Артем Веселый - Гуляй Волга
На озере Абалацком ловили казаки рыбу, ночью Маметкул напал на сонных и вырезал двадцать голов. Ярмак, разъярясь сердцем, кинулся с дружиною в погоню за татарами, которых настиг, тех и побил, а Маметкул опять улизнул.
Семибратов и Петрой Петрович повезли в Бухару зазывные грамоты, чтоб приезжали купцы бухарские в Сибирь торговать. В Ишимских степях хан Кучум перехватил посланцев и казнил, грамоты сжег.
Сотник Бусыга погнал на собаках в тундру. В пути на казачий обоз напала орда не виданных дотоле белых волков, которые подушили и растаскали собак, – казаки остались в снежной пустыне пеши. Многие поотмораживали носы, руки и ноги, пока добрались до самоедского становища.
По доносу прикормленного мурзы Басандая казаки скараулили Маметкула на реке Вагае, улан его с утешением побили, а самого пленили и поставили пред грозные очи Ярмака: рыская вокруг города, много тот ханов племянник пакости причинил.
Встреча, можно думать, была такою:
– Попался, который кусался? – спросил атаман, разглядывая храброго.
– Убегу.
– Куда бежать?.. Сибирь стала русской.
– Подыму народы, Сибирь будет моею.
– Народы я примучил, не подымутся на твой призыв.
– Камень долго мокнет в воде, а вынь камень, ударь о камень – искра будет.
Ярмак усмехнулся и похлопал по граненым стволам пистолета.
Маметкул стал похваляться сибирскими клинками.
– Моя шашка против твоей не солжет, – сказал Ярмак и, подкинув золотую монетку, на лету рассек ее пополам.
Есаул принес пленнику его шашку. Глаза татарина блеснули. Засучив рукав бешмета и подбросив яблоко, на лету разрубил его пополам да, не дав распасться половинкам, успел еще раз секануть: яблоко было рассечено на четыре ровные дольки. [151/152]
Ярмак велел принести волос из конского хвоста. Волосом тем он туго опоясал гладкую доску да – рубанув сплеча – развалил волос впродоль надвое.
Маметкул взял тот же волос и несколько раз пытался повесить его на лезвие своей шашки: волос распадался, точно от прикосновения к огню.
Вышли из избы во двор, стали испытывать клинки на прочность.
Ярмак рубанул в полсилы – снес быку голову.
Маметкул взял шашку атамана да своей шашкой исстрогал ее, как лучину, бросил под ноги атамана рукоятку и, визгнув, одним ударом свалил головы двум стоящим у него под рукой казакам и кинулся бежать. Пуля атамана догнала – татарин повис на кольях изгороди. Вылечили, заковали в железа и отправили в Москву. Там умягчили жестокосердого: Маметкул до конца дней своих служил царю русскому в русском войске, в 1590 году ходил в шведский поход, а позднее, уже при Борисе Годунове, воевал с крымскими татарами.
Сотник Артюшка Кибирь уплыл на двух стругах в низовья Оби проведывать морские пути. Вешние воды и ветры вынесли казаков в океан, и они погибли во льдах.
Богдан Брязга плавал вниз по Иртышу, в подданство привел и в ясак положил волости: Назымскую, Немнянскую, Арямзянскую, Наццинскую, Карбинскую, Увацкую да Туртасское городище. Жадность увела Брязгу далеко от реки, много добыли, но на обратном пути заплутались в болотах, съели собак, голенища, ремни, голицы, бросили все доброе и прибрели в город наги и босы, изъеденные комарами.
Охотники одного селения от стара до мала ушли в тайгу на промысел, оставив домовничать одних баб и стариков. Нагрянули сборщики ясака – Головин и с ним еще пятеро. Поджидая добытчиков, казаки привезенное с собой вино пили, вином тем девок поили да голых выгоняли из чумов, всяко над ними тешились и великое чинили похабство. Одна тайком вышла на тропу, слепила из снега чучело, воткнула в сердце чучела нож и так оставила. Возвращающиеся охотники наткнулись на чучело, сообразили в чем дело, подкрались к своим жилищам и порубили пьяных казаков да пометали их в болото.
Атаман Михайлов с дружиною плавал вверх по Иртышу, воевал Кудрацкую и Салынскую волости. Татары, сколько им свой бог помощи подал, отбивались, но русские одолели и за упорство многих побили и сколько хотелось – пограбили. Спустя некое время в те же места пришел Кучум-хан с уланами и в отмщение того, что его единоверцы поддались казакам, остальных добил и дограбил и сакли разметал. Волости Курдацкая и Салынская стали пусты.
