Доминик Ливен - РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
Не совсем понятно, о каком Чарльзе Тревельяне здесь идет речь. В английской истории фигурируют два Чарльза Тревельяна: Чарльз Эдуард Тревельян (1807-1866), начавший карьеру государственного чиновника в Индии и известный своей негативной ролью на посту помощника секретаря Британского казначейства во время знамени. того Ирландского картофельного голода, и Чарльз Тревельян (1870-1958) - английский политик, член кабинета Г. Асквита, ушедший в отставку в знак протеста против вступления Британии в Первую мировую войну. Возможно, впрочем, что автор ошибся в имени, и высказывание принадлежит крупному английскому историку Дж.М. Тревельяну (1876-1962).
Но в Британской империи всегда имелись люди, сомневавшиеся в таком видении мира. Сюда относились прагматики, имеющие представление о социальных конфликтах и политических опасностях, таящихся в либеральной политике; финансисты, сознающие, что Вестминстер будет настаивать на самообеспечении Индии и что индийские доходы едва достаточны для оплаты расходов армии, полиции и администрации, не говоря уже о такой роскоши, как образование. Существовала и идеологическая оппозиция либерализму. В нее входили, с одной стороны, поздневикторианские расисты, которые подчеркивали врожденное биологическое отставание небелого населения, и с другой стороны, романтики и, позднее, антропологи, гордящиеся туземной культурой и настаивающие на сохранении ее уникальных традиций.
Однако в Британии никогда не могли отказаться от своей базовой, хотя порой уже и немного заикающейся приверженности прогрессу и просвещению, которые для британской элиты были смыслом ее существования, основной целью исторического процесса и залогом легитимности Британской империи. И, безусловно, британские либеральные ценности и идеологии обратили в свою веру значительные слои туземных элит сначала в Индии, а затем и повсеместно. И именно ради этих ценностей им потребовалось самоуправление и независимость от Британии. Но в этом процессе, как, впрочем, и во многих других, формальная империя была только одной из причин, повлекших радикальные перемены и перестройку на западный манер. Уже на останках империи телевидение, рыночная экономика и американизация мировой молодежной культуры оказали такое глубокое влияние на коренное население, о каком разрозненные чиновники и учителя Британской империи могли только мечтать.
Британская империя действительно производила масштабную идеологическую экспансию. Она также была мощным механизмом территориальных приращений и создания британских сообществ во всем мире. Однако в первые два века своего существования она (если не считать Ирландии) прежде всего была торговой империей. Когда англичане впервые появились в Вест-Индии, их основной целью было подорвать испанскую торговлю и контрабандно ввезти свои товары в испанскую Америку, И впоследствии Вест-Индия ценилась много выше необъятных материковых владений благодаря своему огромному вкладу в британскую мировую торговлю и, следовательно, в прибыли государства. Ост-Индская компания была учреждена как чисто торговое предприятие и полностью справлялась со своей ролью в течение первых ста лет. Задуманная первоначально как средство избавиться от посредников и обеспечить постоянный доступ к азиатским специям, со временем она стала ключевым элементом британской системы мировой торговли, которая впервые в истории связала Европу, обе Америки, Индию и даже Китай. Непоколебимым принципом британской политики с 1650-х до 1840-х годов было сохранение этой торговой сети в виде закрытой имперской системы, исключавшей любое участие посторонних. Вся торговля внутри этой системы производилась при помощи судов, несущих Юнион Джек, и все колонии могли торговать с иностранными государствами только через британские порты. Несмотря на яростную критику Адама Смита и его последователей, эта система, в сущности, была неплоха для своего времени, В эпоху, когда индустриальная революция еще не начала кажущееся бесконечным увеличение мирового благосостояния и производительности труда, выглядело вполне рациональным рассматривать спрос неизменным, а выгоды для одной страны - как потери для другой. Еще более существенным было то, что в условиях яростного соперничества европейских стран в области торговли не было никакой альтернативы созданию закрытых имперских торговых систем и защите их с мечом в руке. Когда в 1930-х годах рухнула мировая торговая система и вернулось яростное неомеркантилистское соперничество между государствами, британцам пришлось вновь обратиться к прежним торговым принципам и создать полузакрытый автаркический торговый блок, что впоследствии очень помогло Британии выжить во Второй мировой войне и после ее окончания. По иронии судьбы, подлинная сущность Британской империи как коммерческой организации накануне ее кончины оказалась более убедительной, чем за предыдущие сто лет.
