Неизвестно - Черняев 1984
Меньшиков, однако, проявил настырность. «Но, - говорит, - Борис Николаевич, народ сейчас больше всего хочет знать: взяточников и воров будут продолжать сажать или, наоборот, начнут выпускать. Вот в каком смысле я хотел бы знать, будем ли мы упоминать имя Андропова и необходимость продолжать начатое».
Б.Н.: «Ну, конечно, конечно. В этом смысле надо твердо сказать, что партия будет вести свою принципиальную линию по наведению порядка. Но не обязательно при этом говорить об Андропове».
Вот так-то! И не пойму: то ли уже такая установочка. То ли тут момент личной завистливой неприязни Пономарева к Андропову.
Неужели он опять загорится надеждой - при Черненко ему что-то отвалится?
А вообще же он опять цинично и в полном пренебрежении к достоинству и чувствам «собеседников» (мы для него - говно собачье!) - во всей красе показал свою полную безнравственность. Ничего святого для него не существует.
Чтобы быть на уровне требований современной мировой политики, надо уметь подняться не только над классовыми предубеждениями, но и над идеологическими стереотипами, которые держат еще сильнее при отсутствии классового противника «непосредственно перед твоим лицом». Это я все к тому же - как реагировать на появление в Москве Тэтчер и иже с нею в такой момент. Но, чтобы «смочь», нужен порядочный уровень общей культуры или (что заменяет) способность к самостоятельному мышлению. У Андропова в разной степени было и то, и другое, хотя он тоже был сильно завязан «опытом» работы в КГБ и своим комсомольским прошлым.
И вот возникает вопрос: в речах - вчера на Пленуме, сегодня с Мавзолея - упоминание об империалистах, об агрессивных авантюристах - это творчество помощников и консультантских групп - составителей речей, которые, что бы они ни думали в душе, считают для себя обязательным повторять штампы (чтоб не обвинили в ревизионизме) или результат указаний? Скорее - первое. А оратор это принял, потому что так принято, потому что это считается «верностью марксизму-ленинизму». И, естественно, его коллеги, тем более отделы ЦК, которым речь посылалась на просмотр, не осмелились «заикнуться» о целесообразности в данный момент подобных выражений. Итак, в нынешней ситуации трафаретное сочинительство аппарата может стать самой политикой в гораздо большей степени, чем при Брежневе и Андропове.
15 февраля 84 г.
Переход в новый этап ощущаю только эмоционально. Материала никакого нет, кроме того, что на встречах Черненко с Бушем, Колем, Тэтчер и др. опять, как ни в чем не бывало, присутствует «помощник генерального секретаря т. Александров».
А сейчас вот позвонил Саша Вебер и сообщил об очередном нашем проколе: вернули нам из ПБ проект письма ЦК к социал-демократам по вопросам Стокгольма (конференция по мерам доверия). Со злыми, наотмашь замечаниями, видимо, мидовскими, но, говорит, за двумя подписями (кто-то и еще, значит, уж не Чебриков ли?..). С письмом торопил Б.Н., ему надо поскорее, как и во всем, отметиться перед своим начальством, продемонстрировать активность. И попал этот проект туда в день смерти Андропова. Одного это достаточно, чтоб завернуть, не говоря о пономаревских игрушках, которые были туда вставлены: чтоб собирать манифестации и петиции вокруг Стокгольма и в самом Стокгольме. И это, когда министры разъехались оттуда, остались эксперты, которые занимаются тем, что подсчитывают сколько войск на маневрах и т.п. И которым до лампочки все эти призывы общественности: они технари и ничего менять не имеют права в директивах своих столиц.
Словом, сели в лужу. И поделом. Письма этого я не видел. Своевременно уехал в Люксембург. Но все равно неприятно: и за Загладина, и за Вебера, тем более - был бы я на месте, оно, наверно, было таким же, только я, очевидно, постарался бы загодя согласовать с МИД в «рабочем порядке», как это сделал с аналогичным письмом компартиям. И оно - прошло.
И вновь - все к тому же: не годится наш Б.Н., пора ему сойти со сцены, пока его не попросили.
Дело идет к тому: теперь вот даже такую ритуальную вещь (которую всегда делал наш Отдел) - сообщения в печать о приезде-отъезде иностранных делегаций, переориентировали на Отдел Замятина.
Б.Н.’а даже не пригласили пожимать руки соболезнующих представителей братских и революционно-демократических партий в Георгиевском зале, хотя этих делегаций было, наверно, больше двух третей.
Напрасно он, смотря вчерашнюю запись, рассчитывает, что при Черненко ему «будет лучше». Нет. Его престиж, а теперь и технологическая надобность, необратимо исчезают на глазах.
Читаю «Энергию» Гладкова. В свое время не прочел. Знак эпохи, но не великая литература, особенно на фоне «Анны Карениной», которую вчера от нечего делать снял с полки и перелистал несколько глав: тайна, чудо языка.
