Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT
60.
Не успел Димыч оправиться после удара, как уже был посажен на табурет в углу тесной кухоньки (известно, какие кухни бывают в так называемых "кораблях"!) и отгорожен от прочего кухонного пространства столом. По ту сторону стола расположились Калашников и Гилев. - Человек себе, как человек, - сказал последний. - Кроме паспорта, при себе ничего... Что ему, вообще-то, от тебя потребовалось? Пришел непонятно откуда, бред какой-то несет... Я Величку уже месяц, как не видел, и поить его мне бы было не что. Как по-твоему, что все это значит? Шантажировать нас невыгодно - не такие уж звезды; ни один уважающий себя жулик не станет так разбазаривать свое время... - Да ничего, по-моему, - поразмыслив, отвечал Калашников. - Тьфу-ты... Мне только сейчас на ум пришло - Величко ведь общался с множеством разных нынешних... экстрасенсов, контактеров якобы... Может, просто чокнутый какой-то из его знакомцев? Смерть Игоря его потрясла, и поехало... Гилев помолчал. - Может быть. Только вот откуда у него твой адрес взялся - ты ж не знал его раньше, верно? - Даже ни разу не видел, - подтвердил Калашников. Он заметно нервничал. - Но - давай, однако, решать, что будем с ним делать! Наталья вот-вот... - Погоди ты с Натальей, - отмахнулся Гилев. - Историйка-то и в самом деле выходит мутноватая. Если предположить, что это вправду Величкова супруга его на нас натравила... Зачем? Она-то чего хотела этим добиться? Может, не он чокнулся, а как раз она? Знаешь, давай-ка все ж съездим с ним туда, разберемся, а? Пистолета у него теперь нет; в случае чего - вмиг скрутим... - Ну уж нет, - перебил друга Калашников. - Журналистские расследования и все такое прочее - это, конечно, хорошо... к-хххе... модно... Но - а если за этим всем какие-нибудь бандиты стоят? Пойми, Борис, не имею я права рисковать. Даже самую малость. У меня6 в отличие от тебя, - вон... - С этими словами он мотнул головой в сторону входной двери: там как раз заскрежетал в замочной скважине ключ. - Так что - давай мы с тобой гусарствовать и ездить никуда не будем, а вызовем-ка милицию, и пусть... Э-э!!! Берегись! Но предупреждение это явно запоздало. Сидевший доселе без движения Димыч вдруг, точно пружиной подброшенный, взмыл над столом и обрушился на Гилева, рассеянно вертевшего в пальцах его "макарова". Оба с грохотом упали на пол. Калашников завозился было, выбираясь из-за стола, но, как и в случае с предупреждением друга об опасности, опоздал. Без особого труда завладев пистолетом, Димыч, не вставая, дважды нажал спуск. Во лбу Калашникова, чуть повыше светлых, по-детски удивленных глаз, разверзлась дыра, тут же словно бы плюнувшая кровью. Почти одновременно с этим рассыпчато зазвенели осколки посуды: вторая пуля угодила в буфет. Вскочив на ноги и стараясь не смотреть на то, что сейчас произойдет, Димыч дважды выстрелил в голову оглушенного падением Гилева, сгреб со стола свой паспорт, проверил ощупью бумажник в кармане и шагнул к дверям. В прихожей застыла на пороге, разинув рот в беззвучном крике, жена Николая Николаевича. Вздрогнув от неожиданности, Димыч, уже не целясь, выстрелил, перешагнул через упавшую женщину и бросился вниз по лестнице. Только вылетев на улицу, он несколько опомнился, взял себя в руки и пошел по возможности спокойнее.
Не бежать. Только - не бежать...
