Сергей Романов - Байки под хмельком
- Как же я штаны надену?
Наручники с Синюхина сняли. Три часа, которые он находился в отделении милиции, нервно курил одну за одной сигареты. На голодный желудок. А потом они поехали на задание. На Заводскую улицу, где находился ликероводочный. Синюхин сразу указал пальцем на девицу, которая вручила ему самопального "Долгорукого". Милиционеры носились по помещениям магазина, кричали на продавцов, перетаскивали ящики с водкой. И никому из них до Синюхина не было дела.
- А мне теперь что делать? - обратился он к старшему по званию.
- Тебе? - переспросил страж порядка, - Можешь идти домой. После вызовем как свидетеля. По факту продажи фальсифицированной водки.
- И все? - удивился такой быстрой развязке Синюхин.
- Мало? Можем привлечь и как взяткодателя.
- Это не взятка была - презент!
- Иди, иди! Потом разберемся. Презентатор!
Синюхин поплелся на завод.
- Звездец твоему пятому разряду! - участливо вздохнул бригадир Митрич. - Вообще, Синюхин, тебе лучше подать заявление на увольнение по собственному желанию. Не то начальник цеха тебя с дерьмом сожрет. Как пить да уволит по тридцать третьей.
- Как пить дать уволит. - согласился Синюхин, - Кстати, как он там?
- Говорят, оклемался. А ты, Синюхин, форсируй, форсируй. Беги в отдел кадров пиши заяву.
Синюхина не уволили. Кадровик не стал брать на себя такой ответственности и решили подождать выписки из больницы начальника цеха. Тот заявился на работу через неделю. Заметно похудевший. Сразу распорядился вызвать Синюхина.
Ни жив ни мертв Синюхин перешагнул знакомый порог и предстал пред тусклые очи своего начальника.
- Сукин сын ты, Синюхин! - сказал начальник цеха.
- Да, сукин сын, - согласился Синюхин.
- Ну тогда иди.
- Куда?
- В бригаду, на свое рабочее место. Ты что думаешь, что я буду разбрасываться квалифицированными рабочими пятого разряда?
Синюхин дернулся, но около порога замер.
- Виктор Павлович, меня ведь к уголовной ответственности как взяткодателя хотят привлечь...
Начальник цеха впервые улыбнулся:
- Не привлекут. Я следователю сказал, что сам тебя за водкой посылал. Иди, работай.
2000 г.
ЛЯГУШАТИНКА
В константиновской избе, где когда-то родился и жил Есенин, душно. То ли от чрезмерно наполненной гостями, то ли от души натопленной печки. А скорее и от того и от другого. Кто-то декламировал стихи:
Ах, сегодня так весело россам,
Самогонного спирта река.
Гармонист с провалившимся носом
Им про Волгу поет и Чека.
Краем глаза я заметил, как Женька осторожно просачивается к выходу. Уже нахлобучил шапку. "Вот гад, - подумал я, - никак без меня решил заложить!" В машине оставалась маленькая фляжка коньяка. И стал тоже протискиваться к выходу.
- Ну по глотку? - вздохнув свежего морозного воздуха, желанно предложил я на высоком деревянном крылечке.
Рядом с Женькой, облокотившись локтями на перила, стоял пожилой мужик с обгрызенной папироской.
- А что пить-то? - удивленно поднял на меня глаза Женька.
- Как что? Коньяк. В машине, в бардачке.
- А кто тебе сказал, что он в машине?
- А где ж? - задал я вопрос и по печальной физиономии Женьки и по спиртным парам, исходившим от него, догадался, что коньяк приказал долго жить.
Совесть моего товарища грызла недолго. Он вдруг встрепенулся, тронул мужика за рукав телогрейки.
- Бать, а бать! Где здесь можно купить коньяку или водочки?
Местный щелчком швырнул сигарету в снег, повернулся к нам.
- Где ж вы её, етыть, купите, водочки? Уже и магазин и палатки закрыты. У нас, в Константиново, рано закрывают.
- Что ж, так все плохо? - поникшим голосом спросил Женька.
- Ну, почему ж плохо? Здесь самогонку продают трех видов. Забористая самогонка. И не дорогая. Двадцать рублей пол-литра.
- Где? - в один голос обратились мы к мужику.
- Я в доле? - мужик оказался нахалом.
Через минуту, гуськом следуя за местным, мы шли по протоптанной узкой дорожке в конец деревни. Остановились перед небольшим, срубленным в лапу, домом. Женька протянул сотку.
- Бери три. Лишней не будет.
- Каких? - Спросил мужик, - "Есенинку", "Змея Горыныча" или "лягушатинку"?
Мы в недоумении переглянулись, удивленные странными названиями.
- А какая лучше? - спросил я.
- Етыть, у каждого свой вкус. Мне так по душе "лягушатинка". Но могу и "есенинку" и "Змея". Что прикажете?
- Бери всех по одной. - Махнул рукой Женька, - Будем дегустировать.
Через пять минут наш добродетель вышел из калитки, скрестив руки на груди. Таким способом он поддерживал хрупкий товар за пазухой.
