Дмитрий Тедеев - Сила меча
Олег наблюдал за всем этим кошмаром как бы со стороны, не вмешивался, ждал, когда же проснётся во мне самолюбие. Я видел, что его самого просто подмывает выгнать из клуба или хотя бы поставить на место этого недоумка, но он считал, что разобраться с ним должны сами ребята, в первую очередь – я. Он не раз и не два намекал мне, а то и прямо говорил, что я должен научиться сам решать свои проблемы, а не надеяться на няньку, на то, что рядом окажется кто-то, кто спасёт меня от последствий моей же трусости.
Один раз я всё-таки чуть не сорвался. Максим явно перегнул тогда палку, затронул моих родителей, стал нести какую-то похабщину про причину их развода. Кровь ударила мне в голову, я прыжком сшиб его с ног, прижал коленом его голову к полу и… И тут же опомнился, пришёл в себя в мгновенно наступившей тишине, обнаружив, что был уже готов в полную силу нанести “добивающий” удар.
“Дай ему, дай, ” – спокойно и безжалостно сказал тогда Олег. Я с ужасом посмотрел на него. Неужели он не понимает, что я чуть было не проломил Максу грудную клетку? Ведь я готов был не просто ударить, а жёстко вложить в удар весь вес, как сам Олег сделал это когда-то…
Я потом спросил об этом у Олега. И нарвался на ответ, которого от него никак не ожидал. “Да ты что, Макс? Ты что, великим мастером считаешь себя, мастером, способным убить одним ударом? Ну ты даёшь!” И он как-то очень обидно засмеялся.
Этого я уже не выдержал. Когда издевается и высмеивает тебя какой-то гад, это обидно, но понятно, гад – он и есть гад. Но когда тебя высмеивает тот, кому ты больше всех доверяешь?!
“Смеётесь, да?! Удар у меня слабый, да?! А почему же сами под удар мой никогда не становитесь?! Слабо?! Так это вам слабо! А его цыплячью грудь я что, проломить бы не смог?!”
Дело в том, что Олег заставлял иногда ребят бить себя в живот, в напряжённый брюшной пресс. Пацаны били с азартом, от души и восхищались, какой “железный” пресс у нашего тренера. Олег с некоторого времени под мои удары действительно перестал становиться. А не так давно встал, но попросил, чтобы я ударил “вполсилы”. Я ударил тогда и неожиданно почувствовал, что Олег вовсе не такой уж “непробиваемый”, как мне по малолетству казалось, что теперь я, если бы захотел, вполне мог бы своим ударом “пробить” даже его.
Это новое ощущение было совершенно непривычным, радостным и немного пугающим. Как будто в руки мне попало оружие, которое я долго считал игрушечным, а оно вдруг оказалось боевым и неожиданно мощным.
И вот, я выпалил всё это Олегу и тут же замолк, не зная, куда деваться от стыда. Тоже, нашёл, перед кем ударом своим хвастаться! Да ещё попрекнул Олега, что ему “слабо”! Идиот! Действительно дебил! Теперь Олег, наверное, и разговаривать-то со мной вообще не захочет.
Но Олег почему-то не рассердился. Он со странным интересом, как-то оценивающе взглянул на меня. И тут же опять засмеялся, на этот раз совсем не обидно.
“Максимка. Удар у тебя – действительно что надо, мало у кого такой в твоём возрасте. У меня, по крайней мере, – не было точно, хотя я боксом тогда занимался, причём довольно серьёзно, и удара моего боялись. Удар у тебя страшный, но не обязательно ведь каждый раз полностью вкладываться в него. Дал бы слегка – ничего бы этому недоумку не было, но память осталась бы надолго. Рёбра ему ломать – это, конечно, лишнее. А вот намять их хорошо – явно бы не помешало. Ну да что теперь говорить. Теперь он, я так думаю, трогать тебя больше не будет. Этот ухарь по-крупному рисковать не любит. А сегодня он понял, наверное, что с тобой он рискует именно по-крупному. А я вот не сразу это понял, старым, видно становлюсь, нюх теряю. При мне чуть пацана не угробили, а я и не заметил”.
Я тогда бросился в спор, стал извиняться, городить какую-то ерунду, убеждать Олега, что он вовсе не старый, а я в следующий раз обязательно ударю Макса! Вполсилы, как положено… Олег опять стал смеяться, отшучиваться. Но глядел на меня как-то грустно.
Потом я с нетерпением ждал, когда Максим снова ко мне привяжется, и я наконец ударю его, докажу Олегу и себе, что кое-что могу. Но Макс, видимо, и правда почувствовал тогда что-то неладное. И совершенно отстал от меня после того случая. А вскоре и вообще перестал появляться в клубе.
