Том Уикер - На арене со львами
— Читал в газете,— многозначительно заметил Морган, когда они шли длинным коридором, гулко ударяя подошвами по мраморным плитам,— что старина Хант уже отдувается за других.
Мэтт прибавил шагу. Коридор с высокими темными дверьми по стенам и цепочкой матовых электрических шаров вдоль потолка выходил дальним концом в ярко освещенную Ротонду.
— Эта дура все перепутала. Старый Хьюз вовсе не заболел. Они собирали средства в какой-то там фонд и спохватились, что не продали и ста билетов. Вот и принялись искать кого-нибудь пособлазнительнее, чтобы оживить подписку, а единственным свободным сенатором моложе семидесяти оказался Хант.
Из-за дверей вдоль стен доносился стрекот машинок; впереди, за аркой, открывающейся на светлую Ротонду, всплыла чья-то черная и зловещая тень. Морган вспомнил, как однажды, вскоре после того, как он обосновался в Вашингтоне, он вот так же в дальнем конце темного, гулкого коридора увидел тень. Они двигались друг другу навстречу, покуда тень не перестала быть тенью, мороком, а оказалась человеком — ссутулившись, упрятав руки в карманы и глядя себе под ноги, шел этот человек по коридору старческой, шаркающей походкой. Шагах в десяти от Моргана он вдруг поднял широкое небритое лицо и посмотрел на Моргана мутными глазами. И Морган со смешанным чувством страха и изумления узнал в нем Джозефа Р. Маккарти из Висконсина, одиноко бредущего куда-то на закате своих одиноких дней.
Морган ненавидел маккартизм, и самого Маккарти не встречал ни разу ни до этого, ни после, разве только слышал в сенате его речи. Ему нечего было сказать старику, да и не было нужды ничего говорить. Но все-таки, повинуясь какому-то порыву, он сказал: «Здравствуйте, сенатор» — и всю жизнь теперь будет рад, что сказал, потому что всю жизнь будет помнить, как осветилось обрюзгшее, мертвенное лицо и расправились понурые плечи старого сенатора, оттого только, что его узнали и обратились к нему вежливо в одном из этих коридоров, где еще недавно он шагу не мог ступить, не сопровождаемый толпой обожателей, жаждущих прикоснуться к нему, снискать его улыбку.
Моргану еще предстояло убедиться, что тенью в сенатских коридорах оборачивается всякая личная власть. На это ему понадобилось время, многие годы; а в тот день, идя по одному из таких коридоров рядом с Мэттом Грантом, молодой репортер Морган еще не удивлялся тому, что люди стремятся к власти; он тогда не знал, как часто это приводит к катастрофе. Он только взял Мэтта под руку и многозначительно шепнул:
— По-моему, Мертл Белл усмотрела соблазн не в пем, а кое в ком еще.
Двери лифта растворились, и они с Мэттом оказались в обществе нескольких смешливых мальчиков-рассыльных и одного тучного политического интригана — а может быть, это был просто какой-нибудь избиратель из Индианы, приехавший приструнить своего нерадивого сенатора. Они молча съехали вниз и вышли из лифта у входа в темный тоннель, тянувшийся под площадью, через которую Морган только что переходил поверху, в сиянии весеннего дня.
— Давайте лучше пройдемся,— предложил Мэтт, и они вышли на забранную перилами пешеходную дорожку Малой сенатской подземной линии. В те дни еще не проложили нового тоннеля и не пустили новые роскошные вагончики на резиновом ходу. Пока еще, лязгая и болтаясь из стороны в сторону, так что любо-дорого было прокатиться, ходили редкие старые трамвайчики. Мэтт широкими шагами устремился вперед, на минуту напомнив Моргану старого Зеба Ванса; но думать о Зебе Вансе ему не хотелось.
— Понимаете, Рич, она все взяла из головы, всю эту свою дурацкую заметку, ведь только то и было, что я в последнюю минуту заместил Ханта, как Хант заместил Хьюза. Ну что здесь такого необыкновенного?
— Соблазн. А в Кэти Андерсон этого хватает, чего вы, опытный деревенский петух, конечно, не могли не заметить. Мертл Белл, во всяком случае, заметила, потому что соблазнительных сенаторских жен однорукий может по пальцам пересчитать.
Мэтт глуповато ухмыльнулся.
— Такой пустяк и вдруг попал в газеты, будто бог знает какая важность.
Но чувствовалось, что, в сущности, ему это даже приятно.
Мимо со скрежетом проехал вагон, набитый туристами и чиновниками, а на задней скамье сидели один сенатор из самых тупоголовых и какая-то пожилая женщина, которая ловила его слова, точно перлы. Вагон проехал, и, когда его грохот стих, Морган вонзил последнюю испытующую иглу:
— Старина Хант человек занятой, я понимаю, но Кэти, по-моему, серьезный довод в пользу того, чтобы муж почаще сидел дома.
И сразу почувствовал, что укол попал в нерв. Мэтт резко обернулся, замедлил шаги.
— Вы это о чем? Слышали что-нибудь?
Морган остановился. Навстречу, не торопясь, шли какие-то люди в серых костюмах и с портфелями.
— А вы о чем? Я только хотел сказать, что, на мой взгляд, она в постели из кого угодно вымотает душу,— сказал Морган и сразу раскаялся. Получилось уж чересчур. Он сознавал, что, помимо журналистского интереса, им руководит также и личное любопытство, и это отнюдь не делает ему чести.
Лицо Мэтта Гранта обычно оставалось совершенно непроницаемым, оно не выражало даже простейших чувств. Но теперь было явственно видно, как оно окаменело. И только в глазах, метнувшихся куда-то поверх головы Моргана, можно было прочесть живое желание уклониться от разговора.
— Ладно. Забудем,— буркнул Мэтт.
— Простите, если обидел. Я не хотел.
— Да нет, Рич, не в этом дело… Понимаете, они мои близкие друзья. К тому же у Ханта блестящее будущее. И это просто черт знает что, если такая вот личная мелочь встанет у него на пути.
Это он говорит самому себе, подумал Морган. Они пошли дальше. Серые костюмы выстроились в шеренгу вдоль перил, давая им дорогу.
— В Бруклин мы так пройдем? — спросил один из них в том повышенно жизнерадостном тоне, который сходит у американцев за остроумие; остальные бодро захохотали. Мэтт улыбнулся в ответ. Морган быстро ухватил его под руку и повлек дальше, он не хотел, чтобы рыбка так просто сорвалась с крючка.
— Если быть до конца откровенным,— продолжал он, выходя со своей добычей на конечную платформу под Капитолием и поворачивая к лифтам,— мне действительно пришло в голову, когда я прочел в газете этот, как вы говорите, пустяк, что раз уж такое напечатано, значит у Мертл Белл есть на то свои причины. Вот вы и скажите мне, может, между Хантом и Кэти что-нибудь не так?
Пока они ждали лифта и потом поднимались наверх, вокруг были люди, и в коридорах Капитолия, выстланных ярким пластиком, весеннее туристское половодье исключало доверительную беседу. Мимо проносились стайки школьников в конфедератских шапочках, попирая своими детскими беспощадными башмаками всю историю, которую преподносили им в нескольких словах блестящие стрелки-указатели. Так что у Мэтта было довольно времени на обдумывание, и он ответил, только когда они уселись за угловым столиком в буфете сената.
— Я вовсе не утверждаю, будто у них что-то не так. Но я знал в жизни многих политиков, и хотя я не психолог, по-моему, эти люди смотрят на женщину, как на политическое мероприятие: какая от нее польза для их дела? И где ее применить? Политик скоро перестает различать в самом себе, где кончается человек и начинается общественный деятель. Возьмите Ханта — удивительно, до чего он сосредоточен на своих делах, вот хотя бы на этом расследовании. И мне иногда кажется, что он все-таки не уделяет Кэти достаточно внимания. Да что там, я холост, а вы женаты. Незачем мне толковать вам об этих сложностях в семейной жизни.— Действительно, это было лишнее.— Но я знаю, если человек выставляет свою кандидатуру, ему эти семейные сложности нужны, как дырка в голове.
Услужливый негр-официант, каких тогда еще держали в сенате, как память о добрых старых временах, кланяясь и шаркая, разливал кофе белым господам. Морган не упустил мгновения — и теперь, потягивая водку и чувствуя у своей ноги ногу рыжей стюардессы, он думал: нет, я тогда ничего не прозевал, я уже и тогда выходил в первоклассные журналисты, нам палец в рот не клади. Все хватал, нахвататься не мог. Цепкий был, черт.
— Что за расследование? — тут же спросил он.— Чем это Хант Андерсон занимается на Западе?
— Ну, ну,— Мэтт улыбнулся с явным облегчением, оттого что Морган переменил тему. — Мы считали, что вас это теперь не может интересовать, уж в очень высокие сферы вы забрались.
— Ладно вам. Что за расследование?
— Разве в вашей почтенной газете слышали когда-нибудь о такой мелочи, как сельскохозяйственная комиссия, и станут обращать внимание на ее деятельность?
— Поймите вы, чудак-человек,— горячась, сказал Морган.— Год назад, когда я только начал работать в этом здании для «Кэпитал таймс», я не знал здесь никого и ничего, даже где мужская уборная, не имел понятия, а уж что я должен здесь делать или кого об этом спросить, и подавно. Помню, я спустился с галереи и иду по коридору вместе с туристами. Заглянул сюда в буфет, вижу вон там стол для корреспондентов, а за ним — вся компания: репортеры из крупных газет, личные знакомцы великих мира сего, люди, которые знают все тайные пружины, которые принимали участие в избирательных кампаниях Рузвельта, Трумэна, поддерживали Дьюи, создавали и сокрушали политические карьеры. Сидят себе за отдельным столом посреди буфета в здании сената Соединенных Штатов, а я стою за дверью и высматриваю себе местечко. Да знаете ли, Мэтт, я ведь всерьез боялся, что войду и сяду, а кто-нибудь из них посмотрит на меня и скажет: «А ты по какому праву здесь оказался?»
