Ella James - Genzel_
Я слишком ориентирована на него. Каждый раз, когда он скользит рукой по рулю, каждый раз, когда он наклоняется вперед, чтобы видеть вокруг автомобиля, его движения вызывает вибрацию где-то в глубине моего горла. Все в нем такое трепещущее сейчас: его волнистые темные волосы, его карие глаза, его лицо, которое все еще в синяках с прошлой ночи.
Его рука перестала кровоточить, так что, кажется, он в порядке. Я задаюсь вопросом, нужны ли ему швы, думает ли он на самом деле о доме Матери. Когда мы паркуемся на свободном месте перед «Лесом», и он молча выходит, я задаюсь вопросом, вернется ли он. Он возвращается. В это время я смотрю на часы, поэтому знаю, что это заняло шестнадцать минут.
Его рука обмотана чистым, белым бинтом, и он несет мои вещи вместе с другой черной сумкой, которая выглядит как спортивная. Открыв заднюю дверь, он кладет вещи внутрь, затем снова ныряет на водительское сиденье. Я поражена шириной его плеч. Его запахом. Я клянусь, что у него особенный запах, и он хороший. Я едва могу объяснить, какой он, но в нем присутствует тонкий аромат богатства.
Он выезжает с парковки, а я поворачиваюсь, чтобы взять свою сумку. В тот же момент он тянется назад. Наши руки врезаются друг в друга. Он резко отдергивает свою.
— Извини, — бормочу я.
— Ничего страшного.
Я хватаю сумку и тяну ее на колени. Пока он везет нас из центра, я просматриваю свой телефон. Только сейчас мне в голову приходит, что это долгая поездка в тот дом. Я не уверена, как много часов, но определенно несколько. Может, больше, чем несколько. Мы остановимся где-нибудь на ночь? Я думаю, что это зависит от того, как далеко находится Денвер от Вегаса. Прошло много времени с тех пор, как я жила в Колорадо. Как только «Дети Матери» были освобождены, мой отец перевез нас из Боулдера в Атланту. Правда, до моего похищения, я не ездила в соседние штаты. Я полагаю, что это может занять семь часов. Мы остановимся на ночь или приедем туда поздно.
Я глубоко вдыхаю.
Я могу сделать это.
Это что-то типа того, что мои терапевты предлагали в прошлом, но только я никогда не была в этом заинтересована. Это тяжело, думать о том, чтобы вернуться назад.
Первые два часа, что мы едем из Невады в юго-западную Юту, он не говорит мне ни слова. Я не знаю, что думать о нем — что думать насчет того, что он чувствует ко мне, о том, как он обращался со мной, перед тем как я вышла из казино — я очень сильно стараюсь, но не получается.
Вставляю наушники в уши и слушаю Broken Bells на своем телефоне. Я обменялась несколькими сообщениями с сестрами. Когда Лаура спрашивает, дома ли я уже, отвечаю ей «да». Она живет не рядом со мной. Так что она не узнает. И если она подумает, что я лгу, она предположит худшее. Они все. К счастью, Лана не спрашивает. Она говорит, что наслаждается своим медовым месяцем.
Мама и папа не звонят и не пишут, так что я не беспокоюсь о том, чтобы написать им. Сейчас, когда мой отец на пенсии, они вроде как отдалены от мира. Не в плохом смысле, только в том, что они никогда не знают, какой из дней понедельник. Хорошо для них. Они уехали в Галф-Шорс, так что не узнают, что я не приехала домой вовремя.
Юта — красивый штат. Много скал, утесов. Не огромный, но, тем не менее, действительно, красивый. Увидеть горы с Гензелем-Эдгаром рядом со мной — это, своего рода, головокружительная поездка. В моей комнате, в доме Матери не было окон, так что я никогда не видела величественных скалистых гор, окружавших нас, но я знала, что они были там.
Солнце начинает садиться, окрашивая все в мягкий, красный цвет. Я выключаю музыку, потому что мне любопытен его выбор радио. Я немного удивлена, что он слушает что-то на Национальном Общественном Радио. Я не могу сказать уверенно, послушав только минуту или две, но думаю, что они обсуждали фондовую биржу.
Я осмеливаюсь посмотреть на него, и мне открывается полный обзор на внутреннюю сторону его левого запястья, изуродованного шрамом. Я касалась его очень редко, только едва поглаживая кончиками пальцем по розовой линии. Я не делала это часто, потому что это его напрягало, но раз или два, после того как я трогала его, он переплетал свои пальцы с моими крепче.
Я думаю об этом, когда понимаю, что у меня есть ответ на мой ранний вопрос: он знал, что это я. Он говорит, что он не помнит, что видел меня, Леа, прошлой ночью на бою и после. Но я могу проверить, по крайней мере, часть его воспоминания. Часть соглашения о неразглашении упоминала, что он всегда носит перчатки, и мне нельзя пытаться их снять, но этим утром, когда он вошел в комнату, он был без перчаток. Я чувствую уверенность, что он надел бы их, если бы думал, что я какая-то случайная девушка Лорен.
