Андрей Цунский - Неприличные истории
Присел он на досочку, включив свет, раскурил трубочку, развернул газету на последней странице, затяжечку сделал, расслабился. Ну и приступил к делу, зачем пришел.
А тот внизу лежит себе, спит, а сквозь сон свой пьяный, забыдуху дремучую, чувствует, как ему на голову что-то валится. А так как ему уже все чувства, кроме осязания, отказали, так он и запустил вверх руку и схватил в кулак первый ему попавшийся отвисающий предмет.
Мужики как раз вылезли на крылечко покурить. И видят такое дело - сначала из окошка в дверях сортира вылетает стекло. Затем там появляется голова бородатая, этого загребного. А потом дверка с петель на хер, и бежит по чистому полю мудила со спущенными штанами, с трубкой в зубах, с дверью на шее и, размахивая "Литературной Газетой", орет что-то страшное сквозь зубы. Скрылся он бедный в кустах, и оттуда завыл.
А из сортира в это время появляется второй, идет к мужикам, и не может врубиться, чего они от него рассыпаются. Коррида...
Бедолага тот, мухач, отстирывался потом полдня и одеколон весь извел. Ну и бухал, ясное дело. А вот загребной таракана в голову поймал. Как припрет его посрать, идет в лес, там местечко выберет, ощупает, и только там и верзает, с комфортом, с трубкой, с газетой - а с мужиками ни капли, да еще и нос воротит.
Решили они над ним пошутить. Мозги-то у него математические, вот и сказалось на нем. Он как в лес уйдет, так следующую кучку ровно в метре от прежнего места откладывает.
Ну мужики подкараулили, спрятались за куст, и когда он в очередной раз пристроился, сунули ему снеговую лопату под жопу.
Он все проделал, подтерся, а мужики лопату и убрали. Тот поворачивается посмотреть, что у него вышло, а ничего и нет. Тут мужики думают, дай Бог ноги, убьет ведь!А он вместо нормальной реакции - в рыло заехать - садится под елочку, плачет, и, внатуре, маму зовет.
В дурке его потом врачи и санитары уговаривали - присядьте, посмотрите, какой чистый, удобный, уютный унитаз, совершенно безопасный, вот я сам сажусь на него без всякого страха! А вот санитар садится! А вот и профессор приобщается!
А загребной ни в какую. Не срал неделю. Потом природа свое взяла. Как высадило у него запор, так и крыша на место встала. Он к себе в институт пришел - и встретил там в курилке своего друга. Мухача того. Ну...
Мухачу он полгода носил в больницу апельсины и кефир. И даже доставал дефицитное тогда мумие. Но в институт он больше не ходил никогда. Стал в Долгопрудном тренером по академической гребле.
Председатель высказывается о рассказе в положительном тоне, отмечая, однако, несколько вольную трактовку быта и жизни физиков-ядерщиков, но приветствуя его общий философский смысл. Обсуждение носит противоречивый характер, и Председатель своей волей прекращает его (заткнитесь, господа!) , после чего слова просит О. С. Самородов, до этого активно выступавший в прениях. Председатель требует объявить название рассказа и предоставляет слово члену Клуба О.С."Пегасу" Самородову.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК НЕЗАСЛУЖЕННО ПОСТРАДАЛ ГЕРОЙ ЗАПОЛЯРНЫХ СТРОЕК.
На Крайнем Севере строителей тогда было много. Есть внутри русского народа свой особый этнос - строители. Они впитали в себя азиатское кочевое и европейское оседлое начала в самой извилистой форме. Строители, что уже из самого слова ясно, строят. Дома, заводы, электростанции и нефтепроводы. Железные и автомобильные дороги. Аэропорты и космодромы. Но при этом после себя оставляют они все вышеуказанное - и абсолютно выжженную землю. Как монголо-татарское иго. Кто его знает, почему так происходит. На земле, по которой прошел строитель, сто лет не растет ничего, кроме бурьяна. На Крайнем Севере - ничего кроме ягеля. Клюквы вы там, где ступила строительская нога, в жизни не увидите, а олень, который сожрет этот ягель сдуру, больше месяца потом не протянет - точно вам говорю.
Когда заканчивается одна большая стройка, все эти кочевники снимаются с места, и перетаскивают свои вагончики на другую, а те, кто приедет эксплуатировать возведенный строителями объект, крякнув, приступают к его обживанию, что далеко не всегда им удается. Сколько на Крайнем таких гиблых мест - одному Богу известно.
Но иной строитель, бывает, прошляпит момент переезда, и остается там, где строил и пил последнее время. О таком, отбившемся от стада, я вам и хочу рассказать. Он пострадал из-за любви.
Некогда, живя стройками и ни о чем не жалея, тусовался он с одной широты на другую, пока не пришел один раз в кассу за получкой. Из кассы раздался какой-то вопрос, видимо, уточняли его фамилию. Он сунул голову в окошко - и увидел полную, в соку, что называется, даму лет сорока - вполне подходящую ему по возрасту. И не только. Влюбился, бедолага.