Читаю Ленина. Этот всегда ошеломляет под любое настроение, даже, когда не согласен с ним или когда он явно устарел, невольно подчиняешься его непомерной интеллектуальной силе.
18 февраля 84 г.
Вчера почти полный день был на работе. Почитал записи встреч Черненко с лидерами, в том числе с Бушем, Колем и Тэтчер. Очень спокойная, не задиристая тональность, без особой прагматики насчет наших «позиций», а для американцев и особенно мадам, он нашел в конце (это, значит, уже за пределами заготовленной памятки) теплые слова: о дружбе между народами и правительствами, о том, что пора перестать заниматься конфронтацией, о том, что если дела пойдут на лад (с Англией), то эта встреча может стать важным событием в истории наших отношений и т.д.
Тэтчер вся из себя была, чтоб понравиться и, кажется, достигла цели. Посол Попов, который присутствовал, говорил по телефону, что если бы не стол, разделяющий их, она того гляди бросилась бы в объятия к Константину Устиновичу.
Это хорошо. Он в общем-то мягкий человек. И эти моменты, действительно, могут оказаться существенными.
В этом смысле я всячески старался «смягчить» классовость» текста Б.Н.’а перед избирателями. Не знаю, пройдет ли. Написал ему в больницу письмо, посоветовал не лезть на рожон против Громыко и Устинова, которые явно не хотят нашего вмешательства в Стокгольмские дела, поэтому так резко, грубо отреагировали на наш первый вариант письма для социал-демократов. Вадим (Загладин) со мной не согласился, что не надо вносить второго варианта, сделать вид, что ничего, мол, не было. Сослался на Горбачева, который считает, что письмо нужно. Не знаю, чем все это кончится.
Иностранцы почти все разъехались. Только вот Гэс Холл еще здесь. и Вассало (КП Мальты), к которому через час поеду чествовать в гостиницу его 60-летие.
20 февраля 84 г.
Читал послание Рейгана Черненко, послание Миттерана Черненко, беседу его с Трюдо («окно возможностей», которое захлопнется в июне, когда войдет в раж президентская кампания).
С западными лидерами Черненко держится вежливо, обнадеживающе, мягко.
А со «своими» (встреча с лидерами Варшавского пакта, беседа с Кастро) говорит, что ничего не изменилось и «будем так держать». Судя по беседе Рейгана с журналистами (уже после возвращения Буша), действительно, они (США) ничего в своей военной программе менять не будут. Это так. Но проблема не в этом. Она - в том, будем ли мы м впредь строить свою политику на страхе перед этой программой и на погоне за балансом в отношении ее? Тут корень всей проблемы - потому, что «Крестовому походу» мы можем нанести решающее поражение не своей военной программой, а своей продовольственной, энергетической, ширпотребной и т.п. программами.
Ну, и т.д.
Б.Н. до сих пор в больнице. Хотел, чтоб я приехал туда на его встречу с Гэсом Холлом. Но я увильнул. Это очень скучно разговаривать втроем, да еще с Гэсом Холлом. Впрочем, это моя обязанность. Тем не менее, я с удовольствием поговорил с Макленнаном, а в субботу - с Вассалой и Азиусом. Развивал перед ними концепцию нашего «антикрестового» похода. Самому любопытно. А с Г. Холлом не хочется.
Прочитал в «Новом мире» повесть Гранина «Еще заметен след». Производит. О войне теперь вот так прилично писать. Только так - не пошло. Или - как Кондратьев. Это честно и талантливо.
24 февраля 84 г.
Скрытая атмосфера неопределенности в Отделе и вокруг Пономарева. Он до отъезда к избирателям был в больнице, Гэса Холла, Хауи и еще кого-то принимал там, ездил только на Секретариат и ПБ. Делами Отдела не интересовался. Мне позвонил лишь раз, чтоб «согласиться», что не надо лезть на рожон с письмом социал-демократам, предварительно не выяснив «окончательное» мнение Горбачева и Устинова. Видел я его только на Секретариате: бледен, не в себе и т.п. Видимо, ощущает приближение чего-то решающего для себя.
Загладин всю неделю (вместе с Жилиным) пробыл у избирателей - на юге Туркмении в районе Кушки, на афганской границе. Он уверенно ждет своего часа.
В газетах и по ТУ выступления членов, кандидатов и секретарей ЦК перед избирателями.
Видимо не договорились между собой. У одних и Андропов и Черненко - оба выдающиеся и т.п. У других о смерти Андропова едва упомянуто, а характеристик никаких (в том числе у речивого Шеварднадзе). У одних Черненко выдают на уровне Брежнева под конец его жизни. У других - довольно сдержанно: в терминах февральского Пленума. В средствах же массовой информации прославление идет на полную мощность. Разбега даже не потребовалось. До сих пор - поток поздравлений. Уже идут пленумы в республиках и областях: «в свете решений февральского Пленума ЦК, положений и выводов в речи Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Константина Устиновича Черненко».
