Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия
– Это моя дражайшая супруга, – спохватившись, запоздало представил Алексей.
– Супруга? Сын… Арсений – ваш сын, протопроедр? То‑то я и смотрю… словно бы вас где‑то когда‑то видел. Господи! – мотнув головой, юноша резко поднялся.
– Лежи, лежи!
– Тот человек… там, в коляске… Кто это был?
– А, ты про это, – усевшись в кресло, Алексей обмахивался веером. – Это господин Лука Нотара, дука. Очень влиятельный человек.
– Кто‑кто?!!!
– Э‑э! Только не вздумай снова падать в обморок! Экий ты, право слово… Отца родного не узнал?
– Но ведь… ведь мой отец… Господи!!! Да где же я?!
– Дома, душа моя, дома! Кстати, хочешь вина?
– Какое вино, господи? Я… я…
– На, пей! – протопроедр подал мальчишке бокал. – Пей, кому говорю! Ну, быстро! Вот так… так‑то лучше будет. Во, уже и порозовел! Что ресницами хлопаешь? Небось, хочешь узнать кое‑что? Узнаешь. Чуть позже.
– Но…
– Помнишь, ты обещал мне немного порадеть на сыскное ведомство? Ну, еще там, в пекарне…
– Конечно, помню, – мальчишка кивнул. – Уж точно. И не отказываюсь от своих слов.
– Вот и славненько! – Алексей потер руки. – Сейчас составим бумагу… Вернее, я ее уже набросал, пока ты тут валялся… на‑ко, подпиши здесь, в углу… Молодец!
– Ну, рассказывай же! Объясни, что здесь такое…
– Тсс! – протопроедр прижал палец к губам. – Не ори так, распугаешь всех православных.
– Православных? А где же турки?
– А ну‑ка, встань! Ну давай же!
Отрок медленно поднялся на ноги, чуть пошатнулся.
– Подойди к окну…
Алексей распахнул ставни:
– Видишь Святую Софию?
– В‑вижу!
– А минареты?
– Господи! Минареты – нет! О боже, о святой Михаил, да как же такое может быть? Может, это все мне снится? Прекрасный сон, подольше бы он не кончался.
– Нет, это вовсе не сон, друг мой, – пряча только что подписанную юношей бумагу в ящик резного бюро, Алексей улыбнулся. – А вот турки, минареты, султан – вот это все сон!
– И…
– И тем более – казнь. Не было этого ничего, понял? Все это тебя привиделось.
– Привиделось…
– Вот именно… Ну а теперь слушай, как тебе сейчас себя вести. Начнем с того, что три месяца назад ты утонул…
Вечером вся Амастридская площадь озарилась огнями! Повсюду играла музыка, люди радовались, танцевали, слушали уличных музыкантов и конечно же пили вино, закусывали… Столы были выставлены прямо на площадь! Для всех! Дука Лука Нотара праздновал возвращение младшего сына, давно считавшегося…
Существование неустойчивости можно рассматривать как результат флуктуации, которая сначала была локализована в малой части системы, а затем распространилась и привела к новому макроскопическому состоянию.
И. Пригожин, И. Стенгерс.
Порядок из хаоса.
Новый диалог человека с природой
…погибшим.
Столица османского вилайета Караман Анкара встретила путников жарким восточным ветром, зеленью садов и тонкими стрелами минаретов. Дело было к обеду, и муэдзины созывали правоверных к намазу:
– Ла иллаху Алла‑а‑а‑а‑а…
Именно сюда, в Анкару, и перебрался совсем недавно несостоявшийся завоеватель Константинополя султан Мехмед Неудачник – именно так его все чаще и прозывали, за глаза, разумеется. Бывшая османская столица – Адрианополь‑Эдирне – показалась султану слишком уж ненадежной. Слишком уж много было в ней янычар, да и до конца не покоренные румийцы все чаще поднимали головы, глядя на так и не сдавшийся Константинополь. Особенно плохи стали дела после взрыва двух крепостей на Босфоре, выстроенных как раз напротив румийской столицы. Когда – один за другим – прогремели взрывы, султан долго не мог прийти в себя, и необузданная ярость его многим вышла боком. Все уцелевшие из крепостных гарнизонов были немедленно преданы жестокой казни, исключением на этот раз не стали даже пушкари‑артиллеристы, к коим султан, по традиции, долгое время благоволил. Пушкари… Нет, в основной своей массе это не были турки: французы, англичане, немцы, чехи, венецианцы – кого только не было, султан платил щедро. Правда, и пробраться к османам стало теперь не так‑то легко – пушкарей перехватывали сербские юнаки и ромейские пограничники – акриты. Но все равно пробирались – охота пуще неволи.
Вот и сейчас – ехали.