На счастье Димыча, хоть парадные и выходили прямо на проспект, вокруг не оказалось ни души. Димыч шагнул к обочине. На проезжей части, метрах в пятидесяти, маячила спасительная машина с зеленым огоньком... а из перпендикулярной проспекту улицы с названием из незапоминающихся донеслось отдаленное пиликанье милицейской сирены. Повинуясь призывному жесту, таксист затормозил прямо перед Димычем. Тот без слов распахнул дверцу, уселся рядом с водителем и приказал: - Давай на Барочную. Машина понеслась к Коломяжскому шоссе. Только сейчас мысли в голове Димыча словно бы отмякли, оттаяли, как весенний ручей, -и с соответствующей стремительностью ринулись вперед. Господи, что я такое натворил? Зачем было стрелять? Ведь их можно наверняка можно было убедить, уговорить... Если и не ехать со мной, то хотя бы не мешать... Что же теперь будет, если меня поймают? Как объяснить им, что... что я просто немного устал? Да и вообще - ужасно противно признаваться в собственной слабости... Если бы не усталость, я наверняка понял бы вовремя, что стрелять незачем! Я не виноват! В пылу мысленной истерики Димыч едва не ударил изо всех сил по подлокотнику, однако вовремя опомнился. Что за чушь лезет в голову! Какая разница: виноват, не виноват... Слабость никого и ничего не оправдывает. Да чего волноваться-то, ну как они станут меня ловить? Калашников с Гилевым оба мертвы, женщина наверняка - тоже. А дочь их... Нет. Такая маленькая, если даже запомнила меня, вряд ли сможет связно описать. Ничего. Опасности - нет. Бояться - нечего. Ничего особенного не произошло. Нужно только малость отдохнуть - и можно действовать дальше. Но прежде всего... Прежде всего - Валентина. Димыч поудобнее устроился в кресле и прикрыл глаза. Машина мощно неслась вперед, почти не застревая на светофорах, и вот такое быстрое перемещение в пространстве почему-то подействовало на него как нельзя более умиротворяюще. Все - хорошо. На его стороне - разум. А когда он, Димыч, решит нежданно свалившуюся на него задачу со многими несообразностями... Он не понимал умом, отчего, но не сомневался, что после этого все будет совсем хорошо. Машина притормозила. - Куда на Барочной? - спросил водитель. - Вон тот дом. Таксист, резко взяв с места, подкатил к подворотне. Валентина... Димыч распахнул дверцу. - Э! А заплатить?! Вот докука... Не глядя выдернув из стопки полтинников в кармане купюру, Димыч швырнул ее таксисту и поспешил к парадной. Соврала ему Валентина, нет ли, но беседа с нею должна, определенно должна была вывести его на новый этап расследования. Дверь Игоревой квартиры все так же была распахнута настежь. Войдя, Димыч аккуратно запер ее изнутри и шагнул в кухню. - Что же ты... Но заготовленную еще на лестнице фразу пришлось оборвать на полуслове. На Валентину никакие слова уже не произвели бы должного впечатления: она висела в веревочной петле, прицепленной к массивному крюку для люстры, которой Игорь за всю жизнь так и не собрался приобрести. Чуть в стороне лежал на полу отброшенный, видимо, ногою табурет. Сквозь привычные кухонные запахи явственно ощущалась вонь человеческих испражнений. Та-а-ак-к... Третья смерть за день - это было уже слишком. Не говоря уж о том, что означала она непоправимую утрату источника информации, казавшегося таким перспективным... Димыч круто развернулся и вышел на лестницу. Он больше не чувствовал ни страха ни усталости - то и другое вытеснила упругая ледяная злость. Нет, он не станет больше ходить вокруг да около. К черту Николая и прочих, кто там еще оставался. Подождут. Сейчас он отправится прямо к господину Флейшману и либо получит ответы на все свои вопросы либо - в случае, если тот попробует сопротивляться, пристрелит его на месте. Если только не умрет прежде сам. В каковом случае ответы, скорее всего, уже не потребуются. Он отлично сознавал, что шансов против такого, по всему судя, могущественного мага, или как там теперь таких принято называть, у него мало. Если, конечно, правда все то, что этим магам приписывает молва. Однако даже возможность близкой смерти - или еще чего похуже - почему-то совершенно не тревожила. Беспокоило другое: В последние дни он, Димыч, явно начал замечать за собою симптомы неудачничества. Вернее, он-то как раз всегда отказывал определению "неудачник" в праве на существование; говорил, что на неудачи ссылается только тот, кто - в силу неких своих качеств - ни на что не способен, или, по крайней мере, думает, будто ни на что не способен. Подобных людей хорошо умеют выделять из прочей массы работники сферы обслуживания, а также сотрудники отделов кадров. Петяша, надо сказать, даже в худшие времена не производил ни на тех ни на других впечатления неудачника. А он, Димыч, кажется начинает... Взять хоть этого таксиста - он же всерьез заподозрил, что клиенту нечем платить! Раньше с Димычем тоже случалось такое: задумаешься над чем-нибудь и попробуешь, как сегодня, выйти из такси либо ресторана, не расплатившись. Но никогда еще на его рассеянность не реагировали вот так по-хамски! Ничего. Ничего-ничего... Уловив боковым зрением свет фар выворачивающей из-за угла машины, Димыч поднял руку. Машина остановилась рядом. - На Васильевский, - велел Димыч, садясь рядом с водителем. - Угол Большого и Пятой линии.
61.
