Неизвестно - Черняев 1986
Пономарев походя выразил мне свое «недовольство». «С Наттой 8 часов! 8 часов! Зачем? Кому это нужно? Какой толк!?» Тем самым Пономарев сам ставит себя в положение «вне игры».
Ермонский на той неделе привозил мне от Яковлева(из Волынского) международный раздел политического доклада к съезду. Здорово. Кое-что я поправил, написал.
Он, Яковлев, вообще вознесся и зазнался. Сложился новый «центр силы»: Яковлев, Разумовский, Медведев, Лукьянов. Они при Генеральном. Они вершат личные судьбы и дела.
Впрочем, позавчера на дачу Горького отправлена группа во главе со Слезко (бывший помощник Лигачева, теперь первый зам. Яковлева, бывший идеологический секретарь Томского обкома) - для доведения проекта Программы по четырехмиллионым замечаниям и предложениям, которые появились в результате всенародного обсуждения «новой редакции». Одновременно - слушок, будто Программа будет «отодвинута» (т.е. не будет приниматься на съезде)? Ой ли! А впрочем, почему бы и нет? Обсуждение показало, что столько предложений по исправлению и улучшению, что лучше пока отложить... Может быть, для специального Пленума, а не до следующего съезда! И было бы правильно. Потому, что в нынешнем виде она не соответствует «стратегии апрельского Пленума».
Глубоко убежден, что Пономарев съезда не «переживет». А что будет? Загладин мне рассказывал о своем разговоре с Горбачевым после первого дня бесед с Наттой. Сел, говорит, скрестил руки и саркастически выспросил: «Ну что? Будем ликвидировать комдвижение или восстанавливать?» На очевидный ответ Загладина, спросил: «А в чем причина, как восстанавливать?»
Загладин будто бы ответил (и правильно, если так): надо прежде всего иметь линию, которой нет у КПСС уже много лет. И надо признать на деле равноправие партий. Горбачев это подхватил, но сказал: линии мы до завтрашней беседы с Наттой не выработаем. Однако, это ваше дело (т.е. Международного отдела) и думайте, предлагайте. На съезде я кое-что скажу на эту тему.
Мне бы очень хотелось поговорить с Горбачевым об «этих предметах»... Откровенно - о том, как и почему мы помогали загонять МКД в тупик на протяжении 20 с лишним лет.
1 февраля 86 г.
Вчера часов в пять позвонил Г орбачев и предложил стать его помощником. Я сказал: это, конечно, большая честь, но вы уверены, что я гожусь для такого дела?
- Я, ответил он, уверен, - оставив, таким образом, мне решать, уверен ли я сам.
- Я не считаю это повышением, это для меня умножение ответственности и долга. И, конечно, интересно непосредственно участвовать в новом деле, которое вы начали.
- Ну ты ведь не один будешь... Наверно, ты заметил, что Яковлев сейчас со мной рядом...
- Заметил. Я давно его знаю... Понимаю, что не один. Однако, организатор из меня плохой.
- Ничего, разберемся. Ты мне давно понравился... с нашей первой совместной поездки в Бельгию. Помнишь? (Еще бы! Это было в 1972 году, кто бы мог подумать, чем обернется для меня эта поездка!). Мне нравится твоя партийность (?), твоя эрудиция, твое спокойствие в ответственные моменты (что он имел в виду?) Ну, так как?
- От таких предложений не отказываются, Михаил Сергеевич!
- Правильно. А здоровье как?
- Я человек спортивный. Однако лета дают себя знать.
- Ну, так ладно! Вот разделаюсь с очередными делами... Леруа (член ПБ ФКП, редактор «Юманите») тут должен приехать, интервью ему придется давать. А потом внесу предложение о тебе...
Впрочем, вспомнил: разговор он начал с другого.
- Что делаешь сейчас?
- Текучка... Читал сегодня стенограмму ваших бесед с Наттой.
- Ну и как?
- Переломное событие.
- Хорошо бы, если бы это поняли не только итальянцы.
- Да. ..ив особенности не итальянцы.
(Оба мы, уверен, в этот момент имели в виду прежде всего Пономарева). Г орбачев, конечно, не знал, как Б.Н. информировал тем же утром своих замов об итогах бесед с Наттой, и как он напутствовал письмо избранным братским партиям об этой встрече. Из этой «информации», которая изображала суть дела полностью наоборот, следовало, что он, Пономарев, действительно ничего не понял, не только не может, но и не хочет понимать.
Главная его идея была - донести до адресатов, что разногласия остаются и что, собственно, ничего особенного не произошло. Он даже «не заметил», что спор о еврокоммунизме отнесен к разряду «мелочных». Нюхом он догадывался, что нельзя негативно оценивать встречу и для телефонов (по которому, он убежден, его подслушивают) произнес даже, что речь Горбачева на обеде «основана на марксизме- ленинизме». Однако, главной его заботой было, чтобы не создать у братских партий впечатления, что можно ругать КПСС, не соглашаться с ней, а мы все равно будем за братские отношения. И т.д. и т.п.
