Pepper Winters - Second Debt
Я совершил ошибку, снова посмотрев на Нилу. Ее губы были приоткрыты, и она беззвучно говорила.
«Пожалуйста».
Отведя взгляд, я вынудил себя продолжить:
— Ваша предок не стала исключением, мисс Уивер. Она открыто делала то, что хотела. Она варила так называемые эликсиры и разбрасывалась так называемыми проклятиями. И она делала все это из гостиной хозяйства Уивер — хозяйства, которое Хоук вычищали и сохраняли в порядке.
— Прошло несколько лет, и она оставалась незамеченной, но, конечно же, она совершила ошибку. Она потерпела неудачу, создавая микстуру для аристократического потомка своего друга. Микстура не сработала. Ее средство не исцелило ребенка, а отравило.
Нила накрыла лицо руками.
— Слух распространился, и мэр постучал к ним в дверь. Он прикрывал глаза на некоторые вещи, но больше не мог игнорировать ее проступки и прогнулся под давлением слухов в народе. Когда он прибыл арестовать ее, миссис Уивер объявила, что делала это под принуждением. Она была доброй, простой женщиной без какого-либо стремления к власти. Разумеется, мэр не поверил ей. Он своими собственными глазами видел, что случилось с мальчиком, который умер от одного из ее пузырьков. Но Уивер ему платили. Если бы он отправил жену самого богатого человека в городе на костер, он мог послать прощальный поцелуй своему дополнительному заработку. Но если он не прислушается к пожеланиям своего прихода, он может столкнуться с петлей в ответ.
Я сглотнул, ненавидя следующую часть. Когда Бонни сказала мне, что случилось, меня почти вырвало от ярости. От мысли, что Уивер сходило с рук подобное.
Мои губы скривились от ироничной правды. Сейчас мы были теми, кому сходило с рук убийство — прямо под носом у закона.
— Миссис Уивер придумала решение. Она обещала, что это принесет пользу всем. То есть, всем, кроме Хоук.
Нила склонила голову, втянув ее в себя.
Бонни фыркнула.
— Слушай, девочка. Слушай об отвратительных деяниях рода, в котором ты была рождена.
Нила подняла голову, выпрямила плечи. Ее челюсти были стиснуты, и она вперилась взглядом в мой, ожидая, что я продолжу.
Засунув кулаки в карманы джинсов, я сказал:
— Она открыла мэру тайну... ложь. Она сказала, что невиновна в этом. И это дело рук четырнадцатилетней дочери ее прислуги. Она поведала мэру, что поймала девушку с поличным, когда та продавала зелья из кухни. Она сфабриковала доказательства того, что дочь моего предка обманула и бросила тень на имя Уивер. Мэр был доволен этой сказкой. Он должен был что-то ответить разъяренной толпе и одновременно сохранить свою зарплату. Уивер наградили его премией за преданность, а бедную дочь Хоук увезли, чтобы бросить в темницу в ожидании суда.
Дэниель рассмеялся.
— Мотай на ус, Нила. Понимаешь, к чему это ведет?
Я сердито посмотрел на него.
Кат выпалил:
— Заткнись, Дэн. Это дело Джета. Дай ему закончить.
Дэниел надулся, бросив пустую бутылку в камыши у своих ног.
Я вздохнул. Почти конец.
Нет, еще нет.
Я все еще не взыскал долг.
Я закалил свое сердце, закрываясь от всего, кроме следующих десяти минут. Если я поделю свой день и сосредоточусь на крохотных деталях, то пройду через это.
Я пройду через это.
— Целую неделю она сидела в камере без еды и воды. Ко времени суда у нее была горячка от голода и болезни. Дочь Хоук признала свою невиновность, она стояла перед судом присяжных и умоляла их уступить здравому смыслу. Ее разрывали на части все осуждения против нее, и она спорила, что любой здравомыслящий человек увидит, что делала миссис Уивер. Но правда не освободила ее.
Нила дернулась, когда я сказал это, ее глаза заискрились пониманием значения нашей прошлой дискуссии.
Отведя взгляд, я сказал:
— Она была приговорена к сжиганию на костре на рассвете.
Нила застонала, покачав головой в ужасе.
Бонни Хоук пробормотала:
— Теперь видишь, почему мы вас так ненавидим?
Бросившись вперед, я закончил:
— Спасительной милостью было то, что у нее был выбор. Дочери Хоук сказали, что она могла доказать свою невиновность или признать вину. — Двинувшись к Ниле, я запустил пальцы в ее волосы, проклиная свое сердце за то, что оно трепетало, когда черные пряди были обвиты вокруг моих костяшек. — Как вы думаете, что она выбрала, мисс Уивер? — Я провел носом по ее горлу, делая все от меня зависящее, чтобы укротить мой член от реакции на ее восхитительный запах. — Огонь или вода... что вы выберете?