И сам Ярмак плавал на Тавду-реку, воевал Лабутинский городок. Три дня крутились казаки около того городка и не [152/153] могли взять. Есаул Осташка Лаврентьев навязал на веревку железный крюк и притулился под крепостной стеною, а казаки принялись мяукать, свистать и гайкать. Простодушные вогулы, дивясь, высыпали на стену. Осташка метнул крюк и сдернул одного.
Язык с пытки сказал:
– Бог у нас хорош, оттого и сильны.
– Где взяли хорошего?
– Старый, батюшка. Литой из золота, глаза сделаны из зеленого камня, сидит в чане с водой. Шаманы поят той водой воинов, оттого и сильны. Уходите к себе, не взять вам нашего города.
– Возьму, – сказал Ярмак, и, переодевшись в лохмотья пленника, ушел в ночь, а перед светом вернулся на стан и вытряхнул из кожаного мешка золотого, с большой кулак, болвана.
Кинулись на приступ.
Вогулы скакали через стены и утекали. Сотворилась злая сеча в том городке. Жены и дети, от испуга омертвев, выли и путались между дерущимися. Городок сожгли, князца Лабуту удавили и поплыли дальше.
Повоевал Ярмак Кошуки, Кандырбай и Табары, всю тамошнюю землю в страх привел и в ясак положил. После того сплавал атаман на Обь, жилища тамошние пошарпал и жителей в ясак положил. Тамошние остяки по своему обыкновению весною откочевывают с реки на озера и сторонние лиманы, находя там от мечущих икру рыб лучшее пропитание, а в комариное летнее время уходят остяки со всеми животами и стадами своими к берегам Ледовитого океана, куда гнус следовать за ними не смеет. Ярмак же, не ведая тех обычаев, проплыл по Оби несколько сот верст, не встречая живой души, и, с горечью уверившись, что земля та проста, вернулся к себе в город.
Следом за дружинами ездил поп Семен и крестил сибирцев.
Далеко по тайге и тундре редкой цепью рассыпались ясашные городки – одна-две избы и амбарушка, обнесенные тыном. Сюда два раза в году народы свозили ясаки.
Голод и моровые поветрия, как дрожь, пробегали по стране. Там и сям вспыхивали восстания, но сибирцы не умели брать ясашных городков; к тому же, испытав на себе действие огнестрельного оружия, они боялись подходить близко к укреплению и, издалека пометав стрелы, разбегались.
Надеялись, что злобе казачьей настанет конец.
Степь еще кое-как держалась, но тундре и приречным становищам приходилось туго. Стада поредели, а то и вовсе рассыпались, огни очагов потухли, жилища замело снегом.
Обнищавшие остяцкие князья с семьями бродили меж уцелевших чумов и кормились милостынею. Иные, забрав богатства, бежали в Югру, Мангазею – к низовьям Лены и Енисея. Иные [153/154] шли на службу к русским атаманам и за грошовые подарки променивали сытость и волю своего племени.
За реки Чапур-яган и Сосву, в недолазные болота уходили вогулы, чтобы разучиться пахать землю, забыть рудное и кузнечное дело, чтобы замутить свой язык чужими наречиями.
Сильные охотники были побиты или бродили в одиночестве, – сумы их болтались пусты, не хватало силы промыслить зверя и птицу.
Угасла и храбрость сибирских народов, лишь в сказках да былинах до наших дней мерцают отсветы былой славы, – так на протяжении многих веков песнь собирала под свое крыло богатырей.
39
Лежала зима широка, глубока.
Ярмак сказал в печали:
– Сибирь пуста... Думайте, что будем делать? Хлебные амбары пусты... Думайте, чем будем свои головы кормить? Чувалы зелейные пусты, вовсе мало осталось ружейного припасу... Думайте, как будем воевать.
Молчали подручники, собираясь с мыслями.
А Ярмак:
– Не кажется сибирцам под казачьей рукой жить – бегут в Мангазею, утекают на Алтай и в Семиречье. И сами мы, товариство, остались в малой силе: иные побиты, иные сбежали, которые от болезней и чародейства басурманского примерли. Не досидеться бы нам тут до того, чтоб звери хищные пожрали оставшихся.
Подручники переглянулись и – понесли:
– Сибирцы – они хитрые.
– Мало мы их били.
