Фред Стюарт - Золото и мишура
— Твоего ребенка? — изумилась она. — Кажется, ты позабыл тот немаловажный факт, что отцом ребенка является Арчер Коллингвуд!
Скотт склонился над ней, и в зеркале Эмма увидела его глаза, наполненные ненавистью.
— Запомни, что Арчер Коллингвуд больше не существует, ты поняла?! А ребенок у тебя в животе — мой ребенок! И никто не должен знать, что это не так!
— Но мы ведь так не договаривались!
— Это и так понятно! Бог ты мой, женщина, не думаешь ли ты, что я буду звонить по всему городу, что, прежде чем выйти за меня замуж, ты спала с каким-то фермерским пацаном, ограбившим вдобавок банк?! Или ты и вправду желаешь сделать нас обоих посмешищем всего Сан-Франциско?
Она хотела было поспорить с мужем, но в эту самую минуту ребенок повернулся и толкнул ее ножкой. Эмма не верила в чудеса, но, как бы то ни было, а этот легкий удар в живот был почти что чудом. Неужели ребенок слышал их разговор?!
— Ты прав, — вздохнула Эмма. — Нам незачем выставлять себя на посмешище. Хорошо, Скотт, считай, что мы договорились: ты оставляешь Чинлинг, а ребенок считается твоим. Я готова принять такие условия, только вот…
— Что «только вот»?
Эмма резко отвернулась, закусив губу и борясь с подступившими к глазам слезами. «Черт бы его побрал, я не намерена умолять его о любви, — подумала она. — Но ведь так хочется, чтобы он любил меня! Меня, а не ее… Я даже не знаю, почему это так важно для меня, однако это, оказывается, очень важно…»
Ребенок в животе толкнул ее еще раз.
— Впрочем, ладно, — Эмма поднялась. — Спасибо тебе за подарки. Я немного устала. Пожалуй, мне нужно вздремнуть перед обедом. — И она направилась к постели. — Между прочим, твой ребенок толкается, и я эти его сигналы восприняла как послание: «Найди мне папочку!»
Скотт бросился к жене, отшвырнув мешавшие коробки.
— А когда толкается, это больно?
— Немножко, но это неважно. Это значит, что он или она развивается нормально. Не знаешь, есть тут хороший врач? — спросила она, тяжело садясь на край постели.
— Есть старый док Грей. Правда, говорят, что он получил медицинское образование заочно, однако он принимал роды у многих здешних женщин.
— Ну тогда, я надеюсь, он справится. У меня к нашему с тобой соглашению есть одно условие. Одно всего-навсего, но я собираюсь настаивать на нем.
— Какое?
Эмма взглянула ему в глаза, и в этом взгляде читался вызов.
— Если будет мальчик, назовем его Арчером.
Скотт открыл было рот, но тут как раз в дверь спальни постучали.
— Капитан босс, — позвал его Кан До. — Мистер Один Глаз, он сейчас есть внизу, он хотеть вас видеть.
— Сейчас иду, Кан До, — отозвался Скотт и, понизив голос, сказал Эмме: — Ладно, назовем Арчером, назовем Эндрю Джексоном, мне, черт возьми, плевать! Но это будет мой сын. — И Скотт стремительно направился к двери.
— Скотт! — крикнула Эмма, понимая, что своей просьбой причинила ему боль.
— Что еще?
— Спасибо за кольцо. Оно и вправду очень красивое.
— Может, мне все-таки нужно было купить тебе бриллиант: он больше подходит к твоему характеру.
— Как ужасно, что…
Но Скотт уже вышел из комнаты. Пройдя по галерее, он спустился по лестнице. Внизу, в холле, его поджидал Андре Фонтен, казначей Судоходной компании Кинсолвинга.
Прежде Фонтен работал клерком в одном из парижских банков; во время революции 1848 года он попал на улице под перекрестный огонь, и шрапнелью ему выбило левый глаз. Отчасти из-за этого увечья он покинул Францию и отправился попытать счастья в Новый Свет. Из-за черной повязки на глазу его прозвали Одноглазым.
— Добро пожаловать домой, капитан, — сказал Фонтен, пожимая руку Скотту. — Я только что с корабля. Мистер Эпплтон уверяет, что разгрузка трюмов и доставка товаров на склад происходит без каких бы то ни было осложнений. Он также рассказал мне, что вы намерены построить на Портсмут-сквер новый магазин.
— Совершенно верно, Одноглазый. И хочу, чтобы ты подыскал мне архитектора, если таковые вообще имеются в Калифорнии, потому что мы должны претворять наши планы очень быстро. Я хочу приступить к строительству уже на следующей неделе, если ничто не помешает. Кроме того, я намерен утрясти финансовые отношения с Ах Той и поручаю тебе обсудить с ней все подробности. Сколько сейчас у нас наличных?
— Чуть больше 780 тысяч долларов. На счетах имеется еще четыре миллиона, их тоже можно получить.