Так и не смог я ударить Макса. Даже Макса, которого ненавидел всем сердцем и искренне желал ему оказаться перерезанным трамваем.
Не мог я ударить человека. Даже тогда, когда тот вполне этого заслуживал. Не знаю, почему, страх какой-то наваливался, противное оцепенение. Казалось, что после того, как ударю, произойдёт что-то нехорошее, то, что потом нельзя будет исправить. Боялся я, наверное, не столько мести противника, сколько самого себя, как будто чувствовал, что вместе с этим первым ударом внутри у меня сгорит какой-то важный предохранитель, исчезнет запор, не дающий вырваться наружу чему-то тёмному, звериному, тому, что было у меня в тайниках души. Мне казалось, что если эта тёмная, звериная сила хотя бы раз сумеет вырваться, потом её уже ничем не остановишь. Я ужасно стыдился даже перед собой и боялся этой дремавшей где-то глубоко внутри меня чёрной и беспощадной силы. Но знал, что она есть, потому что иногда даёт о себе знать, всплывает из тайников подсознания, туманит мозг, вызывает желание убить. Обычно такое происходило, когда я сталкивался с какой-то несправедливостью, чужой жестокостью, когда, например, какие-нибудь гадёныши мучили кошку. Тогда мне хотелось их по-настоящему убить, и я с ужасом ощущал, что убивал бы я их с удовольствием.
Однажды я поделился этим знанием о своей второй, тайной сущности с Олегом. Но тот опять только посмеялся надо мной. А потом быстро объяснил (он куда-то спешил, и на долгий разговор у него не было времени), что всё это дремлющее внутри тёмное и звериное, чего я так испугался, есть у каждого человека. Это первобытные инстинкты, оставшиеся у человека с тех древних времён, когда ему приходилось бороться за своё существование, когда чтобы выжить, надо было постоянно кого-то убивать. Сейчас времена совсем другие, но биологическая природа человека не изменилась, биологически человек так и остался зверем. А от настоящих зверей отличается только тем, что способен контролировать свои звериные инстинкты, в том числе и инстинкт убийцы. А потом он сказал, жёстко, глядя в упор мне в глаза, что моя проблема вовсе не в том, что я могу не сдержать первобытные инстинкты и пооткручивать в результате головы мучителям кошек, а наоборот, в моей элементарной трусости, из-за которой я не могу просто набить морду этим юным палачам.
На этой “мажорной” ноте он и ушёл, оставив меня стоять с полыхающими щеками, задыхающимся от гнева. В тот момент мне хотелось убить даже Олега. Самое обидное было то, что он был полностью прав. А говорил со мной жёстко, высмеивал меня вовсе не со зла, наоборот, от желания мне помочь, сыграть на самолюбии, разозлить, заставить почувствовать себя мужчиной, способным иногда противостоять злу. А для этого, он считал, неплохо уметь иногда пробудить злость в себе. Он не верил в Добро, неспособное разозлиться ради сражения со Злом.
Самому ему вполне удавалось, когда это было нужно, мгновенно пробуждать в себе праведную злобу, действовать хладнокровно, решительно и беспощадно.
При столкновении со Злом Олег совершенно преображался и становился просто страшен. Для тех, конечно, кто пытался творить Зло. Особенно когда Зло это было направлено на кого-нибудь из детей. Тогда он забывал про жалость и просто уничтожал это Зло.
Я дважды был свидетелем таких случаев.
Уничтожение зла
Впервые это произошло в мой первый год занятий у Олега, в то время мне не было ещё и одиннадцати.
Было самое начало летних каникул, и наша детская группа почти в полном составе и во главе с тренером Олегом ехала в автобусе, возвращаясь из зоопарка. Олег часто вывозил свою младшую группу куда-нибудь по воскресеньям: в гидропарк, на какую-нибудь выставку, в кино. Я всегда участвовал в таких поездках. Обычно ребят было немного, но в тот уже совершенно по-летнему жаркий день в зоопарк поехали почти все.
Возвращаясь, мы оживлённо галдели, делясь впечатлениями, гримасничали, изображая обезьян, иногда начинали слегка толкаться, в общем, “оттягивались” от души. Настроение было отличное, автобусная давка и духота не могли его испортить. Впереди было огромное, бесконечное лето, свобода, куча всяких интересных дел. Некоторые пассажиры были недовольны тем, что мы “балуемся”, но Олег не вмешивался, он не хотел гасить нашу радость. Он считал, что мы ведём себя вполне прилично, как нормальные, живые дети и никому в автобусе не мешаем, о чём он спокойно и сообщил недовольным пассажирам. Казалось, что пассажиры приняли это к сведению и согласились с Олегом. А кто не согласился, те по крайней мере вроде смирились с тем, что им какое-то время придётся потерпеть возле себя шумную жизнерадостную компанию.