Дворик дома, в котором жил господин Флейшман, оказался на удивление ухоженным - в частности, хорошо освещенным. Без труда найдя нужную парадную, Димыч поднялся на третий этаж и остановился перед массивной дверью с бронзовой табличкой: "Георгий Моисеевич Флейшман. Адвокат. Парапсихолог." Секунду помедлив, он глубоко вдохнул и нажал кнопку звонка. Квартира откликнулась пронзительной, тревожной тишиной. Димыч нажал кнопку еще раз. Видно, звонок не работает... Но тут дверь беззвучно распахнулась, едва не задев Димыча. На пороге появился господин Флейшман, отчего-то лишь с большим трудом державшийся на ногах. Пьян он, что ли? Но предположение это тут же пришлось и отвергнуть. Судя по несвойственной пьяным скупой осторожности в движениях, господин Флейшман, хорошо запомнившийся Димычу в тот адски жаркий день, когда он пытался следить за подворотней из кафе напротив, был, скорее, тяжело болен. - Про... х-ходите, - с трудным, натужным сипом выдавил Флейшман, освобождая гостю путь. Димыч не преминул тут же воспользоваться приглашением и - раз уж хозяину невдомек самому озаботиться - запер дверь изнутри на все имеющиеся в наличии запоры. Придерживаясь за стену, Флейшман добрался до стоявшего тут же, в необъятной прихожей, дивана и мягко, бережно лег, точно растекся по его кожаной обивке. - К-ххх... то вы? Димычем овладело некоторое замешательство. Его здесь не только не боялись - с полнейшим равнодушием отнеслись к его появлению. Хозяину квартиры, пожалуй, было уже не до эмоций. Что отнюдь не обнадеживало. - Конь в пальто, - раздраженно сострил он. - Или же - нечто, почти неотличимое по своим проявлениям... Почувствовав направленную на себя агрессию, Флейшман преодолел боль или, может быть, просто приступ пошел на убыль: - И что же вам, милостивый государь Конь-В-Пальто, нужно в моем доме? поинтересовался он, встав, выпрямившись и почти не задыхаясь, но тут же обмяк и снова опустился на диван. - Ах-ххх... Димыч почувствовал легкий предупредительный укол стыда. - Меня зовут Дмитрий, - сказал он. - Я... э-э... друг известного вам Петра Лукова. И хотел бы задать вам несколько вопросов. Подробнее объяснять - нужно? - Н... нет, - выдавил сквозь сминавшую, сдавливавшую боль Флейшман. Н... но я... не могу говорить. Уходите... или нет. Инъекцию сделать сможете? - Справлюсь, - заинтересованно - пожалуй, ситуация все же оборачивалась нужным образом - ответил Димыч. - Там... в аптечке, на кухне... ампулы. Раствор морфия... И блистеры... со шприцами. Одна доза... половина ампулы... примерно. Колите в... вену. Не м... могу. Б... больно... Последние слова Флейшмана едва можно было разобрать. Старик хрипел; казалось, он сейчас пронзительно завизжит, не в силах больше терпеть, либо просто возьмет да вырубится - и как бы не навсегда. - Хорошо, - наклонившись поближе, сказал Димыч. - Я колю вам морфий, вы - правдиво! - отвечаете на мои вопросы. Иначе мне просто незачем здесь задерживаться. Флейшман странно дрогнул лицом. В мимолетном движении его чувствовалась и безмерная усталость от переполненной болью жизни, и гнев, и - в то же время - согласие покориться обстоятельствам, которое, впрочем, пришло не сразу... Димычу снова сделалось совестно. Однако отступать было поздно. - Ну, так как же? Готовить шприц, или?.. Флейшман утомленно закрыл глаза. Вся его повадка говорила о том, что человек этот привык сам манипулировать окружающими к собственной выгоде и в другое время ни за что не уступил бы такому грубому, прямолинейному шантажу, однако боль была столь сильна, что подавила многолетнюю привычку, притушила гордость. - Д... да. Удовлетворенно кивнув, Димыч отправился исследовать кухню. Прессинговать дальше, требуя гарантий и ставя условия, не стоило - в таком состоянии собеседник все равно неизбежно утратит внятность. Человек этот Флейшман умный; сам понимает, что плевать в колодец - занятие столь же бессмысленное, сколь и негигиеничное. Да и не по себе как-то было, честно говоря; при любых других обстоятельствах он, Димыч, скорее восхитился бы этим человеком, в котором предельная практичность без всяких яких уживалась с безукоризненным внешним благородством, непременно попробовал бы наладить отношения и кое-чему поучиться. Таких зубров и вообще-то немного, а скоро, видимо, не будет совсем. Вымрут - ох, вымрут они естественным порядком, сменившись куда менее приятными в общении зубрами новой формации. Поберечь бы их, таких, следовало; но вот - поди ж ты... Чего же он сиделку себе не вызовет? Или - денег нет?