Я кусаю губу, потому что внезапно, на самом деле, хочу поговорить с ним. Я вынимаю наушники из ушей и убираю их и телефон в сумку. Когда я наклоняюсь, чтобы поставить ее на пол, его взгляд скользит по мне.
Его глаза холодные, и он выглядит отстраненным. Я пытаюсь не разочароваться.
— Соглашение о неразглашении действует, — говорит он мне хрипло.
Я хмурюсь.
— Эм... Что?
— Твои физические контакты со мной, сексуальные или любые другие, защищены соглашением о неразглашении. Это включает и эту поездку.
Я скрещиваю руки в районе своего живота и смотрю на извилистую дорогу.
Минутой или двумя позже, когда мы движемся между двумя горами, он говорит:
— Ты не нашла меня. Понимаешь? Не нашла Гензеля. Я не хочу выглядеть идеальным.
Я медленно выдыхаю и пытаюсь сдержать свой порыв.
— Если ты думаешь, что я сделаю это, ты совсем меня не знаешь.
— Немного осмотримся, — говорит он, игнорируя меня. — Затем мы едем в Денвер, и я везу тебя в аэропорт.
Я качаю головой.
— Я хочу провести ночь.
— Это не предложение.
Так странно, его голос тот же самый и в то же время другой. Мы проезжаем мимо маленького городка, увешанного фонарями, и я отвожу взгляд к ним, чтоб не видеть его, потому что я разочарована.
— Я предполагаю, что мы остановимся в отеле? — спрашиваю я, глядя в окно.
— Ты предполагаешь правильно.
Я отворачиваюсь от окна к лобовому стеклу, как раз вовремя, чтобы увидеть знак, который дает нам знать, что Денвер в 500 километрах. Так что мы будем ехать весь вечер, и затем завтрашнее утро.
Я перевожу глаза на него. Кажется, его устраивает все это, но я не могу ехать так долго молча. Если он думает, что может сидеть здесь и слушать скучные рыночные новости, он ошибается.
Я наношу немного блеска для губ и приглаживаю волосы. Затем смотрю на него, как будто все нормально, как если бы это было нормальным.
— Когда ты купил его? — спрашиваю я непринужденным тоном.
Мои слова на мгновение повисают в воздухе. Он немного убавляет громкость радио и, мельком глянув на меня, произносит:
— Восемь лет назад.
— Ты часто ездишь туда? — спрашиваю я несколько минут спустя.
— Не очень, — говорит он.
Я вижу, как он слегка вздрагивает, когда двигает перебинтованной рукой.
— Твоя рука в порядке?
— В порядке.
Так вот как это. Ладно, я перехожу, черт побери, к делу.
— Это будет длинная поездка, — говорю я.
— Твой выбор.
— Ладно. У меня есть много глупых приложений с играми на телефоне. Я даже скачала два романа. Один «The Rockstars of Romance», и этот новый «Shh, Mom’s Reading». Я уверена, что смогу развлечь себя, читая о большом, твердом члене, который принадлежит не тебе.
Я жду его реакцию — что-нибудь; все, что угодно — кажется, я ее получаю. Он вытягивает свою правую забинтованную руку и прибавляет громкость радио. От меня не ускользает, как его лицо на мгновение искажает боль, потому что он разогнул два пальца.
Минутой позже я вспоминаю другую ночь: на левой стороне руля есть две кнопки регулировки громкости.
***
Час спустя он паркуется на стоянке продуктового магазина. Он что-то настраивает, в результате чего огни приборной панели светят ярче, затем он поднимает глаза, знакомые мне глаза Гензеля, на меня.
Даже в тусклом свете они... пронзительные. Жаркие.
— Здесь есть «Вендис» и «Макдональдс» в «Ричфилд», или мы можем подождать час или около того, пока не доберемся до Салина. Там есть «Сабвей».
Прежде чем я отвечаю, он вытягивает руку на заднее сиденье и перекладывает себе на колени черную сумку. Я наблюдаю, как с помощью зубов, он расстегивает ее, пока держит левой рукой, но я не рискую предложить ему помощь.
Он вытаскивает горсть протеиновых батончиков и две бутылки воды. Протягивает мне один из батончиков, одну бутылку, а вторую бутылку берет себе.
Прежде чем он может сделать еще что-то до смешного упрямое, я выхватываю ее из его руки и откручиваю крышку.
— Вот, — говорю я ему, вскинув брови.
Он смотрит на меня долгим взглядом, прежде чем делает большой глоток. Затем, поставив бутылку в свой держатель, отвернувшись от меня, говорит:
— Что это будет?
Я разворачиваю протеиновый батончик и кусаю. Неплохо. На вкус как арахисовая паста.
