Неизвестно - Кублановский Год за год
и многое другое.
Полтора дня у Сарабьяновых. Хороший вчерашний вечер за копченой рыбкой, привезенной нами из Пошехонья. Никоновские рассказы — байки о встречах с Хрущёвым. Стопка свежих стихов старика Сарабьянова.
— Да у вас, я смотрю, настоящее возрождение…
— Да нет уж, скорей маньеризм…
У Сарабьяновых — том рассказов Астафьева. Перечитал его рассказ конца 80-х “Людочка”, и повеяло “чернухой” тех лет. (Двухстраничное описание, например, сточной канавы.)
Позже он оправился и написал славного “Веселого солдата”, к примеру.
18 августа, вторник.
Кто бы мог подумать, что Великая Отечественная война не отойдет в трагическую область истории, а и после падения коммунизма будет оставаться злободневной идеологической темой? Создана, кажется, даже спец. комиссия по борьбе с очернением подвига нашего народа в В. О. войне. Недавно среди многих верных попреков украинскому дурынде-президенту (ставленнику заокеанского госдепа) был и тот, что теперь на Украине трактуют войну как схватку тоталит. монстров. А как же еще? Так понимали ее, например, и Бунин, и Солженицын, и Астафьев. Так что ж — и их… Издают “ГУЛАГ”, всячески “отдают дань” А. И., но, видимо, не читают. Держатся за “бессмертный подвиг народа” как за спас. соломинку. Подвиг — был. Героизм — был. Но и схватка монстров — была. (Кстати, тот же А. И. напрасно заговорил об этом в “Как нам обустроить Россию”, тогда этого вместить массы еще не могли и “нельзя объять необъятное”. Это только отшатнуло — не привлекло.) Сталинские полководцы делали из войны — бойню для наших солдат. И продляли жизнь коммунизму. А теперь смершевцы — герои телеэкрана.
Знаю по себе: у меня на “Имя Россия” язык коснел — говорить о войне правду. Такая вот общественно-идеолог. атмосфера.
Замечательно законспектированная речь Хрущёва (8.III.1963) у Солженицына в “Телёнке”: “Или в Сухуми один раз говорит мне и Микояну: „Я — пропащий человек, я никому не верю и сам себе не верю”. Оставляет Микояна на своей даче: „Не уезжай”. Потом меня позовёт: „Поди спроси у Микояна — что у него, своей дачи нет, чего сидит?” Я не любил к нему на дачу ездить: напоят, накачают вином. <…> Отговорюсь. Опять Поскрёбышев звонит: „Вы уже выехали? А товарищ Сталин ждёт”. Так и представляю — Сталин рядом с ним стоит, приходится ехать. Обычно за руку не здороваемся — так гигиеничнее. Пришел я, сел к столу. Сталин нахмурился: „Вас кто звал?” <…> Да это был сумасшедший на троне…” (А. Солженицын, “Бодался телёнок с дубом”. М., 1996, стр. 82).
Меткое замечание Сарабьянова о живописи Никонова, что его художественные “идеи не изобретены рассудком, чтобы затем оказаться достоянием живописи. Они становятся результатом живописного процесса, они добыты глазом художника и лишь скорректированы его рассудком”. Просто и точно. Так работали импрессионисты, Сезанн, прежде — голландцы и проч. А искусство сюрреалистов, к примеру (уже не говорю, соцреалистов), основывается как раз на противоположных — головных — принципах: они раскрашивают “добытые” рассудком (или подсознанием) композиции.
20 августа, четверг.
Техногенная катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС. Вторая — после Чернобыля — беда такого масштаба. Глухо — официальные каналы — говорят о “провокациях” в том районе. Пожалеешь, что сидишь без компьютерных новостей — только на официозе: недооцениваешь масштабов трагедии.
22 августа, суббота.
Перечитывал сейчас рассказ Солженицына “На изломах” (был когда-то в “Новом мире”). И вдруг “всей кожей почувствовал”, что я — единственный, кто этот рассказ сейчас в России читает. И вовсе не потому, что рассказ дурен, а потому что безвозвратно ушло время такой — “производственной” — прозы: “И вскоре был уже главным технологом завода, ещё прежде своих 30 лет. А чуть за 30 — главным инженером”. Рассказ о том, как криминальная революция 90-х задушила добросовестного, пусть и совкового, работника и организатора. Все правильно. Но — ушло. (А помню, как после новомировской публикации звонил мне Шафаревич и справлялся, правда ли, что А. И. написал по духу советский рассказ? И даже на другой день приехал, несмотря на сердце, сам в “Новый мир” покупать журнал.)
Мы по молодости такого типа прозу шутя называли: “Не удалось Артёму устроить брата на завод”.