Наведя справки, узнал он, что дама его сердца никуда по окончании стройки ехать не собирается, а планирует остаться здесь, на Крайнем, жить. Бежала она от чего-то - то ли от мужа, то ли от воспоминаний о нем. И герой мой начал действовать.
Надев синий костюм, синюю рубашку, переливчатые, от рыжего до черного колера, штиблеты, и наодеколонившись обильно снаружи и слегка изнутри, купил у армянина на рынке (куда только не приедет армянин по делам торговым!) букет каких-то цветов. И пошел объясняться в чувствах. Дама приняла его гнусно- кокетливо, сказала, что за ней нужно поухаживать, по возможности ей понравиться и дать ей ,наконец, подумать, а он стерпел, потому что последний раз ухаживал за женщиной, когда учился в восьмом классе, а методы ухаживания почерпнул из анекдотов про поручика Ржевского и демонстрировавшихся разъездными киномеханиками фильмов, преимущественно комедий. И все-таки чем-то он эту толстую кассиршу привлек, ибо она не прогнала его и даже попросила заходить еще.
Бурный роман обсуждался всей бригадой. Коллеги подбадривали влюбленного и даже не отпускали в его адрес соленых шуток - герой мой был человек наивный, но добрый и уважаемый, да и по пьяни в глаз мог заехать качественно. И когда стало ясно, что кульминация событий еще впереди, а стройка заканчивается, бригадир Серега Калкасов сказал ему так:
- Я тебя, Михалыч ( имя его так нам и неизвестно), понимаю. В твои годы бобылем маяться и мотаться туда- сюда не фонтан. Но как оно еще повернуться может, кто знает. Ты тут оставайся, мы в Таз двинем, а место я для тебя в бригаде всегда найду. Так что, ежели что - держи хвост пистолетом. Приму всегда с дорогой душой.
Бригада уложилась и уехала. А оставила после себя , как водится, сорок га выжженной тундры и здание какого-то управления в поселке. В управление перешла работать роковая кассирша. Михалыч остался и вдруг наткнулся на непостижимое.
Михалыч видел глухие палаточные поселки и большие города. Он строил черт знает что и умел очень много. Но впервые в жизни он встретил место, где не нужны ни каменщики , ни бетонщики, ни сварщики, ни монтажники, ни сантехники (какая на фиг канализация в условиях вечной мерзлоты и за двести пятьдесят кэмэ до ближайшего города!) Единственная специальность, которая могла его прокормить в этом месте, включала в себя всего понемногу и называлась пакостно и унизительно - "разнорабочий". Но чего только не сделаешь из-за любви. И позабыв про свои шестые и седьмые разряды, Михалыч начал новую жизнь.
Новые приятели пили много. В общаге жили с ним в комнате еще пять человек, и керосинили они вдумчиво, сурово и беспощадно. Михалыч пил в меру, для настроения, с соседями жил мирно, но порознь - менять друзей, да еще каких друзей, на пятом десятке не так легко. Стал ходить в библиотеку, читать "Крокодил" и "Вокруг света", поражаясь в последнем тому, что оказывается есть на свете места, где ему не доводилось бывать.
Работа его тяготила своим отсутствием. Он лишился покоя - раньше он свою банку принимал заслуженно - теперь она становилась пыткой. Ему и прежде случалось тянуть по граммульке из пузыря, растягивая его на весь день, но прежде хмель был легок и грел на ветру, помогая вкалывать. Теперь пьянка шла сама по себе, а работы почти что не было. Кассирша принимала ухаживания, но решительно никуда не торопилась. Тоска стала входить в привычку.
Драматический конец истории приближался неумолимо. Однажды пришло написанное корявым почерком письмо от Сереги Калкасова. В бригаде у них беда случилась - погиб по пьяни приятель старый, самый старший в бригаде, алкаш горючий , но и мастер на все руки. Уснул в колее, вездеход на гусеницы намотал. Так что в бригаде дырка, и ох, как нужен Михалыч, ох, как нужен.
А Михалычу в тот день дело поручили. Очки в сортире гудронить.
И был тот сортир особенный, вечномерзлотный, и устроен он был так. В подвале дома оборудовали бетонный бункер-приемник, в потолке коего проделаны были отверстия, обитые жестью. И стала жесть, разъедаемая специфической влагой, изрядно ржаветь. Завхоз принял решение очки прогудронить.
Развел Михалыч костерок, согрел гудрон в бочке, из тряпок и палки квоч изготовил, а потом корявыми печатными буквами написал объявление следующего содержания: "В ТУАЛЕТ НЕВХОДИТЬ ВЕДУТСЯ РАБОТЫ". Вздохнул свежим воздухом напоследок, и с ведром горячей черной гущи ступил в бункер.
