Василий Шульгин - Что нам в них не нравится…
Ограничения эти сводились главным образом к следующему.
* * *Евреям нельзя было покупать земли «в сельских местностях», а также арендовать имения. Эта мера достигла цели. В противоположность старой Польше, евреев помещиков и евреев земельных арендаторов почти не стало в России. Впрочем, в последнее время вряд ли они к этому особенно и стремились; земля представляла слишком невыгодное помещение капитала. Исключение составляли земли, принадлежащие сахарным заводам. Этот новый род сельскохозяйственной промышленности быстро развился на юге и скоро оказался в значительной мере в еврейских руках. Но сахарные заводы сами по себе являются благословением того края, где они возникают, давая великолепные заработки окружающему населению. При такой их роли еврейская злокозненность, если таковая и была, не могла иметь особого значения. Тут евреи выступили в роли созидателей именно тех «прибылей интересных», интересных для всего населения и государства, от которых отказалась Императрица Елисавет.
* * *Евреи не могли оседло селиться в сельских местностях. Исключения были сделаны для тех, кто там уже жил до такого-то года. Этот закон строго соблюдался благодаря… самим евреям. Дело тут было житейски просто. Почти в каждом селе с незапамятных времен проживала какая-нибудь еврейская семья, редко — две, три. Это, по всей вероятности, были потомки тех страшных «жидив-орендарив», которые, если верить историческим памятникам, были бичом деревни малороссийской; те самые, которые были подручными «панив-ляхив», предпочитавших «бенкетуваты» вместо того, чтобы самим возиться с «хлопом». В наше время деревенские евреи ничем не напоминали прежних владык. Поземельных аренд у них не было; арендовали «млыны» и равнозначащие предприятия; шинки с введением казенной монополии, то есть с тех пор, как государство взяло на себя почетную миссию спаивать народ, тоже перевелись. Дольше других функций евреи исполняли роль деревенских банкиров-ростовщиков; но и эта их деятельность с введением учреждений мелкого кредита стала исчезать. Таким образом за деревенским евреем оставалась бакалейная лавочка, снабжавшая население нехитрым товаром, да какие-нибудь местные коммерческие заработки, которых было немного. Их было так мало, что еле-еле хватало на тех евреев, которые здесь жили издавна. Поэтому, если кто-нибудь и пытался поселиться вновь, то старожилы смотрели на такого пришельца крайне недружелюбно, как на конкурента по мелкой торговле и по другим еврейским занятиям. Дело обыкновенно кончалось анонимным доносом полиции; и незаконно поселившегося выдворяли.
Справедливость требует сказать, что евреи охраняли «привилегию давности» еще и другим путем. Для этого служил институт так называемой «хазуки». При помощи своих еврейских властей евреи распределяли между собой все нееврейское население данного округа на предмет эксплуатации. Особенно это касалось помещиков, как прибыльных объектов оной. Существует старинная польская поговорка, что «каждый граф должен иметь своего Менделя». Пожалуй, дело было наоборот: каждый «Мендель» получал в лен своего «графа», и другие Мендели уже не должны были «приставать» к данному помещику с коммерческими предложениями. Эти меры имели в виду ослабить между евреями конкуренцию и вытекающую отсюда вражду, внося в коммерческие дела нечто вроде ныне излюбленной еврейскими коммунистами пресловутой «планомерности». «Хазука» достигала цели постольку-поскольку, то есть поскольку евреи уважали свои собственные власти. Обязательной силы с точки зрения русской государственной власти «хазука», разумеется, не имела; да и говорить о ней вне своей среды евреи были не охотники.
Евреи не могли, как общее правило, проживать вне «черты оседлости». Черта оседлости представляла из себя страну, превосходившую по своим размерам любое европейское государство, ибо она охватывала Царство Польское, Белоруссию, Литву и всю Малую Россию. Можно сказать, что ни один русский эмигрант, со всех сторон ограниченный визами, не имеет такой свободы передвижения, какую имели евреи в России, несмотря на черту оседлости. Тем не менее, испытав унижения и неприятности, связанные с получением этих виз, «рассеянные» русские легче могут теперь себе представить, как раздражали крайне подвижный еврейский народ эти стеснения передвижения. Они им действительно мешали по существу и, кроме того, угнетающе действовали на психику.
Впрочем, евреи, окончившие университет, а также купцы первой гильдии, получали право свободного передвижения по пространству всей Державы Российской. Очевидно, законодатель, устанавливая эту меру, полагал, что образованные евреи и сливки еврейского купечества сольются с остальным населением; сольются настолько, что уже не будут социально опасными — вне черты. Самая же идея «черты», по всей вероятности, родилась из следующих соображений: население-де Малороссии, давно к евреям привыкшее, уже, так сказать, иммунентно к еврейскому яду; остальное же русское население, еврея никогда не испытавшее, может, мол, легко стать его добычей.
Мысль, что образованный еврей не опасен или менее опасен, принадлежит Императору Николаю I. Этот Государь полагал, что причина отрицательных качеств, замечаемых в евреях, лежит в их отчужденности и обособленности от остального населения. Поэтому повелено было: евреям носить такую же одежду, как и другим гражданам, а также обрезать волосы. Тогда-то и исчезли удивительные лапсердаки и фантастические пейсы, которые можно было видеть на старинных картинах. Я их впервые увидел «живыми» в 1914 году, когда наши войска вошли в Галичину; там, в полуразрушенном местечке Рава-Русская, я видел евреев, как бы сошедших со старинных гравюр. А то, что в России называлось лапсердаками и пейсами, было жалкое напоминание старины — явный компромисс между еврейством, сопротивлявшимся указу Николая I, и полицией, стремившейся сей указ провести в жизнь. Кроме сего, Император Николай I повелел: еврейских мальчиков учить в общих школах.
Эта мера, вероятно, была прародительницей исключений (из правил черты оседлости) в пользу окончивших университет. Увы, если считать евреев социально опасными, то это исключение из правила было самое неудачное; по крайней мере — для нашего времени.
Ибо в наше время не «жиды-орендари та шинкари», влачившие скромное существование в селах и местечках, были чреваты бедствием. Самой серьезной опасностью для государства и русского народа (вернее сказать, — для всех народов России, а в том числе и для евреев), грозили именно студенты-евреи, студенты «бывшие и настоящие». «Настоящие» студенты евреи, избрав университеты в качестве авангарда революции, вели «под сению науки» самую злобную пропаганду среди молодежи. Пользуясь своей удивительной способностью к конспиративным организациям, способностью, вынесенной из тысячелетней диаспоры, они покрыли Россию сетью подпольных гнезд. Университеты превращены были в революционные, вечно митингующие, клубы. При этом, разумеется, студенты «настоящие» находились в самой живой связи со студентами «бывшими». Эти последние и являлись настоящими руководителями. Конечно, революцией занимались не только образованные или образующиеся евреи, но и другие национальности, начиная с русской и кончая грузинской. Тем не менее, роль евреев в революционировании университетов была поистине примечательна и совершенно не соответствовала их численности в стране. Наступление евреев велось по двум линиям: чисто политической и социалистически-политической. Эти две армии шли нога в ногу до поры до времени. На фронте чисто политическом евреев окрыляло требование равноправия, здесь они чувствовали себя ужасно обиженными, но работали главным образом явно, захватывая печать. На фронте социалистическом роль шпоры играл «наш» Карл Маркс. На этом фронте, выделив из себя «великого учителя», евреи чувствовали себя ужасно польщенными, но трудились в особенности в подполье. Как бы там ни было, сделав из университетского диплома некий «чин», дававший, между прочим, евреям право повсеместного жительства, русская власть совершила грубую ошибку с точки зрения защиты от еврейского наступления. Чтобы иметь это право жительства, евреи и стремились в университеты: можно сказать, что половина их была там именно по этой причине. Между тем, если признавалось нужным и возможным защищать русский народ от евреев ограничительными мерами в отношении этих последних, то таковые меры именно должны были быть направлены против тех евреев, которые делали революцию; как мы видели, этим делом занимались главным образом евреи образованные, а не местечковые и сельские; эти последние мирно зарабатывали свой «ковалек хлиба».
Очевидно, это соображение в конце концов было принято в расчет: правительсгво стало затруднять евреям доступ в университеты. Была введена так называемая процентная норма. Евреи в каждом университете и казенной гимназии не должны были превышать известного процента относительно всей массы учащихся.
