Евгений Введенский - Либерия
Миша рассказывал очередную байку про Шурика:
— Сижу я у него на кухне, за столом, ну знаешь — на диване в углу. Играю на гитаре. А Шурик решил приготовить чего-нибудь поесть. Залез в холодильник, а там у него из продуктов — только два яйца. Ну он и решил их пожарить. Зажег огонь, поставил на него сковородку, в левую руку взял нож, в правую — одно яйцо, а второе яйцо на стол положил. Понимаешь? На голый деревянный стол, к тому же кривой. Яйцо, само собой, сразу же вниз покатилось. Шурик стоит как вкопанный, в одной руке нож, во второй — яйцо, следит глазами за вторым яйцом и кричит: "Миша, лови!" Я, понятное дело, гитару не бросил... В общем, яйцо шмякнулось наземь и расплылось по полу. Шурик смотрит на меня и говорит: "Слушай, Миша, а ты очень хочешь яйцо?"
— В соседнюю комнату иранец заселился, — рассказывал очень серьезный накачанный парень в майке с британским флагом. — Все коврами обложил: пол, стены. Музыка эта дурная целыми днями завывает — как будто банду котов за яйца тянут. Так вот, на прошлой неделе он ко мне зашел, веселый такой, улыбка до ушей: "Магазин! Магазин! Подарок!" — и банку кока-колы мне сует. Я ничего не понял. "Хорошо, спасибо", — говорю. А он в коридоре поставил большой холодильник со стеклянной дверцей, как в супермаркетах, и продает теперь пиво, напитки всякие, чипсы, сигареты. Днем и ночью китайцы в дверь ломятся — за покупками.
— Шьто дэлать будишь, брат? — поинтересовался Миша, зловеще вытаращив глаза, и выразительно чиркнул по горлу указательным пальцем; при этом он едва не свалился с подоконника, на котором сидел, болтая ногами.
— Мама пришла вчера из гостей пьяная в два часа ночи, — тараторила девушка с дредами и сережкой в нижней губе, — зачем-то стала на кухне посуду мыть и вдруг в обморок упала. Я сквозь сон услышала глухой удар, выбегаю — а она там на полу лежит! Я нашатырный спирт схватила, руки трясутся... Короче, нечаянно маме в глаз его залила. Она как подпрыгнет и давай орать! Глаз у нее сильно распух. Зато сразу очнулась!
— Ладно, я это, типа, пошел, у меня, типа, дела, — сказал Шурик, пожимая плечами и пробираясь к двери.
— Погоди, Шурик! А десерт?— крикнул вдогонку Миша и махнул рукой с досадой. — Опять фифу свою мацать пошел...
— Девушки, а можно с вами познакомиться? — сказал Дед, безуспешно пытаясь встать с кровати.
— Познакомиться? — удивленно переглянулись девушки. — Вообще-то, мы уже несколько раз знакомились.
— Мы, мужики, пока трезвые — такие галантные! — объяснил Дед свое джентльменское поведение.
— По сравнению с тем, каким мы тебя видели вчера, действительно можно сказать, что сегодня ты трезвый и даже галантный, — согласились девушки.
Миша, перебирая пальцами струны гитары, грустно констатировал:
— А водки, кстати, больше нет!
И повесил в наступившей тишине печальный минорный септаккорд.
Все замерли, глядя на стол. Водки, действительно, больше не было. А ночь еще только начиналась.
В этот критический момент Дед, кряхтя и чертыхаясь, наконец-то сумел не только сесть, но и встать с кровати.
— Друзья! У меня есть предложение для всех истинно храбрых мужчин, — торжественно начал он. — Дело в следующем. В моей комнате стоит литровая бутыль спирта, которая оказалась у меня, в общем-то, чисто случайно. Мы можем спуститься в мою комнату и выпить ее. Единственное, что я точно не знаю, какой это спирт — этиловый или метиловый. Поскольку внешне они никак не отличаются, установить это можно только опытным путем. В первом случае нас ожидают приятные ощущения и продолжение праздника. Во втором — вероятнее всего, смертельный исход.
*******
На третьем этаже, где находилась комната Деда, обитали главным образом иностранные студенты. Здесь всегда было шумно и оживленно. Все двери были открыты настежь, раздавались звуки восточной музыки, из комнаты в комнату с тарелками в руках бегали китайцы, громко переговариваясь и бурно жестикулируя.
В общей кухне, где стояли в ряд порыжевшие от времени массивные электроплиты, несколько девушек, забыв про подгоравшие на плите тосты и яичницу, фотографировали бегавших по стенам тараканов. На подоконнике молча курили турки, рассматривая девушек с приятными улыбками на небритых физиономиях.
— Это студентки из Бельгии, они вчера приехали, — объяснил Батыр, который всегда был в курсе последних новостей общаги, и помахал туркам рукой: — Мерхаба, мужики!