Когда я сказал своей секретарше, что меня делают помощником Генерального секретаря, она заплакала. Обо мне и о себе. И это правильная реакция. Я не знаю, какова будет эта работа, могу только догадываться по прежним наблюдениям за Александровым. Чувствую, что я не справлюсь, во всяком случае не смогу быть на том уровне, который необходим Горбачеву в данный момент. Но я буду стараться, а это укоротит мою жизнь на несколько лет. Личная жизнь практически будет сведена до ничтожно малой величины. А свобода вообще останется в воспоминаниях. Только теперь я могу оценить, какой огромной самостоятельностью и свободой я пользовался при Пономареве, хотя для дела результаты были минимальны - от этой свободы и самостоятельности.
Вчера видел спектакль Товстоногова-младшего «Улица Шолом-Алейхема, 40» в театре Станиславского. Это событие в общественной жизни. Свидетельство огромных перемен, которые происходят. И кроме того, высокое, настоящее искусство, которое волнует, выжимает слезы, берет за горло.
Театр переполнен, но, увы, главным образом (на 95 %), евреями, а смотреть его (и переживать свою вину) надо русским, ибо они создали эту ужасную проблему, от которой не избавиться теперь десятилетия. Спектакль надо выносить на телевидение, чтоб видели миллионы и усвоили, что «ситуация» с еврейским вопросом меняется: со времен Михоэлса ничего подобного на сцене и вообще где бы то ни было легально невозможно было даже вообразить...
2 Февраля 86 г.
С утра внимательно читал «Литературку»: продолжение дискуссии о публицистичности прозы, полоса об анонимках, статья о понимании нашей литературы на Западе - есть, оказывается, там и такие, которые хотят понять и поэтому не должны быть предметом «отпора», - это проще всего. О нашем переводческом искусстве - против Аннинского...
Был Арбатов... потом погуляли с ним. Расспрашивал, - как я отреагировал на предложение Горбачева: знает, что тот мне звонил. Юрка уверял меня, что все будет прекрасно. Я его - в том, что будет плохо: заест текучка с шифрограммами.
Рассказал мне, как готовилось интервью для «Юманите». Ему позвонил М.С., просил приехать: мол, то, что дали Загладин с Александровым, скучно, банально, невозможно. Юрка за ночь переделал. Лучше, много лучше того, что я видел в варианте, который был до Загладина. Особенное значение - пассаж о XX съезде - положительный. Но что-то (мной самим написанное ранее) - об Афганистане, об МКД, об отношениях КПСС и ФКП - пропало и жаль. Не знаю на каком этапе.
Арбатов рассказал, что в адрес М.С. идут анонимки от военных с угрозами поступить с ним как с Хрущевым, если он и дальше будет «за» разрядку. Лукьянов доложил - и напрасно. Потому, что был вздор, никто не может организовать мятеж, никакие военные.
Юрка «учил» меня также не поддаваться шантажу СОИ и «шатллов»: и то и
другое умрет само собой.
3 Февраля 86 г.
Сегодня днем, как раз когда у меня сидел Шапошников, позвонил Горбачев. Здравствуй! Я только что говорил с Пономаревым. Сказал ему, что беру тебя к себе. И уже подписал проект постановления, пустил по Политбюро. Спасибо... - и молчу. Он тоже молчит, ждет, что еще скажу... - Спасибо за доверие... - Опять молчание...
Ты что? Колеблешься?
Нет... Но я же вам уже сказал, справлюсь ли? Вы уверены?
Я уверен.
Но мне нужно разобраться с делами здесь...
Два дня тебе. И приступай.
Шапошников, сидевший напротив, догадался, что идет речь о каком-то назначении. Но когда я ему сообщил, о чем речь, его всего передернуло. Он даже подскочил. Как потом определил Брутенц, многих перекосит это «торжество справедливости».
Ну, и пошло, конечно, по Отделу. Вечером уже позвонил Загладин, ему Александров сообщил, что есть уже решение о замене его мной. Загладин бодренько поздравлял и выразил надежду, что теперь-то нам удастся сделать то, что задумали.
Вызывал Пономарев. Смущенный. Пытался изображать дело так, что это чуть ли не по его рекомендации. Но я не дал ему завраться и рассказал, как было дело.
Мямлить не надо. Надо сделать последнее усилие над собой и постараться спокойно делать то, что могу. «Дальше фронта» не пошлют. Единственно, что боюсь, что не оправдаю надежд и расчетов на меня Горбачева. И не знаю, чего он хочет от меня...