Нила задрожала сильнее, ее глаза были как черные шары страха. Она пыталась заговорить, но вместо этого вырвался хрип. Облизав губы, она снова попыталась:
— Невиновность. Я бы предпочла невиновность.
— Так вы предпочтете утонуть, чем быть очищенной огнем?
Еще одна слеза скатилась по ее щеке.
— Да.
— Да, что?
Собравшись с силами, Нила громко провозгласила:
— Я выберу воду.
Я кивнул.
— Точно. И мой предок выбрала это.
Меня собираются утопить.
Я должна была раскаиваться за гнусную ложь, доказывая свою непричастность к колдовству, в том, что я не практиковала его, и не была виновна в гибели стольких девушек в прошлом.
В XV веке законы создавались и регулировались церковью. Только церковь имела полный контроль. Было неважно, что именно церковь приговорила молодую девушку к смерти, и не имело значения, что она была невиновна. Даже, если она выбирала испытание водой, все равно для нее все заканчивалось смертью.
Я вспомнила пословицу тех дней, она не давала мне покоя.
«Невинные всплывут после смерти, виновные же утонут так же, как и их грязные души».
Оба сценария заканчивались смертью.
Там не было места правосудию — лишь ненормальная толпа развлекалась тем, что оскорбляла и рвала на части жизнь юной девушки.
Встряхнув головой, я пыталась прогнать это видение из своих мыслей.
Джетро раскачивался передо мной, повернувшись спиной к своей семье, его взгляд был направлен только на меня.
Под его золотым льдом скрывалась потребность быть понятым мной. Для того чтобы я могла простить его за то, что он собирается сделать.
Как он мог просить меня об этом, когда я не знала, выживу ли я?
Если ты сегодня обретешь свою могилу, не осуждай его больше, чем он сделает это сам.
Я ушла от мученичества только для того, чтобы быть замученной — не в состоянии сделать ему больно даже, когда он причинял боль мне. Я кивнула или попыталась кивнуть, мое тело заледенело, и я была неспособна двигаться.
Ноздри Джетро расширились. Он увидел мое признание, мое разрешение продолжать.
«Ты сумасшедшая.
Возможно, ты ведьма.
Ты выглядишь так, будто веришь в свое бессмертие или невозможность быть убитой».
Это могло бы быть правдой. Сейчас я желала, чтобы это было правдой.
С прямой спиной и широко расставленными ногами Джетро, наконец, задал вопрос, которого я ждала:
— Раскаиваетесь ли вы, мисс Уивер? Берете ли вы на себя ответственность за грехи вашей семьи? И согласны ли оплатить долг?
Я почти рухнула от испуга. Это был тот самый вопрос, который Джетро задавал мне перед исполнением Первого Долга.
Прежде чем ответить, у меня был свой собственный вопрос. Смотря непосредственно на Бонни Хоук, я спросила:
— Когда я только появилась здесь, мне было сказано, что меня будут использовать бессердечно и без раздумий. Было сказано, что сын, родившийся первым, определяет, как мне жить, что нет никаких правил, касательно того, что он делает со мной. — Мой голос дрожал, но я заставила себя продолжать: — Тем не менее, все, что вы делаете, строго повторяется. Прошлое воссоздается снова и снова. Вы связаны с тем, что случилось так же, как и мы. Безусловно, вы достаточно сильны, чтобы оборвать эту тенденцию и найти силы в ваших сердцах, чтобы отпустить это.
Мои руки сжались в кулаки, когда я отпустила свой гнев и огонь:
— Пусть закончится это безумие!
Бонни приоткрыла рот, отчасти от удивления, отчасти от радости.
Ее карие глаза блеснули, когда она наклонилась вперед, указывая шишковатым пальцем в мою сторону.
— Давай кое-что проясним, юная леди. Мой внук связан, как ты говоришь, записями, которые хранятся в течение сотен лет. Он должен следовать каждой из них беспрекословно. Но все остальное то, что не касается выплаты долгов, исключительно на его усмотрение.
Она подняла свой подбородок, смотря на Джетро.
Он застыл.
— Именно он решает, делиться ли вам или нет. Именно он решает, заслуживаешь ли ты снисходительности за послушание, или же нуждаешься в наказании за неподчинение.
Ее сухие губы приподнялись над старыми и неухоженными зубами:
— Есть кое-что, чего ты не знаешь, Нила Уивер. И обычно я не рассказала бы отбросу, типа тебя, о чем разговаривают в нашей семье. Но для тебя я готова сделать исключение. Ты хочешь знать это, дитя?
Ветер подхватил мои волосы, развевая их вокруг меня, как черную молнию. Казалось бы, сам факт того, что я стою в центре пентаграммы, наделяет меня силой древней магии, которая должна остаться мертвой и похороненной. Волосы на затылке встали дыбом, я медленно продвинулась к краю рисунка, желая покинуть его.