- Айда ко мне, - кивнул он головой в сторону есенинской избы. - У меня и помидорчики соленые и хлебушек найдется, и что самое важное, бабы дома нет. Вечерняя дойка.
В темно-коричневых бутылках из-под пива цвет самопала было не различить. Но вот налили по первой "есенинки". Обыкновенный самогон. Правда, чистый, как слеза. И крепкий, зараза. Градусов шестьдесят. Но в глотку льется, как родниковая вода. Между первой и второй - чтобы муха не успеха пролететь. Стопки - по восемьдесят граммов, граненые. Раз, два и бутылке конец.
Евсеич, так звали нашего нового знакомого, сплюнул помидорную кожуру, заулыбался:
- Ну, что теперь? "Горыныча" или "лягушатинки"?
- Что крепче? - спросил я.
- Етыть! Конечно, "Горыныч". На змеях настоен.
- Ты хочешь сказать, что "лягушатинка" - на лягушках? - с недоверием улыбнулся Женька.
- А то как же! На самых настоящих рязанских лягушках!
Он зубами вынул из горла пластмассовую пробку и разлил по стопкам. Пойло было зеленого цвета. Ничем от "Турхуна" не отличить.
- Что на самом деле, на лягушках? - глядя на зеленую жидкость, скривился Женька.
Я склонился над своей склянкой и понюхал - даже самогоном не пахла. А Евсеич, широко открыв рот, неторопливо влил самопал.
- Как к себе домой пошла! Хороша!
Мы последовали его примеру. И, правда, хороша.
- Летом, мы как французы, ещё и лягушачьими лапками закусываем. Только сейчас, зимой, где их возьмешь?
Женька, всасывая, помидор, что-то промычал в ответ. Я снова потянулся за початой бутылкой. Голова приятно кружилось, и даже казалось, что в ушах что-то квакало.
Евсеич рассказывал о местных умельцах - самогоноварах. Оказывается для "лягушатинки" отлавливают только четыре вида местных лягушек. Непременно зеленого цвета. Именно они, при настое самогона дают напитку "турхуновский" оттенок.
- А при приготовлении "Горыныча", неужели змеиный яд используют?
- Зачем же яд? - удивился Евсеич, - Гадюку разве кто по незнанию в бутыль с самогоном опустит. Ужей отлавливают и в самогон. "Горыныч", сейчас попробуете, градусов восемьдесят будет. Двойного перегона. Ему и цена сорок рублей за бутылку.
Он встрепенулся, полез в карман и положил перед Женькой смятую десятку.
- Вот. Двадцать за "есенинку", тридцать за "лягушатинку" и сорок за "Змея". Десять - сдачи.
"Горыныч" ошпарил полость рта. Мне показалось, что в нем было все девяносто. Чистый спирт!
Женька передернулся, сложил руки на столе и опустил на них голову. Через минуту мирно посапывал. А мы с Евсеичем продолжали беспощадную борьбу со "Змеем Горынычем", приканчивая его мелкими дозами...
2000 г.
РОБИНЗОН
Вадим штурманом на буксире работал. Он и предложил: фигли, такой праздник, в виде неожиданного аванса, отмечать в городских условиях? Можно махнуть на какой-нибудь аккуратненький островок, катер-то под рукой, и уж там дать волю чувствам. Глуши, родимую, за милую душу и ничего не бойся ни милиции тебе, ни начальства, ни жен, ни "хвостов" - желающих выпить на дармовщинку.
Все с бурным одобрением поддержали призыв штурмана. На природу, на природу! Благо, до первого островка, Коврижки, полчаса ходу. По пути можно и "подогреться", а уж там, на острове, развести костерчик и сварганить что-нибудь. Например, крабов наловить. Прелесть, а не закусон!
Полный вперед!
Но на Коврижке уже отдыхала веселая компания. Судя по торпедному катеру, военные моряки. Конечно, можно было разместиться рядом, но Вадим глянул бинокль и объяснил, что у вояк, по всей видимости, водка уже заканчивалась. А пока ещё трезвым портовикам брататься с пьяными матросами не очень-то хотелось. Да и мало ли чего могло случиться?
Направили буксир дальше - к острову с медицинским названием Желтуха. Это ещё час хода на крейсерской скорости. По курсу почти по бутылке на брата и произвели всос. Всем сразу весело стало. Только у одного Синюхина водка поперек горла пошла. Такого случая в своей биографии он и припомнить не мог. Чтоб она по доброй-то воле не лезла. А тут выпьет полстакана, а она, проклятая, обратно. Так во время всего перехода и бегал от рубки к борту. Рыб кормил. А когда пришвартовались, совсем плохо стало. Уж и с морской водой её размешивал, и с соевым соусом для укрепления желудка пробовал пить - ничего не помогает. Только выскочили на берег, Синюхин сразу в заросли полыни и пополз. Чтобы остальному народу праздник не портить. Туда, в кусты, где устроил себе больничную палату Синюхин, и наведывался Вадик-штурман со стаканом народного снадобья. Им, родимым, которым, можно от всего лечиться.
