Котова Ирина - Королевская кровь 1
Когда еще придется побывать в таком доме?
Через полчаса я приказала себе встать. Честное слово, не хотелось. Хотелось остаться тут
жить, пока не растворишься в этой бурлящей от хитро сделанных массажных струй воде, спрятаться от того, что ожидало нас за пределами этого дома. Хотелось продлить сказку.
Но по опыту я знала, что чем дольше ты в сказке, тем больнее от нее отрываться. Поэтому
я безжалостно выгнала себя из воды, жестко растерлась полотенцем и вышла из
волшебной комнаты обратно в спальню.
Еще не было и шести, и чем мне было заняться? Есть не хотелось, воды я напилась из
стоявшего у кровати кувшина, книги навевали скуку. Хоть в окно посмотреть, что ли. Я
подошла к тяжелым шторам, занимавшим всю правую от кровати стену и спускавшимся
до самого пола, и с силой дернула их. И замерла, медленно отодвигая их до краев, сначала
одну к стене, потом другую.
Моя спальня находилась на первом этаже, а шторы закрывали огромное окно во всю стену.
А за волшебным окном в полный рост колосилась пшеница мне по грудь, расцвеченная
затесавшимися среди колосьев фиолетовыми вьюнками и голубыми колокольчиками. В
розовом и красном сиянии из-за пшеничного поля вставало солнце, и лучи его
пробивались через утреннюю дымку, освещая мне лицо. Вдалеке виднелся какой-то лес.
Слева вставали горы, судя по характерным красным пикам, граничные Милокардеры.
- О, Боги, - прошептала я, потрясенная. Я была права, в таком доме мне вряд ли еще
придется побывать. Рука сама потянулась к едва различимой двери в прозрачной стене.
Я вышла за дверь. Прямо от нее через поле уходила узкая тропиночка. Было уже жарко, как и всегда на юге. Пели полевые птицы, вьющие гнезда прямо в пшенице. Стрекотали
цикады. Мир был полон покоя и счастья. Я не собиралась уходить от дома далеко, но тут
вдруг побежала навстречу солнцу, крича от восторга, чувствуя, как давно забытое и
зарубцевавшееся раскрывается новой надеждой, будто я сейчас смогу взлететь, полная
этого чувства. Не смогла, упала. И впервые за семь лет заплакала. Слезы пошли тяжелые, густые, будто из души изливался гной, прятавшийся все это время под старой раной, они
липкими каплями падали на майку, протекали сквозь пальцы, прижатые к лицу, и никак не
хотели останавливаться. Я лежала, скорчившись на боку в майке и трусиках посреди
прекрасного, освещенного восходящим солнцем поля, и тихонько, безудержно выла,
чувствуя, как судорожно царапает горло, как что-то сжимает сердце, как подкатывает к
горлу тошнота, будто слез не хватало, чтобы извергнуть из себя все накопившееся.
Так я лежала достаточно долго, пока не кончились слезы. А с ними и мое самоуважение.
Семь лет я клялась себе, что не пророню ни слезинки после того, что случилось. Надо
было быть сильной ради отца, ради сестер. И вот хватило нескольких часов привета из
прошлого, чтобы я расклеилась, а то, что так хорошо держалось, вышло наружу.
- Простудитесь.
Нет, только не это.
Не глядя на него, я встала и пошла к дому. Он хромал следом. С этой стороны дом был
одноэтажным, с полностью стеклянной стеной. Судя по отдернутым шторам в соседней
комнате, этой ночью мы были соседями.
Перед входом в дом я обернулась и постаралась, чтобы мой голос звучал уверенно.
Насколько вообще может звучать уверенно голос у девицы, одетой в тапочки, майку и
трусики, измазанной с одного бока землей, с опухшим лицом и красными глазами.
- Спасибо вам за гостеприимство и помощь, лорд Кембритч. Мы в течение часа уедем.
Прошу вас, не провожайте нас. Достаточно мы причинили вам хлопот.
Он покачал головой, но ничего не сказал. В глазах его я увидела понимание. Ситуация
была неловка нам обоим.
- До свидания, - сказала я и, закрыв дверь, задернула шторы.
Мы приехали в Орешник к одиннадцати утра. Я была молчалива, сестры же наперебой
обсуждали наше «приключение». В других обстоятельствах и я бы к ним присоединилась, но только не сейчас. Я еще глубоко переживала и свои слезы с отчаянием, и неловкую
ситуацию в поле за домом. Были и хорошие стороны – бак был полон и его хватит надолго, продукты не испортились, так как их передержали в холодильнике. Кембритч так и не
вышел нас провожать, а слуги очень вежливо нас накормили, собрали и отправили. Усатый
охранник, прощаясь, даже подмигнул нам.