Период с 1840-х до 1930-х годов был периодом британской «империи свободной торговли». Вплоть до 1890-х годов идеи Адама Смита и его последователей об экономике, коммерции и, в значительной степени, международных отношениях полностью доминировали в британском образе мыслей. Хотя протекционизм с 1890-х годов начал набирать интеллектуальную респектабельность, на выборах и интеллектуально он оставался проигравшей стороной вплоть до кризиса 1930-х годов. Для викторианских либералов огромное увеличение благ и производительности труда в результате индустриальной революции, состоявшееся прямо на их глазах, казалось практически самоочевидным доказательством того, что старая меркантилистская концепция торговли, дающая нулевые шансы в борьбе за ограниченный рынок, была неверной. На протяжении десятилетий по мере возмужания Британской империи и экономики свободной торговли сформировались мощные, облеченные правом интересы, которые последовательно защищали эту систему против протекционистского вызова начала двадцатого века. «Нацеленная на импорт экономика юга, дающая торговые, финансовые и профессиональные доходы, а также доходы рантье, вполне разделяла взгляды на свободу торговли с ориентированной на экспорт текстильной, металлургической и машиностроительной экспортной индустрией севера, с владельцами судов в крупных портах и с судостроителями Тайна, Мерси и Клайда. Капитальные имперские, военные и морские интересы косвенно зависели от свободной торговли, инвестиций в производство сырья и морские перевозки, составлявшие основной товарный оборот в поздневикторианский период. Рабочий класс решительно голосовал против любых попыток исключить из экспорта иностранное зерно».
Континентальные критики не замедлили отметить, что доктрины свободной торговли являются очередным доказательством британского лицемерия. Мол, государству, чье индустриальное превосходство позволяет без особых проблем разделаться с любым соперником на «свободном» и «справедливом» рынке, легко произносить заумные проповеди о выгодах свободы торговли для международного мира и процветания. К концу девятнадцатого века лишь меньшинство британских интеллектуалов признавало, что в этой критике содержится доля истины. В 1902 го-ду Холфорд Маккиндер писал, что «трудно представить себе, как иностранные правительства, озабоченные выживанием бедных континентальных народов, смогут противостоять давлению, оказываемому на них в связи с их протекционизмом торговым государством, обладающим островной безопасностью и далеко ушедшим вперед». В условиях свободной международной торговли «такое государство увеличит свое лидерство и в конце концов поставит весь мир в подчиненное положение».
«Свободная торговля, - писал далее Маккиндер, - это политика сильного... Сознавал ли Ланкашир, что свободный импорт был навязан Индии силой?» В 1880-х годах Сили делал такие же выводы. Он утверждал, что в противоположность большинству империй ранних эпох Британия не получала прямой дани от Индии и доходы от индийских налогоплательщиков не поступали непосредственно в королевскую казну. Британцы дали Индии мир и безопасность, а взамен получили выгоды открытого незащищенного рынка. «Здесь мы осуществляем огромную внешнюю торговлю, которая в состоянии еще расти и расти, и безопасность этой торговли может считаться обеспеченной, доколе мы являемся хозяевами в правительстве Индии». В белых доминионах Британия к 1880-м годам потеряла подобное господствующее положение. Тем не менее даже в эпоху свободной торговли было бы наивно представлять, что британская индустрия и коммерция не извлекали существенных преимуществ из наличия колоний, населенных англоговорящими народами, которые имели сильные политические, экономические и культурные связи с родиной.
Финансы были ключевым элементом британского могущества. В великой битве за империю, кипевшей между Британией и Францией с 1690-х по 1815 год, «подавляющее финансовое превосходство» было среди определяющих факторов британской победы. Даже перед индустриальной революцией Британия восемнадцатого века представляла собой относительно богатую страну с развитой для своего времени экономикой. Но Франция была гораздо больше по размерам и населению: даже в 1760-х годах ее правительственные доходы были на 30 процентов выше британских. Однако фискальная и кредитная системы Британии оказались гораздо лучше приспособленными для выдавливания соков из страны. В 1789 году, перед началом наполеоновской эпохи, будучи представителем самой обремененной налогами нацией Европы, средний англичанин платил в три раза больше налогов, чем рядовой француз. В ганноверскую эпоху 60 процентов государственных доходов поступало от косвенного налогообложения, а акцизом к 1780-м годам было охвачено 100 000 предприятий. Еще более важной была система государственных займов. В восемнадцатом веке Британия могла получить больший, чем во Франции, кредит под меньшие проценты. Ключевой здесь являлась уверенность инвесторов в учрежденных в 1690-х годах институтах, в том числе в Английском банке, но прежде всего - в системе парламентского контроля над финансами. Имущие классы чувствовали себя комфортно, ссужая деньги государству, которое контролировалось такими же людьми, как они сами, и финансовая политика которого была последовательной, прозрачной и эффективной. По контрасту на континенте давать деньги взаймы королям всегда было рискованной операцией, что автоматически влекло за собой высокие процентные ставки. Британская политика субсидирования континентальных союзников, проводимая, чтобы связать руки Франции материковой войной, была очень эффективной. Она достигла апогея в 1813-1814 годах, когда огромные суммы помогли сохранить боеспособность русской, прусской и австрийской армий вплоть до окончательного поражения Наполеона. За время почти всех войн, начиная с 1700 и кончая 1815 годом, британская торговля фактически окрепла, в то время как торговля и торговые пути сообщения Франции были уничтожены, а ее рентабельные колонии - завоеваны. Неумолимо растущее благосостояние и ряд внешних побед помогли узаконить и консолидировать парламентскую конституцию и британский правящий класс.