Скотт ухмыльнулся.
— По моим расчетам, живых денег должно быть не менее двух миллионов.
— Вы говорите так потому, что не в курсе. На склад номер два был совершен налет. На той неделе банда «сиднейских уток» — во всяком случае, мы полагаем, что это были именно они, — вломилась туда и растащила все, что было привезено на «Южном Кресте» из Гонконга.
— Какого же черта делали сторожа?!
— Их застрелили. Обоих. Я нанял других, вдвое больше, но все равно… — он покачал головой. — Сан-Франциско — это джунгли.
— Бог ты мой! Все привезенное на «Южном Кресте»?!
— Вымели подчистую весь склад.
— Как ты думаешь, кто может стоять за всем этим?
— Доказательств у меня, разумеется, нет, но, думаю, это Слейд Доусон. Он пытается подмять под себя весь город, капитан, а вас здесь подолгу не бывает.
— Ну ничего, с сегодняшнего дня многое изменится. Кан До! — крикнул Скотт и направился к входной двери.
— Слушаю, капитан босс?
— Передай Кинсолвинг тайтай, чтобы не ожидала меня к ужину.
— Она разочароваться, босс. Это есть ее первая ночь в новом доме.
— Ничего, переживет. Скажешь ей, что я начал предвыборную кампанию за право быть избранным первым губернатором Калифорнии. Ч-черт побери, целый склад! — Открыв дверь, он повернулся к казначею: — Это война, Одноглазый.
В предоставленной ей спальне, отделенной коридором и холлом от спальни Скотта и Эммы, на большой, под балдахином, постели лежала Зита, прижимая к глазам кружевной платочек. В комнату вошел Феликс. Мягко прикрыв за собой дверь, он подошел к ней.
— Ты плакала…
Зита кивнула.
— Извини… Я думала о своей дочери. Теперь никогда уже не увижу ни ее, ни внучек…
— Да, дорогая, я так тебя понимаю… Мою жену ведь тоже убили, так что нечего извиняться. Скажи мне лучше, какое у тебя впечатление от Сан-Франциско.
— Да я, собственно, толком еще и не знаю. Но этот дом, конечно, очень приятный. Очень любезно со стороны Скотта предоставить нам крышу над головой. Он и вправду милый человек, но мне кажется, что Эмма никак не может забыть Арчера.
Феликс нахмурился и взял Зиту за руку.
— Тогда, возможно, этот брак обречен на неудачу.
— Ох, Феликс, ты говоришь ужасные вещи…
— Скотт не еврей. Конечно, выбора у нас не было, и жить со Скоттом лучше, чем жить без мужа вообще, но… — Феликс тяжело вздохнул и закончил: — Но я предпочел бы, чтобы она вышла за Дэвида Левина.
— Пока мы были на корабле, ты как будто не имел никаких возражений?
— Тогда у меня просто не было выбора. Я хотел сделать так, чтобы ребенок Эммы был законнорожденным. А теперь меня неотступно преследует мысль, что сказала бы Эммочкина мама. Может быть, я поступил грешно — по отношению к своей дочери и к своему народу, — согласившись на этот брак…
Секунду Зита вглядывалась в его лицо.
— Похоже, затеяв весь этот разговор, ты пытаешься сказать мне, что именно по этой самой причине — что я не еврейка — ты и не хочешь жениться на мне.
Слезы навернулись на глаза Феликса, и он прижал руку Зиты к губам.
— Ты уже столько выстрадала, — прошептал он. — Я содрогаюсь от одной мысли о том, что могу причинить тебе боль. Но я не могу идти наперекор своей религии. Как бы я ни любил тебя, все равно не могу! Сначала Эмма, а потом я сам… Этим я оскорблю память моей бедной покойной жены, особенно если принять в расчет обстоятельства ее гибели во Франкфурте.
Зита вымученно улыбнулась.
— Я понимаю, дорогой. Ты только не переживай. Мы станем парой, о которой будут больше всего сплетничать в Сан-Франциско. И это будет куда более волнующе, чем просто жениться…
— Я всегда буду заботиться о тебе, Зита, тебе ни о чем не придется беспокоиться. И если затея с Торговым центром увенчается успехом, мы построим себе отличный дом. Поверь, любовь моя, все именно так и будет!
— Я верю тебе, Феликс. Ты очень дорог мне, и ты это знаешь. В моих мыслях ты — мой муж, а это все, что имеет для меня значение.
Феликс наклонился и поцеловал Зиту.
— Жена моя, — прошептал он. — Ты моя драгоценная супруга. Только смерть сможет разлучить нас с тобой.
Глава третья
Официантки в кафе «Бонанза» были обнажены до пояса. Завсегдатаи заведения — а приходили сюда исключительно одни только мужчины — не отличались скромностью или повышенным интересом к женским одеждам, и потому униформа официанток была им очень по вкусу.