Папа работал в огороде. Наша мама умерла, а отцу надо было чем-то заниматься, чтобы
мы не умерли с голоду. Работать по понятным причинам он не мог – кто же возьмет его на
работу? А вот свое хозяйство как-то вдруг пошло. Правда, резать курам головы и доить коз
он так и не мог, поэтому душегубством и доением занималась наша старшая, Ангелина. Ей
было уже под тридцать, и она фактически заменила нам мать, насколько ее можно было
заменить.
А вот и она, машет из окна, приглашает скорее зайти в дом. Ветер и правда
пронизывающий. Крупная Ангелина с раскрасневшимся лицом, с закатанными рукавами
пекла пирожки. Мы дотащили пакеты и стали рассортировывать продукты – что в
холодильник, что в чулан, что в погреб, семена отцу на стол.
Девчонки со смехом рассказывали о вчерашних происшествиях, а я молча наблюдала за
Ангелиной. Когда-то она была красива. На руках ее не было следов от ожогов,
появившихся тогда, когда она только училась готовить. Учиться надо было быстро, ведь на
руках были бестолковые сестры и раненый отец. У нее тогда были длинные белые косы, а
сейчас - закрученные в узел черные волосы чуть ниже плеч. Не было морщинок и усталой
спины, не было потухших глаз.
«А ведь она помнит больше нас всех, - вдруг подумалось мне. Растревоженное прошлое
никак не хотело возвращаться туда, где оно хранилось все это время. – Кто знает, что
пришлось ей пережить, когда от нее отказался жених, когда у нее были самые блестящие
перспективы и ей предрекали самую счастливую жизнь. Светлый Ангел, Снежный Ангел,
так ее называли. Не плачет ли она каждую ночь так, как я сегодня».
Я ни разу не видела Ангелину после смерти мамы плачущей. Она всегда была к нас тепла
и всеобъемлюща, ее сил, казалось, хватало на всех. Она полностью взяла на себя
хозяйство и уход за отцом после произошедшего. Пока он отошел, она, фактически, одна
тянула на себе нас и дом. Мы, конечно, помогали по мере сил. Но именно она устроила
младших в школу, неизвестно, каким образом договорившись с директором, и настаивала, чтобы они учились. Именно она решала все вопросы с главой поселения,
интересовавшимся, откуда в Орешник прибыла такая необычная семья. Именно она
уговорила отца, когда королевский егерь, небогатый, но происходящий из хорошей
дворянской фамилии, попросил руки Василины, отпустить сестру замуж.
Конечно, в прежние времена такой мезальянс был бы невозможен. Но не сейчас,
приходилось быть практичными. Мы, правда, никогда не сможем отплатить ей за все, что
она для нас сделала.
Полинка с Алинкой побежали в огород обнять отца и показать ему семена, которые они
купили. Каролина побежала в другую сторону – к соседским девчонкам. А я вымыла руки
и стала помогать сестре.
Глава 2
Начало июля, Милокардеры
- Эй, Плишка, не теряй следа!
Охотники, забравшиеся так высоко на Драконий Хребет, он же Стиральная Доска, как
только позволял разреженный воздух, остановились на привал, с умешками наблюдая за
самым молодым и неопытным, карабкающимся далеко позади. Кричать не следовало,
чтобы не снять лавину, но удержаться, чтобы не поддразнить младшего товарища, не было
мочи. В команде каждый когда-то был самым молодым и каждый проходил через
поддразнивание старших. Что поделаешь, таковы законы существования в мужском
коллективе.
Плишка упорно карабкался вверх, недоумевая, почему это он решил пойти в охотники, а
не остался, как заповедовала мамка, простым и понятным землепашцем. Позарился, дурак, на возможное богатство.
Охотники, убившие хотя бы одного снежного барана, потом ходили гоголями, сорили
золотом, все девки были их. Богатеи платили за шкуры баранов больше, чем крестьянин
мог выручить за свой годовой урожай, а за зубы, рога и железы маги платили еще больше.
У каждого охотника был свой крепкий дом. Не барский, конечно, но получше, чем у селян.
Вот и потянуло, дурака, золото.
Весь секрет ценности снежного барана был в том, что жил он там, где большинство людей
уже теряли сознание от недостатка кислорода. Шкура его была непробиваема не только
для пуль, но и для выпущенных пушечных ядер. Правда, от сломанных ребер она не
уберегала, но от верной смерти – да. Питался сей реликт исключительно лишайниками,
растущими в пещерах Драконьего Хребта, и лишайники эти в буквальном смысле делали
его практически бессмертными.