Чуковский об А. А. (март 1922 г.): “Мне стало страшно жаль эту трудно-живущую женщину. Она как-то вся сосредоточена на себе, на своей славе — и еле живет другим”.
И то же самое: Лиснянская, Седакова, Шварц — “как-то все сосредоточены на себе”. (Что, конечно, не исключает ни доброту, ни просто человеческую качественность.)
И совсем незадолго до смерти, в чуть ли не предпоследнюю встречу с Л. Чуковской (после сильнейшего инфаркта): “В газете „Mond” напечатана моя биография” и т. п. Уфф… Со своим даром, творчеством носятся как с писаной торбой. У мужиков-поэтов это все же как-то завуалированней.
У Ахматовой — постоянные гости, посетители, собеседники, друзья, навещающие… Моя противоположность. Для меня, вот уже лет 10 — 15, любой гость хуже татарина. “Весь настежь распахнут поэт” — в обыденной жизни это давно уж не про меня.
25 августа.
Приходу вдохновения обязательно предшествует “характерное” замирание сердца. Когда же вместо него просто… какое-то шебуршение в голове — то стихотворный продукт суть плод ремесленного усилия.
“В шестнадцать лет я, отпрыск репрессированных донских казаков из-под Вешенской, ненавидел Сталина всем жаром юной души, считал отъявленным злодеем и тираном, но по мере того как взрослел” и т. п. “Но перечитайте его юношеские стихотворения: с юности он мечтал об освобождении „униженных и оскорбленных” <…> и т. п. То, что выдают за злой умысел сталинской диктатуры, есть не что иное, как неисповедимый промысел Истории. К нему не применимы моральные категории добра и зла <…> и т. п. (Вл. Попов, “Между Марксом и Макиавелли”). “Отпрыск репрессированных донских казаков”… Предков своих предал, Иуда (“Наш современник”, 2008, № 12).
Горят леса под Афинами — оливковые, сосновые древние рощи. Три дня с огнем пожарные не справляются.
Как скоро, буквально на глазах, вымывается из человечества традиционная почта, письмо, эпистолярный рассказ, суждения, рассуждения… А с ними — и индивидуальный устоявшийся почерк. Ловлю себя на мысли, что даже — после 7 лет жизни — не знаю, какой у Наташи почерк, да есть ли он вообще? Есть умение хорошо подписаться — а что дальше? У 15 — 17-летних почерк первоклассника.
Быстрота и удобство электронной почты все съели. Солженицын первые письма, помню (еще в Вену), писал мне от руки, потом в основном уже на машинке. И он был, очевидно, последний русский писатель, писавший письма (во Франции они приходили ко мне на rue Parmentier по простой почте — и как было радостно). В Москве — А. И. передавал их через Наташу. Возможно, наша переписка — вообще последняя переписка русских писателей.
1 сентября, вторник, 730 утра.
Сон: выше щиколотки в воде, но старомодные парусиновые туфли, носки и белые брюки — почему-то сухие.
27 августа умер Серг. Михалков, “заика и жердяй” (Солженицын). Никита: “Мой отец никогда не врал. <…> Он всегда служил своему государству. <…> Волга течет при любом режиме”.
Умер год назад Солженицын — воспели Солженицына; умер Михалков — так же (с апологетическими фильмами вне сетки по всем каналам) воспевают Михалкова, говоря о его судьбе как об образцовой. Весь нынешний режим — в этом.
“Вести” (РТР): ведущий о Михалкове: “Человек невероятных масштабов”. И еще пуще: “Гений Михалкова” и проч.
4 сентября.
Впечатление. Урожайный год в Толгском монастыре: яблони с дугообразными от обилия яблок ветвями (словно изнемогают от тяжести). Две тоненькие молодые монашки на стремянках — собирают плоды в корзинки возле окон игуменьи, охватывая пальцами каждое яблоко. Натура для Нестерова.
“Река Потудань”, “Фро”, “Возвращение” — гениальные рассказы Платонова, но почему же есть в них такая тягостность — ведь герои суть юродивые, святые. А потому, что это юродство, эта святость — без Христа, без Бога. Вместо этого — ложная утопия коммунизма. Вот почему не осветляют, а угнетают платоновские вещи душу читателя.
“В обиходе личностью называют яркое сочетание природных дарований с силой характера, самобытностью мышления, психологическим своеобразием”. Просто и точно. (Монахиня N. “Плач третьей птицы”. М., 2008). Там же: “Сам Лествичник на вопрос как связать плоть свою отвечает: „Не знаю!” Отцы советуют, конечно, не молиться, оправдываясь долгом памяти, о бывших возлюбленных, воздерживаться от тучных снедей” и проч. Брр — не молиться “о бывших возлюбленных” — какой безжалостный и грубый “совет”.
![Александр Солженицын - Русский вопрос на рубеже веков [сборник]](/uploads/posts/books/142120/142120.jpg)