Дверь в комнату Деда была открыта. На одной из кроватей сидели четыре китайца с банками пива и дымящимися сигаретами в руках и увлеченно смотрели китайский боевик.
— Хайль Гитлер! — махнул им рукой Дед.
— Се-се! Се-се! — не отрываясь от экрана, закивали китайцы.
— Я все никак не пойму, кто из них мой сосед, — сказал Дед. — Они всегда толпой тусуются, а ночуют, по-моему, все время разные люди.
— Они по-русски говорят? — спросил я.
— Хрена они говорят! — ответил Дед, доставая из шкафа пузатую стеклянную бутыль. — Зачем оно им? Они за пределы этого этажа редко выходят.
В комнате было темно. В том месте, где должна была находиться лампа, из потолка торчали только оголенные провода. Два стоявших на полу светильника в виде красных шаров придавали комнате мрачный и даже зловещий вид. В тяжелом прокуренном воздухе звучали задорные китайские мелодии и звонкие удары, которыми обменивались герои фильма.
— Для чистоты эксперимента предлагаю спирт не разбавлять, — сказал Дед, наливая спирт в пластмассовые стаканчики.
— А если он все-таки метиловый? — с опаской спросил Батыр.
— Если он метиловый, то мы почувствуем сильную боль в желудке и начнем быстро слепнуть, — ответил Дед. — Если боишься, то можешь подождать, пока мы все выпьем, и посмотреть на нашу реакцию. А уж потом, если мы не умрем, выпить свой стаканчик.
Батыр обвел тревожным взглядом смотревших на него истинно храбрых парней и пожал плечами:
— Ладно, мужики! Если уж откинемся, то хотя бы по приколу.
Спирт обжег горло, но ничего страшного не произошло. Мы помолчали, жуя хлеб и глядя друг на друга. Тишину нарушил Батыр:
— Ну че, мужики, по ходу жить будем.
— Слушай, Жека, а спой эту, про "старый ветер"! — предложил Миша, протягивая мне гитару.
Эта песня была одной из самых пронзительных вещей в репертуаре группы "Лояльный муравей". Медленный минорный блюз с текстом в духе готических баллад Василия Жуковского о печальных рыцарях, которые до гроба хранили верность своим ушедшим в монахини возлюбленным.
Я закрыл глаза и провел рукой по струнам.
"Старый ветер видел все на земле, много тысяч раз он побывал везде... Но, тебя коснувшись, он задрожал, лег на землю, ручьем стал у ног твоих..."
Я растворился в звуке. Времени и пространства больше не существовало. Во вселенной остались только пульсация гитарных струн и широкая сильная река, в которую превратился мой голос.
Миша, несмотря на нарочито шершавую манеру поведения, на самом деле тоже был очень сентиментальным парнем — особенно после изрядного количества выпитого. К третьему припеву он вытирал слезы и бормотал: "Бля, чувак, это охуенно! Пиздец, как круто..."
Но Деду песня определенно не закатила. Едва дождавшись финала, он решительно заявил:
— Попса. Конкретная попса.
— Серьезно? А что тогда не попса? — поинтересовался я.
— "Гражданская Оборона", "Комитет охраны тепла", "Кино". Да и то — отдельные песни. А все остальное — попса.
— А чем не попса отличается от попсы?
— Не попса — это когда сибирский мужик, похоронив всю свою семью, приходит домой, выпивает залпом литр водки, молотит кулаком по столу и орет: "А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!" Вот это — не попса. А все остальное — попса, — объяснил Дед, разливая спирт по стаканчикам.
— Ну хорошо, а если прижать к виску заряженный пистолет, заорать изо всех сил и нажать на курок, это тоже будет не попса?
— Ну да, — подумав, согласился Дед.
— А какой в этом смысл? — спросил я.
— А никакого, — с горечью сказал Дед, — нету смысла. Вообще никакого! Ни в чем.
"В том числе в подобных разговорах", — с досадой подумал я. Какой смысл спорить с человеком о том, в чем он совершенно не разбирается? Меня всегда удивляла безапелляционность, с которой суждения о музыке высказывают люди, не имеющие к ней ни малейшего отношения. Эти "эксперты" могут не знать, чем отличается мажор от минора, зато легко отличают попсу от непопсы.
Я встал со стула и подошел к зеркалу, висевшему на стене у входной двери. Увидев свое отражение, я невольно вздрогнул... На меня смотрел худой небритый парень с колючими блеклыми глазами. Молодой, но какой-то очень изможденный и усталый. Над впалыми щеками торчали острые скулы. У краев презрительно изогнутого рта образовались высокомерные складки. Пряди редких русых волос неровно ложились на узкие плечи. Кожа имела восковой вид... Я был похож на свежего покойника, которому надоело лежать в гробу, куда его уложили скорбящие родственники; улучив момент, когда рядом никого не было, он решил немного прогуляться по комнате, размять ноги и, случайно глянув на себя в зеркало, удивился тому, какой нездоровый у него теперь вид...