– Кто такие? – на подходе к городу стояла небольшая крепость с зубчатыми башнями, сложенная из серых камней. Нечто вроде отдельно стоящих ворот, собственно через эту крепость и проходила дорога.
– Я – Андрей, Бурмаков сын, пушкарь, – по‑русски отвечал сидевший на медлительном муле светлобородый мужик с приветливым лицом и свернутым набок носом. – А это мой помощник, Алексий, – он кивнул на спешившегося Алексея, который и перевел слова пушкаря стражникам.
– А, пушкари, – турок одобрительно кивнул. – С вас приказано брать за проезд только две акче… но если дадите три, я вам могу порекомендовать у кого остановиться. Не пожалеете!
– Чего он там болтает? – небрежно спросил Бурмаков.
Протопроедр добросовестно перевел, потом обернулся к турку:
– Да, мы заплатим три.
– Вот и славно!
Маленькие серебряные монетки с приятным звоном перекочевали в широкую ладонь стражника.
– У северных ворот, как проедете, повернете налево, к рынку, – отведя обоих «пушкарей» в сторонку, принялся объяснять стражник. – Там, рядом, постоялый двор, но вам не туда… пройдете еще квартал до старой ивы – увидите – спросите дом Фарраша Кеми, скажете, что от Ылнара. Ылнар – это я, – на всякий случай пояснил турок. – Ну, счастливого пути.
– Думаешь, стоит там останавливаться? – Андрей Бурмаков сын хмуро посмотрел на своего спутника.
Тот усмехнулся:
– Именно там и остановимся. Пока. А там видно будет.
– Что ж, – почему‑то вздохнул пушкарь. – Все лучше, чем на постоялом дворе, где тать на тате. Нет, ну котел‑то зачем им понадобился? Он же медный!
– Небось, подумали, что золотой! – протопроедр хмыкнул, вспомнив, как лихо у них увели котелок в караван‑сарае где‑то под Бурсой. Вот уж прощелыги, поистине – пальца в рот не клади!
Алексей увидал пушкаря в тюрьме родного ведомства. Как и всех прочих, Бурмакова сына перехватили на пути к Никомедии. Обычно с такими ренегатами, продававшими за турецкое золото Христову веру – именно так и утверждалось в официальных бумагах, – поступали довольно строго. Дело обычно заканчивалось каменоломнями или приковыванием к веслу на какой‑нибудь галере и на весьма значительный срок. Правда, бывали и исключения – если пойманный искренне раскаивался в содеянном (то есть в том, что еще не успел содеять) и всеми силами своей грешной души желал помочь империи в лице ее лучших представителей – сотрудников сыскного ведомства, беззаветно преданных своему делу. Именно так и говорилось в инструкциях.
Протопроедр тогда не зря шатался по тюрьмам – высматривал какого‑нибудь подходящего человечка, желательно бы купца или бродячего актера… А тут вдруг пушкарь! О такой удаче Алексей и помыслить не мог. Тем более – старый знакомец, тот самый, кого протопроедр не так уж и давно избавил от больших неприятностей в одном из Верховских княжеств. Алексей узнал его сразу… как и сам пушкарь. Нет, тот, конечно, поначалу не поверил своим глазам… А потом вдруг крикнул по‑русски:
– Эй, братушка!
Вот с того времени Андрей Бурмаков стал работать на протопроедра, точнее сказать – на секрет, за что пушкарю было обещано полное прощение и всяческое благорасположение официальных имперских лиц. Ну, разумеется, Бурмаков согласился, тем более что и семья его – жена и два сына‑подростка – тоже томились в узилище. Откуда были освобождены по личному указанию господина имперского советника Гротаса. Освобождены и помещены в неприметном домишке у старой стены Константина, под надзором верных людей. Их судьба теперь целиком зависела от удачи задуманного протопроедром и советником дела – и пушкарь о том хорошо знал, разъяснили.
– Да, если б не нужда, рази б я подался к нехристям?! – в пути пытался оправдываться Андрей. – Да ни в жисть!
Однако подался – что уж тут скажешь.
Мастер‑артиллерист за дело взялся рьяно – обучил Алексея разным премудростям: как пушки клепать, как рассчитывать, как порох‑зелье готовить, как стрелять – целиться… В общем – всему, что сам знал, таким образом и Алексей стал пушкарем хоть куда – хоть сейчас в мастерскую или на городские стены. Конечно, только теоретически – практики, само собой, не хватало.
Присоветанный стражником дом Фарраша Кеми оказался обычным двухэтажным жилищем с плоскою крышей и маленьким внутренним двориком. И дворик, и дом делились на три изолированных друг от друга части – в одной, не считая слуг, проживал сам хозяин и два его уже достаточно взрослых сына, в другой располагался хозяйский гарем из трех жен и пары молоденьких наложниц, ну а третья часть дома и дворик сдавалась в наем приезжим. Конечно, не дешево и не кому попало.
