою постель. Проходивший мимо Сергеев ткнул Иисуса кулаком в спину, не больно, скорее, просто ради того, что бы тот ни расслаблялся, и, нагнувшись над завалившимся на кровать Иисусом, прошипел:
- Ну, падла, хмм, повезло тебе, - и многообещающе потерев левой ладонью правый кулак, закончил, - вечером продолжим.
На утреннем построении почти у всех молодых были ссадины, кровоподтеки на лицах, у некоторых разбитые и опухшие носы. Но никто этого как будто не замечал, ни старослужащие, ни Кент, да и сами молодые старались не подавать вида, только стыдливо прятали глаза друг от друга. Было видно, что Кенту совершенно до этого нет дела. Обычный приезд молодых, обычное посвящение в солдаты. Днем Кент водил молодых по точкам дозора.
Объяснял, что делать в случае нападения духов. Объяснял, как пользоваться гранатами. Кто с кем работает, и кто куда должен бежать в случае тревоги. Вообще вводил в курс дела. Солнце жарило без пощады. Х/б на молодых солдатах успело намокнуть от пота и высохнуть несколько раз, образовав нечеткие соляные разводы на спинах. А ремень такого, казалось, миниатюрного АКСа, натер плечо. Теперь он уже не был легким и миниатюрным. Неумолимо приближался вечер. Иисус с тоской ждал, что будет дальше, что еще могут придумать эти старослужащие?
Что принесет этот вечер? И разве он может что-то принести? Иисус чувствовал, как его начинает мелко бить дрожь, только при одной мысли, что снова придется общаться с теми же людьми, с той же компанией, но выхода не было. Они здесь были одни, брошенные в волчью стаю щенки. Хотя может быть и не в волчью, а стаю шакалов, которые очень давно знают, как надо жить. Но каждый из них принимает обличие человека, когда остается с глазу на глаз с кем-либо из молодых. Что же случается, когда они в стае? Законы толпы? Законы стаи? Если бы знать каковы они, эти законы. Иисус с радостью бы стал их изучать. Он устал от игры - будь самим собой. Он стал хотеть одного - чтобы его оставили в покое.
Вот уже Кент и отбой объявил. Кот занялся, как ни в чем не бывало, опять повышением боевой готовности через кровать. И так же, как вчера ночью, был одернут пришедшим Бугаем. В палатке стало тихо, и слышно было только мерное посапывание уставших за день людей. Иисус стал забываться, вспоминал сквозь дрему дом, отца, девчонок, которые ему писали в учебку. Их было достаточно там, на гражданке. Память уводила его все дальше. Какое блаженство - просто вытянуться на кровати и думать только о том, что было раньше.
А было ли это вообще когда-нибудь? Был ли его город еще на этой земле? Были ли его знакомые? Мы знаем со школы, что на земле шесть материков, но кто их видел, все только знают. Может это только лишь сон? И нет в мире, и не будет другой жизни, как в этих злых горах? И нет других людей, кроме этих, в форме цвета хаки, и нет других отношений, простых, человеческих? Из забытья его вывел гнусавый шепот:
- Нэ спишь, слон? Правильно делаешь, - коверкая слова медленно прошипел Узбек. - Пашли, тэбя люди ждут.
Кухня была ярко освещена электрическим светом. Дизель не выключали и на ночь. Кот и Сергеев стояли в нетерпении посреди помещения.
- Нууу, сынуля, это как понимать? - возбужденно произнес Кот. - Не успел приехать, а уже начал права качать, свои собственные порядки заводить? Ты что? С луны свалился?
Твой друг оказался поумнее и посговорчивее. Ему объяснили только раз, что есть такое слово - надо. Тебе придется, наверное, объяснять дважды, или ты уже все понял? Осознал и раскаиваешься? Что молчишь?
А, слоняра? Все так начинали, или службы не знаешь? Все пахали.
- По службе делать буду все, а заправлять чужие постели и стирать х/б не буду, - проговорил, заикаясь от страха Иисус. Стараясь стоять спиной к стене, чтобы не получить неожиданный удар.
- Что с ним возиться, дай-ка я его почикаю, враз поймет, - крикнул Сергеев и махнул рукой. Иисус почувствовал укол в левую руку. Удивленно взглянув на руку, он увидел, как резаная рана начала медленно наполняться ярко-алой кровью. Как будто хорошее красное вино наливалось в бокал. Боли Иисус не чувствовал, но, увидав кровь, в глазах его помутилось, и инстинктивно его правая рука сжалась в кулак, и этот кулак врезал по зубам Сергеева.
Утром он едва смог разлепить опухшие веки. Левый глаз превратился в один большой фиолетовый синяк и еле-еле раскрывался. Все тело ныло. До губ просто нельзя было дотронуться. Как сквозь сон он вспоминал эпизоды вчерашнего ночного разговора. Как ни силился, он не мог вспомнить, как очутился в своей постели. Он только помнил, как Кот едва унял взбесившегося Сергеева.
- Забью, ссека, все равно забью, почки опущу, уродом сделаю, инвалидом на всю жизнь, - вопил тот.
Что же делать, - думал утром Иисус, - что же делать? Как же дальше то жить? В Союзе, вспомнил Иисус, кто-то говорил, что в Афгане нет дедовщины. Вот бы его сюда. Куда же бежать? Ну куда бежать? Еще 1,5 года такой жизни?
Да как это можно вынести, из этих полутора лет как минимум год в обществе Кота и Сергеева? Неужели ни у кого не просыпается даже искры жалости к молодым? Неужели ни у кого не осталось ничего человеческого? Да откуда же они все, сюда что, только садистов отбирали специально? Господи, я же человек. Почему же вам не жаль меня? Ну, что я вам сделал? За что вы меня? - так думал Иисус, тупо смотря в телевизор. Шла передача о металлистах. Кожно-металлические мальчики лихо дрались с люберами. Как за одними, так и за другими, гонялась милиция. Смысл происходящего на голубом экране наконец-то стал доходить до Иисуса. И когда он окончательно понял , что показывали на экране, это его потрясло.
- Гады, гады, гады - мысленно кричал он и давился слезами подкатывающими к горлу. - Вы, там, с жиру беситесь, а я здесь, сейчас... Суки, вас бы сейчас сюда... - Дальше он смотреть не мог. Набежавшие слезы погнали его из палатки на улицу.
"За что, за что, почему я", - думал Иисус, глотая соленые капли.
В 9 вечера пришел Бугай.
Подойдя к кроватям молодых, молча кинул х/б и презрительно глядя на них, произнес:
- Через два часа, выстиранное и выглаженное, на спинке моей кровати, развернулся и больше ничего не говоря, ушел к своей кровати, сел чистить автомат.
Джейран, поспешно вскочил и схватил х/б Бугая:
- Давай, пошли быстрее, чур я куртку стираю.
Иисус удивленно на него посмотрел и едва заметно мотнул головой. - Нет, - произносить слова и вообще открывать рот было почти невозможно и причиняло ужасную боль.
