Admin - i aac1e39a59aada53
Деньги... это вообще... Выкуп там, отступные... если бы помогло, если бы Демьяну можно было бы верить... Не тема: он захочет "всё и сразу". С последующей неизбежной зачисткой. Какие-то мои инновушки? А оно всё ему - ни в... А Красной Армии тут нет.
Типаж интеллектуально знаком: "гоблины 90-х". Умеют отнимать и делить. Из прочего...? - Из "сделать" - гадость, из "организовать" - убийство.
Этот ребёнок, Судислав Бонятович... Не тема: его именно для того и делали, называли, растят. Понимая и принимая вытекающие из этого риски и возможные последствия. Волчат давят не за их вины, а за то, что волки.
Вопросы - к Боняте, на мне греха нет. Дитя невинное, безгрешное... Верю. Но сказано же: "истреблю по четвёртое колено". За грехи отцов. Или, в данном случае - отчима.
Что, Ванюша, ощущаешь себя орудием гнева господнего? Которое сразу после использования поломают и выкинут. "Меч господень, б/у, с мусорки". Интересно, а что думал топор, которым Раскольников старушку-процентщицу убивал?
Что общего в тюрьме и на войне? - Бесконечность бессмысленного ожидания. Кто-то где-то принимает какие-то решения, определяет твою судьбу. Прокуроры или адвокаты, наши генералы или чужие, родной прапор или ихний снайпер... А ты - ждёшь. Я, со своей неотъемлемой наглостью, воображаю, что сражаюсь в войне, а по факту - сижу в тюрьме. Так что, "ждать" - два раза.
Ждать пришлось долго. Я успел и разминку сделать. Неоднократно. Поспать. Обновить кучу в углу. Проголодаться. Стенку пальчиком поковырять. Дверь осмотреть и ощупать. Изнутри, естественно.
Встать. Руки за спину. Лицом к стене...
Откуда-то выскочило на автомате. Аборигены и команд-то таких не знают. А вот сыромятные ремни на локти, кляп в рот (твою ж ...!) и мешок на голову - местная этнография.
Эти экзотические обычаи буколических туземцев...
Русские летописи перечисляют немалое количество случаев, когда кого-то из предков закрывали. Но как-то без подробностей. Как часто меняли постельное бельё, кто выносил парашу, повседневный и праздничный рационы...?
Увы-увы, наши представления о предках полны лакун, фрагментированы и лапидарны.
И волочь под белые рученьки, так что ноги земли не касаются, в моё время не принято. Наши зеки сами бегают. В нужном конвою направлении.
Кажется, вытащили из подземелья, вроде бы, протащили через двор, похоже, сунули в другой погреб. О-ох, блин... Не кажется - приложили лбом об стену.
-- Стоять.
Стою. Руки распутали. И... и ждут. И я жду. Никаких попыток снять мешок, вытащить мерзкий кляп...
-- Сымай с себя всё.
Снимаю мешок, по кивку Демьяна, снимаю подштанники. Судорожно всхлипываю - напоминаю о моей полной покорности и таковом же, но - испуге. Голый юнец - такой беззащитный... Оглядываю - куда бы тряпки кинуть. Заодно: общая оценка обстановки.
Это уже не застенок, что-то в хозяйстве самого кравчего. Он сам, какая-то бабища с топорной мордой, "свистящий салоп" и здоровенный мрачный мужик. Со здоровенным ножом на поясе.
-- Делай. (Это - бабище). Как закончит - позовёшь. (Это - "салопу").
И Демьян, внимательно оглядев меня и обидно хмыкнув, удалился.
Баба поманила меня к свету. Равнодушно осмотрела со всех сторон. А я - в чём мать родила. Даже косынки и креста с костяным пальцем нету - в застенке остались.
-- Эссс... А штой-то у яго ссс под кожи-то ссссветиссс...
"Салоп" углядел серебряный проблеск на моей шкурке, попытался ковырнуть, получил по рукам от бабы. Похоже, немая - бьёт без комментариев. Распахнула ларь у стены и начала выкидывать из него на стол всякие... причиндалы.
Забавно. Забавно по реквизиту понимать, что меня уже списали. Одёжка - минимальная и старая. Сапоги - вот-вот развалятся, размера на два больше моего. В таких не побегаешь. А мозолей натереть - просто не успею. Рубаха нижняя, женская, широкая, коротковатая, протёршаяся в некоторых местах. У предыдущей носительницы бюст был... девятого размеру.
Среднего в одежду не дали - сильно замёрзнуть... тоже не успею. Пошло верхнее. Тоже барахло, под образ. Шуба овечья, мехом наружу. Поеду с ряжеными, и буду кричать:
-- Я - овца! Я - овца! Ищу барана!
С пришитым коровьим хвостом. Тогда:
-- Я - тёлка! Я - тёлка! Ищу тельца. Или правильнее - тЕльца?
Пояс с костяными погремушками. Две из них подвешены на шнурках так, что можно легко снять. И набросить как удавку на чью-нибудь шею.
