Admin - i aac1e39a59aada53
Отворившееся окошко с бородатой мордой и обычным здешним приветствием:
-- А вот мы тя ужо... Дурной головой да об дубовы воротА...
было озадачено уже привычной двенадцатиэтажной рифмованной конструкцией в моём исполнении.
На морде синхронно открылись глаза и рот. Постояли, радуя совершенством округлости своих очертаний. Задержка, вполне в рамках принятого в интернете, составила не более 3 секунд. Затем окошечко закрылось, а рот, судя по выражениям, доносившимся с той стороны - нет. Но немедленно раздался скрип снимаемого засова. Ну вот я и дома.
Дома - хорошо, дома - тепло, дома - безопасно. Дома был замученный Аким (в нижнем белье), взвинченный Яков с мечом на плече (в нижнем белье), зареванная красная Марьяша (тоже - в нижнем белье) и ещё куча обрадованного моим появлением народа (все - в нижнем белье). Баня была ещё теплая, туда мы все и переместились. Потому как:
"Хрустальный звон, хрустальный звон...
Как много дум наводит он".
А уж какие даёт осложнения...!
Марьяшу, слава богу, в баню не пустили, поэтому я успел всего часа за два выслушать краткие отчёты своих домашних, обильно наполненные обычными "эта... ну... итить-ять... вот те крест святой...", и отдать необходимые распоряжения.
Повествования о собственных подвигах пришлось отложить до выхода на пенсию и написания мемуаров. Одна моя фраза:
-- Свечку святому Глебу поставил. Особо вонькую.
вызвала такой поток вопросов, такую готовность немедленно экспериментально проверить... И со Святым Глебом, и со Святым Борисом, и, почему-то, со Святым Пантелеймоном. Кажется, D4 зашкаливает не только у меня. Или я инстинктивно таких подбираю?
Глава 300
Теперь - в свои покои. Переходим к... к следующей фигуре марлезонского балета. Па-де-де с подпрыгом на остреньком с горяченьким. Бумага - в стопочке, перо - очинено, чернила - налиты. Начали:
"+
Господину светлому князю Смоленскому Роману Ростиславовичу от боярского сына Ивана Рябины нижайший поклон.
Сим доношу до сведения твоей светлости, что...".
Как меня заколебал местный полуустав! Но скорописью... не поймут-с. Два часа, четыре варианта. Лишние - в печку, окончательный - переписать набело. Приличную одежду, чистую косынку на плешку, целые (наконец-то!) сапоги. Доспехи, оружие...? Если мне нужно железо, то можно и не ехать. Зеркало. Хорош? - Хорош. Экипаж к подъезду!
Ну, Ванюша, "Аве цезарь! Идущие на смерть...". Фигня! Не мой случай. "Идущие на жизнь...". Будем жить! Поехали.
Как всегда на Руси в этот сезон - было ещё темно, но уже поздно. Как всегда после таких праздников - уже поздно, но народ ещё не проснулся. Двенадцать дней - "от звезды до воды", от Рождества до Крещения - жизнь на "Святой Руси" идёт шиворот-навыворот - как костюм у ряженного. Но стража у ворот Княжьего Городища службу свою знает:
-- Ты хто? "Прыщ"? Рябина? Не, не знаем такого. Не велено.
Так бы я со своим "гладиаторским" замахом и завис бы у ворот, но из сторожки, что-то жуя на ходу, вылез Добробуд:
-- О! Иване! С Рождеством Христовым!
Не уверен, что православный канон предписывает троекратное лобызание на Рождество, но уклониться не успел. Теперь знаю: Добробуд с утра ел пироги с брусникой и запивал простоквашей. Желудок у Добробуда крепкий - может, и не пронесёт.
В сенях у кравчего сидел незнакомый парень. Поэтому пришлось втолковывать:
-- По делу боярича Ивана Рябины. Велено докладывать сразу. Срочно! Живо! Бегом! Твою мать!
Из-за незакрытой двери донеслись фырчание, ворчание, сипение, обматерение, томный женский вздох, затейливый пук... и прочие звуки, сопровождающие приведение святорусских бояр в рабочее состояние и вертикальное положение.
Демьян выполз в сени не раскрывая глаз, жадно присосался к ковшу у стоявшей в сенях кадушки.
-- Ну, чё надо...?
И - замер. Меня увидел.
Глаза у него заметались. По мне, по помещению... Он был бос, в накинутом на голое тело каком-то... армяке, сонный, похмельный... не боец. Можно было бы его... И куда потом? Прорываться с боем?
-- Э-э... Я сща быстренько оденусь, сходим тут...
Я вытянул из внутреннего кармана кафтана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул.
-- Нет. (Слуге, торчащему в дверях) Сгинь. В избу. И дверь закрой плотно.
Парень вопросительно посмотрел на кравчего. Тот кивнул и, набрав ещё ковш холодной воды, присел напротив.
-- Чти.
Кравчий заторможено развернул лист. Тупо уставился в него.
Сколько раз меня ругало начальство за предоставление бумаг в сложенном виде! Просто выкидывали сразу! А мне неудобно было таскать папку. Со временем... того начальства стало меньше на бренной земле. А потом пришёл безбумажный документооборот и проблема отпала. Здесь документооборот только начинается - придётся портативный бювар прогрессировать. Предполагаю, что кравчий впервые в жизни видит донос на бумаге. Обычно такие вещи пишут на бересте, но я ж прогрессист! Доносительство - занятие серьёзное, требует внедрения наиновейших технических средств.
Я уже говорил, что стукачество - основа демократии. В Европах этому учат в средней школе - на что смотреть и куда звонить. Очень грамотно начинают с проповеди профилактики преступлений против человечности, и продолжают "стуком" по поводу нарушений правил дорожного движения и уклонения от уплаты налогов.
Странно, но известные мне попадуны, даже пребывая в столь отдалённых местах своего вляпа, как-то... не проявляли стремления к целенаправленному внедрению истинно демократических ценностей и технологий добровольного "стукача-энтузиаста".
Кравчий всхрюкнул, сжал, скомкал в кулаке бумагу.
Его прокол спросонок: грамотка, написанная князю, слугой, без княжьего на то соизволения, прочитана быть не должна. Ты, Демьян, уже лопухнулся, формально - узнал лишнее. Хотя всё это написано только для тебя.
Он "пустил петуха". Откашлялся.
-- Это... ты с этим - к князю? Вправду?!
-- Ты же знаешь: я никогда не лгу.
-- А... А как же с делом-то? Ублюдок этот, ну, Судислав...
-- Живой? Значит, не судьба. Пожар, форсмажор, обстоятельства непреодолимой силы. Против воли божьей... сам понимаешь.
Это - хорошая новость. Мне этот малёк... никак. Но лучше пусть он умрёт без моего участия. Здесь все и так умрут. Без моего участия и задолго до моего рождения. Но умножать меру несчастий... без моей необходимости... "Убить Судислава" - произнесено не было. Я - не обещался, моей лжи - нету.
-- Пугаешь, значит. Думаешь князь мне голову срубит? Так ведь и тебя такое же ждёт. Косточки наши рядом лягут.
-- Ты не понял. Это - описание похищения частицы Креста Животворящего у игуменьи Евфросинии Полоцкой. И передачи его тебе для князя Романа. Это - татьба и святотатство. На которое князь послал слуг своих. Тебя и меня. Но я раскаялся. О раскаивании - и доношу. За разглашение известия о сем деянии - нас обоих князь... ты прав - косточки рядом гнить будут. Но ты не дочитал.
Демьян мрачно смотрит на меня, потом разглаживает бумагу и продолжает чтение. А я комментирую:
-- Не было злодейства и святотатства. Ибо я человек добрый и христолюбивый. На такие мерзости и пакости - неспособный.
Он смотрит на меня, открыв рот. Такое было у мужика серьёзное, волевое, харАктерное лицо, а тут... тупой баран.
-- Эта... Постой... Ну ты ж сказал... Ты ж никогда... Соврал?
-- Отнюдь. Вспомни. Ты спросил: это - оно? Я подтвердил - оно. Всё. А то, что "оно" - щепка во дворе подобранная... Ты ж не спрашивал. Дёма, дурашка, ты всунул князю вместо святыни - деревяшку с мусорки! А он к ней прикладывается, с ней целуется, перед нею молится, помыслы и чаяния свои поверяет...
Вот теперь я вижу ужас на его лице. Рассыпался мужик, растёкся.
Ага, себя вспомни. Очень оказывается познавательно - побыть "по ту сторону дыбы". Всякие чувства типа пренебрежения, презрения к "нагибаемому" собеседнику... только если работают на достижения цели, на "нагибание". Внешние выражения чувств - могут быть полезны, сами эмоции - вредный туман.
Образ превосходства, покровительственного презрения, вятшести - здесь полезен, его надо держать. И надо... "шандарахать" собеседника из стороны в сторону, не давая ему собраться с мыслями, додуматься до какой-то собственной идеи. Довести его до конца, как ошалелого телка на верёвочке.
-- Ты, дурень старый, не только святыню украл, ты ещё и государя обманул. И дураком его сделал. Жадным и глупым простофилей. Но это ещё не всё. Демьян, ты ж умный мужик, ты ж понимаешь, что с таким доносом к Благочестнику идти - только сдохнуть. Поэтому...
Я вытаскиваю у него из руки смятую бумажку, щёлкаю зажигалкой. Славно горит - не береста. А уж пергамент спалить - и вовсе. Лохмы пепла падают в ковш с водой, из которого он пил. Наконец, бросаю туда и последний чистенький уголок.
Демьян смотрит завороженно. Не врубается: донос, вроде бы, на него - князю. Но принесён ему. Причём - соучастником, который сам пойдёт под топор. Но донос - сожжён... Как-то связать... после гулевания всю ночь напролёт... Потом вопросительно поднимает на меня глаза. И я уверенно продолжаю втюхивать прямо в эти мутноватые гляделки:
