Неизвестно - Дженни Даунхэм-Пока я жива
Я замечаю, как оттопыривается пуговка рубашки у нее на животе.
На дорожку садится бабочка и расправляет крылья. Нежится на солнце. Слишком рано для бабочек.
-Ты точно слушаешь?
В калитку заходит Кэл. Бросает велосипед на лужайку и дважды обегает вокруг сада.
-Ура, каникулы! –вопит он, забирается от радости на яблоню, вклинивается между двумя ветками и сидит там, точно эльф.
Ему приходит эсэмэска; сквозь молодую листву видно, как загорается голубок экранчик телефона.Я вспоминаю сон, который видела несколько дней назад: каждый раз, когда я открывала рот, у меня из горла исходило голубое сияние.
Кэл отвечает на эсэмэску и мгновенно получает ответ. Смеется. Приходит следующее сообщение, потом еще одно, словно на дерево садится стая птиц.
-Седьмой класс победил! –радостно объявляет Кэл. –Мы устроили в парке перестрелку с десятиклассниками из водных пистолетов и победили!
Кэл учится в средних классах. Кэл с друзьями и новым мобильником. Кэл с длинными волосами, которые отрастил, чтобы походить на скейтера.
-Чего уставилась?
Он показывает мне язык, спрыгивает с дерева и убегает в дом.
Сад погружается в тень. Сыро. Ветер гонит по дорожке фантик от конфеты.
Зои ежится.
-Пожалуй, мне пора. –Она обнимает меня так, будто боится, что кто-то из нас упадет. –Ты вся горишь. Все в порядке?
Папа провожает ее до калитки.
Из дырки в заборе вылезает Адам.
-А вот и я. –Он подтягивает шезлонг поближе ко мне и садится. –Мама скупила полмагазина. Потратила уйму денег. Но она прямо загорелась. Собирается выращивать всякие травы.
Заклятия, прогоняющие смерть. Крепко держать любимого за руку.
-Что с тобой?
Я кладу голову ему на плечо. Такой чувство, будто я чего-то жду.
До меня доносятся звуки- еде слышный звон тарелок на кухне ,шелест листьев, рев двигателя вдалеке.
Солнце растаяло и холодно стекает за горизонт.
-Ты горячая. –Адам щупает мой лоб, проводит ладонью по щеке, трогает шею. –Посиди-ка.
Он бежит по дорожке к дому.
Планета вращается, ветер продувает кроны деревьев.
Мне не страшно.
Дышать, просто дышать. Вдох-выдох.
Земля почему-то несется навстречу, но лучше не вставать. Лежа на земле, я мысленно повторяю свое имя. Тесса Скотт. Хорошее имя в три слога. Каждые семь лет наш организм меняется, каждая его клетка обновляется. Каждые семь лет мы исчезаем.
-Боже! Она вся горит!
Надо мной мерцает папино лицо.
-Звони в «скорую»! –доносится откуда-то издалека его голос.
Я пытаюсь улыбнуться. Поблагодарить его за то, что он здесь, но почему-то никак не получается соединить слова в предложение.
-Тесс, не закрывай глаза. Ты меня слышишь? Не уходи!
Я киваю, и небо с тошнотворной скоростью вертится над головой, будто я лечу с крыши.
Тридцать два.
Смерть приковала меня к больничной койке, впилась когтями в грудь, караулит. Я не думала, что будет так больно. Что смерть перечеркнет все хорошее, что было в моей жизни.
Все происходит прямо сейчас не понарошку и сколько бы они не обещали меня помнить это ничего не меняет ведь я даже не узнаю забыли меня или нет.
В углу комнаты появляется черная дыра, и ее заволакивает туман, словно ткань, ниспадающая с ветвей дерева.
Откуда-то издалека до меня доносится собственный стон. Я не хочу это слышать. На меня давит бремя взглядов. Медсестра переглядывается с доктором, доктор- с папой. Их приглушенные голоса. Из папиного горла хлещет ужас.
Не сейчас. Не сейчас.
Я стараюсь думать о цветке. Белом цветке в кружащемся голубом небе. Насколько малы люди, насколько уязвимы по сравнению со скалами, звездами.
Заходит Кэл. Я его помню. Мне хочется его успокоить. Чтобы он заговорил нормальным голосом и рассмешил меня. Но Кэл стоит возле папы, маленький и тихий, и шепчет:
-Что с ней?
-У нее инфекция.
-Она умрет?
-Ей дали антибиотики.
-Значит, поправится?
Молчание.
Это неправильно. Все должно быть иначе. Не вдруг, как под колесами машины. Не этот странный жар, как будто у меня внутри сплошной синяк. Лейкоз прогрессирует постепенно. Я должна слабеть, пока мне наконец не станет все равно.
Но мне не все равно. Когда же оно наступит, это безразличие?
Я стараюсь думать о простых вещах-вареной картошке, молоке. Но в голову лезет всякая жуть-пустые деревья, тарелки с пылью. Заострившийся, побелевший подбородок.
Мне хочется признаться папе, что я ужасно боюсь, но говорить – все равно что пытаться выбраться из цистерны с маслом. Слова появляются невесть откуда, темные и скользкие.
-Держи меня.
-Я с тобой.
-Я падаю.
-Я здесь. Я тебя держу.
Но в его глазах испуг, лицо вялое, как у столетнего старика.
Тридцать три.
Я просыпаюсь в цветах. Вазы тюльпанов, гвоздики, как на свадьбе; на тумбочке возле кровати пенится гипсофила.
Я просыпаюсь и вижу папу, которые по-прежнему держит меня за руку.
Все предметы в комнате удивительны- кувшин, вон тот стул. Небо за окном ярко-голубое.
-Тебе не мучает жажда? –спрашивает папа. –Хочешь пить?
Я хочу мангового сока. И побольше. Он подсовывает подушку мне под голову и держит стакан, пока я пью. Не отрываясь, смотрит мне в глаза. Я глотаю сок. Папа дает мне перевести дух и снова наклоняет стакан. Когда я напиваюсь, вытирает мне рот салфеткой.
-Как с ребенком, -замечаю я.
Папа молча кивает. На его глазах проступают слезы.
Я засыпаю. И снова просыпаюсь. На этот раз мне хочется есть.
-Дашь мне мороженого?
Папа с улыбкой откладывает книгу:
-Сейчас.
Вскоре он возвращается с клубничным мороженым. Он оборачивает палочку салфеткой, чтобы не капало, и я сама держу его и ем. Объедение. Я поправляюсь на глазах. Не думала, что мое тело на это способно. Мне ясно, что с клубничным эскимо в руке я не умру.
-Пожалуй, я могу съесть еще одно.
Папа заявляет, что если я хочу, то могу съесть хоть полсотни. Вероятно, он забыл, что мне нельзя сахар и молочные продукты.
-У меня для тебя сюрприз. –Папа роется в кармане пиджака и выуживает оттуда магнит на холодильник. Сердечко, крашеной в красный цвет и кое-как покрытое лаком. –Его сделал Кэл. Он передает тебе привет.
-А мама?
-Заглядывала пару раз. Но ты была очень слаба, и посетителей почти не пускали.
-Значит, Адам не приходил?
-Еще нет.
Я дочиста вылизываю палочку мороженого. Дерево царапает язык..
-Принести еще? –спрашивает папа.
-Нет. А теперь иди.
Папа приходит в замешательство:
-Куда?
-Я хочу, чтобы ты встретил Кэла из школы, отвел его в парк и поиграл с ним в футбол. Купил ему чипсов. Потом вернешься и расскажешь, как вы погуляли.
Папа смущенно смеется:
-Я вижу, ты проснулась не в духе!
-Позвони Адаму. Пусть придет днем.
-Какие еще пожелания?
-Передай маме, я хочу, чтобы она сделала мне подарок- купила дорогой сок, кучу журналов и косметики. Если ей на меня наплевать, то пусть хоть накупит мне всего.
Папа бодро берет листок бумаги и записывает название тонального крема и губной помады, которые я попросила. Он спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь еще, и я заказываю булочки с черникой, шоколадное молоко и шесть шоколадных яиц. В конце концов, Пасха не за горами.
Папа трижды целует меня в лоб и обещает скоро вернуться.
Когда он уходит, на подоконник садится птичка. Она ничем не примечательна –не гриф, не феникс, а самый обычный скворец. Заходит медсестра, поправляет простыни, наливает воду в кувшин. Я показываю ей птичку и в шутку говорю, что это дозорный смерти. Она цыкает на меня и советует не искушать судьбу.
Но птица настораживается и смотрит прямо на меня.
-Еще не пора, -говорю я ей.
Приходит доктор.
-Что ж, -начинает он, -в конце концов мы подобрали правильный антибиотик.
-В итоге, а не в конце.
-Жаркие выдались деньки.
-Неужели?
-Я имею в виду, для вас. Такая сильная инфекция, как правило, вызывает бред.
Пока врач выслушивает мне стетоскопом, я читаю на значке его имя. Доктор Джеймс Уилсон. Он примерно одних лет с моим отцом. Брюнет; волосы на макушке редеют. Худее папы. Выглядит устало. Врач осматривает мои руки, ноги и спину –нет ли подкожного кровотечения? Потом садится на стул у кровати и делает пометки в истории болезни.
Доктора ожидают от пациентов вежливости и благодарности. Это упрощает им работу. Но сегодня у меня нет желания соблюдать приличия.
-Сколько мне осталось?
Доктор удивленно поднимает глаза.
-Давайте дождемся вашего отца и тогда все обсудим.
-Зачем?
-Чтобы мы вместе решили, как вас дальше лечить.
-Но болею я, а не папа.
Врач убирает ручку в карман. На его лице выступают желваки.
-Тесса, я не собираюсь обсуждать с вами возможные сроки. Это не имеет смысла.
-Для меня имеет.
Не то чтобы я настолько расхрабрилась. Это не новогодние зароки. Просто у меня под мышкой катетер, и я потеряла несколько дней жизни на больничной койке. И мне совершенно очевидно, что важно, а что нет.