Основное - голова и лицо. Лицо - салом. Сверху - сажа, мука, малиновый сок. На голову... воронье гнездо из конопляных верёвочек. Длинных, чтобы лицо занавешивали. Похоже на африканскую причёску с сотней-другой косичек. На Руси женщины обычно избегают ношения масок: "Мужики в масках, а мы-то ходим, платками завесимся и идем... Закосынкаемся и волосы распустим".
Сверху платок - чтобы всё это не сваливалось. Ещё один - красный грязный платок домиком.
-- Ссскажи - бу! Не, не хватат чегосссь.
Баба достала какую-то шкатулку, поковырялась, вытащила... вставную челюсть! От вампира! С клыками, костяную, грязно-белую, нечищеную. Запихнула мне в рот. Удовлетворённо кивнула. Такая гадость! Выберусь - первым делом выплюну.
Ощущение времени у меня после застенка сбилось, кажется, была уже глухая ночь, когда заявился кравчий. Хорошо навеселе, но службу правит: разговор товарищеский, приязненный. Мы ж теперь соратники! Или - подельники.
-- На вот. Ножик. Им... дело сделаешь, да там и оставишь. Чтобы у тебя, ежели что, не нашли. Давай, Ванюша, сделай своё, а я уж своё... в наилучшем видике. Э... в виде. Давай, пошли.
Забавно, слов: "убей Судислава" - так и не прозвучало. Только моё: "понял". А что я понял - моя проблема. Кравчий мне ничего худого сделать - не приказывал. Ежели что - при очной ставке отопрётся вполне искренне. Вот как надо! Вот как здесь разговоры разговаривают! Отчего Будда так на меня и вызверился - прокололся он, лишнее сказал.
У крылечка - сани невеликие, влезли вместе с "салопом". Возчик вожжами махнул, тронулись, пристроились в хвост к череде других саней, десятка два. Там тоже какие-то ряженые, девки визжат, парни молодые ржут. Воротники ворота открыли, и... с факелами, с визгом, хохотом... поехали.
"Салоп" наставляет на ухо:
-- Приедемссс - пойдём сссо всеми. Потом - в левую половину. Переходомссс. Сссо двора - не войтиссс. Ссстража. На третий поверхссс... Тама в сссерединессс... сссам увидишссс.
Что же он такое... жирное ел? Запах пробивает через два моих платка и пеньковую вермишель на лице. Придавить бы... Не сейчас. Сейчас - выкрутится самому. Плохо, что у тысяцкого - стража во дворе. Сперва "подозрительного чужака" прирежут, потом спрашивать начнут. Не сбежать. "Салоп" отстанет только когда я на женскую половину уйду. А когда буду возвращаться - повстречаю "благородного рыцаря". Который и зарежет переодетого злоумышленника и душегуба непотребного. Или "салоп" ещё кого наведёт. Да и, вероятно, не один он там такой. Крикнет "бей" и понеслось:
"Били, били, колотили
Морду в попу превратили"...
А дальше - по комариному:
"Он лежит себе, не дышит
Ручкой-ножкой не колышет.
Сдох"...
А так волнительно, ребята, когда тебя на смерть везут... Фигня! "Плавали, знаем!". Я тут, в "Святой Руси" - совсем "не девочка", "дорогу на эшафот" - уже не впервой топчу. Какой интересный опыт подарили мне предки!
Ночь крещенского сочельника - ясная, морозная. У Смоленского тысяцкого Боняты Терпилича во дворе - гулянье: столы стоят, костры горят, народ по сугробам валяется. Бубны бьют, дудки дудят, гусли гудят, сопелки сопят. Скоморохи скачут и орут. Орут разное, противное, визгливое, пьяное, аж заходятся. Из сарая рядом с конюшней вылетает на четвереньках парень с напяленной вместо шапки головой свиньи и с голым задом, запряжённый в детские санки. Следом с хохотом бегут девушки и лупят его хворостинками. Потом выносится тройка запряжённых в телегу медведей. Нет, всё-таки, люди - снизу сапоги видны. Но орут... по-медвежьи. На телегу наваливается куча разного народа, визжат, проносятся через двор и сразу же сваливаются: телегу по сугробам не протащить - медведи быстренько выпряглись и перевернули экипаж с пассажирами. На краю двора молодые бабы и девки собирают в крынки чистый "крещенский снежок" - холсты белить да от сорока недугов лечить. Поглядывая на ярко блистающие звезды приговаривают:
-- Звезды к гороху горят, да к ягодам; вдоволь уродится, то-то загуляем в лесах да в горохах!
У колодца посреди двора сидит меланхоличный пьяный полуголый козёл с чёрной мордой и золочеными рогами, трясёт бородой, отблёскивая сальным по голому, воет по-волчьи на луну, временами переходя на блеяние. У его ног куль рогожи. Когда кто-нибудь подходит близко - вытаскивает оттуда горсть золы и дует на прохожего. Прохожий отшатывается, ругается. Козёл - хохочет, матерится, блеет, снова воет. Три немолодых женщины, напевая что-то своё, тягучее, совершенно не в такт основной взвизгивающей и грохающей музыке, подпрыгивают и пританцовывают перед запертым невысоким крыльцом слева, крутятся каждая юлой. Потом хватают на варежки комья рыхлого снега и манерно засевают им крыльцо. Снова кружатся, мурлыкая себе под нос:
