Анатолий Иванов - Вечный зов
Тем более неожиданным показался его возглас. В широко поставленных глазах его, во всей коренастой фигуре, в голосе и особенно в этой «пышенице» в сочетании со словом «ваша» было что-то обиженно-злое, нехорошее. Василий слышал, что он когда-то несправедливо был посажен, и подумал, что вследствие этого, наверное, такой молчаливый и злой.
Возле полевого вагончика, где сидели колхозники, установилось безмолвие. И в этой тишине Молчанов ещё дважды произнёс:
— Чего тычешь? Чего тычешь?
— Я не тычу, Аркадий Михайлович, я просто говорю, — сказал Кружилин.
— Ты говоришь… Тогда и я скажу, — чуть помягче, но всё равно со злостью продолжал Молчанов. — Вот все говорят: испортился колхозник, работать не хочет, этим, как его… собственником стал. Всё на своём огороде торчит да за своей скотиной ходит. Будто, мол, колхоз не его. Ежели косит, скажем, колхозник сено для своей коровы, так пластается до полного выдоха, потом всё до клочка подберёт и увезёт. А на общественных коров так себе робит, с перекуром. И потом — осталась где копна в кустах, чёрт с ней, не полезет, пусть пропадает. Не своё, мол. А зимой скот дохнет от бескормицы…
— Что ж, бывают ведь такие случаи, — проговорил Василий. — Не лазают.
— А кто виноват? Я, что ли? — хрипло спросил Молчанов.
Такого поворота в рассуждениях колхозника Кружилин никак не ожидал.
— Не понимаю… — начал было Василий, но Молчанов перебил его насмешливо:
— Где уж тебе!
— Зря ты так, Аркадий Михайлович.
— Ничего не зря. За этой копёшкой и я, брат, лишний раз в неловкое-то место не полезу. И ты не полез бы, коль поробил бы с наше на дядю. А то — пышеница-пышеница…
— Как это понять — на дядю? И при чём всё же здесь пшеница?
— А при том! Посеяли бы тут кукурузу — так это для себя. А пышеничку — для дяди. Да ежели она ещё уродит. Вот и думай…
Молчанов встал и пошёл. Понемногу, как-то безмолвно, разошлись и остальные. А Кружилин остался думать.
Таких вечеров и ночей для дум у него было более чем достаточно.
Несколько раз в колхозе появлялся Полипов. «Для дяди…» — каждый раз вспоминал слова Молчанова Кружилин. Встречаясь с уполномоченным, секретарь райкома хмурился, говорил почти всегда одно и то же:
— Плохо, плохо, Василий Поликарпович. Личный пример — это хорошо. А сроки уходят. Многие уже отсеялись, а вы… Нажимайте.
Однажды Полипов приехал раздражённым сильнее обычного.
— Почему ночные смены не во всех бригадах организованы? Во второй сеют круглосуточно, а в третьей почему ночами не работают? Что вы тут? Опять «сырые» настроения? Слышишь, Иван Силантьевич?
— Слышу, — ответил председатель колхоза. — Тут мы действительно того… закрутились. Организуем.
— Вот так. Учи вас. Значит, нынче же выделить ночных сеяльщиков. Кружилин, ты проконтролируй, — сказал на прощанье Полипов таким тоном, будто рядом не было председателя колхоза.
Василий же знал, что в третьей бригаде сеять можно далеко ещё не везде. Большинство полей в этой бригаде находилось в низменных местах, земля там лежала ещё сырая и холодная.
— Хорошо, проконтролирую, — пообещал Кружилин. Когда же Полипов уехал, сказал Савельеву: — Делай, Иван Силантьевич, как знаешь.
— А чего тут знать? Спелой земли в третьей бригаде почти нет, а во второй триста гектаров пересыхает. Половину техники из третьей во вторую надо перегонять.
— Вот и перегоняй.
Отсеялся «Красный партизан» позже других хозяйств района, но Василий Кружилин был доволен: всё Иван Савельев сделал по-хозяйски, семена легли в тёплую землю.
— А я думал, к июлю не закончите сев, — сказал Полипов, когда Кружилин появился в райкоме.
— Сводку подпортили? — как можно равнодушнее спросил Василий.
— Вон как! И ты туда же! — воскликнул Полипов. — Это модно сейчас стало — за сводки стыдить районных руководителей. А пора бы сообразить — не в сводках дело. В лучших агротехнических сроках. А вы с Савельевым… и с твоим отцом их упустили.
— Не думаю.
— Так думай, чёрт возьми! Пора уж привыкать к этому. Вот посмотришь — урожай у Савельева нынче будет с гулькин хрен.
— Посмотрим.
На том и расстались с Полиповым.
* * * *Урожай в «Красном партизане» выдался в самом деле в тот год незавидный. Но в других хозяйствах — и у тех, которые окончили сев раньше, и у тех, которые позже, — было совсем плохо.
«Действительно, надо беречь таких хозяев, как Савельев, а мы…» — в течение лета часто раздумывал Василий Кружилин, вспоминая слова своего отца.
— Куда уполномоченным на уборку поедешь? — спросил Полипов осенью у Василия. — К отцу и своему любимому Савельеву, конечно?
Кружилин хотел напомнить о том разговоре, который состоялся весной, хотел сказать, что всё-таки именно Савельев посеял в лучшие агротехнические сроки, а потому и урожай в «Красном партизане» выше, чем у других. Но поглядел на секретаря райкома — и пожалел его. Полипов за летние месяцы осунулся, похудел, глаза ввалились. Шея и скулы его почернели от солнца, губы загрубели, заскорузли от степных ветров. Он целое лето мотался изо дня в день по полям района, не ходил даже в отпуск. Как будто всё это могло каким-то чудодейственным образом повлиять на урожай в тот засушливый год.
Ещё Кружилин хотел сказать, что уполномоченные, кажется, вообще не нужны в колхозах. Но представил, как на это среагирует Полипов: «Ты понимаешь, что говоришь?! Ты понимаешь, какой нынче год?!» — и произнёс:
— Что ж, можно и в «Красный партизан».
В тот же день Василий выехал в колхоз.
В Михайловке давно научились собирать весь урожай, до зерна. И хоть урожай был не бог весть какой, Савельев одним из первых в районе выполнил план продажи хлеба государству, продал немного даже сверх плана и засыпал порядочное количество фуража.
О фураже председатель беспокоился, как говорят, неустанно и неусыпно. Он не раз заставлял перемолачивать то одну, то другую скирду соломы, перевеивать целые вороха мякины, в которых, по его расчётам, должно было остаться сколько-то зерна.
Из-под сортировок и прочих очистительных машин распорядился тщательно заметать отходы — и всё в амбары, в амбары.
Василий понимал тревогу и беспокойство Савельева. В колхозе большое животноводство, а из-за засухи сенокосы вышли чахлыми, скудными. Хорошо уродила кукуруза, но её было посеяно маловато. Только теперь Кружилину стало до конца понятно, что наделал Полипов, заставив весной засеять пшеницей подготовленный для кукурузы массив. И вообще, ему стало многое понятней после того, как он, считай, всё лето провёл в колхозе.
Уборка в районе подходила к концу.
Сумеречным и промозглым октябрьским днём Поликарп Кружилин, председатель Савельев и Василий сидели в конторе и подсчитывали, сколько зерна засыпано на фураж. И хотя потребности хозяйства далеко не были обеспечены, цифра получилась всё же порядочная.
— Да, считаем. — И Савельев сбросил с конторских счётов костяшки, — А пересчитывать, чуется мне, опять будет Полипов. На сколько там районная сводка хлебозаготовок?
— На семьдесят процентов пока, — усмехнулся Поликарп Матвеевич.
— Во-во… зловещая для нас цифирь. Да неужели это никогда не кончится? Сколько же можно рубить сук, на котором сидим?
В последующие две недели Савельев пропадал в тайге, наблюдая за раскорчёвкой. На это дело была брошена вся освободившаяся техника.
— Не приезжали из района? — каждый вечер спрашивал он, возвращаясь из тайги.
— Бог миловал, — отвечал Поликарп Матвеевич. В воздухе холодало с каждым днём.
Но когда уже почти всем стало казаться, что из района никто не приедет, у конторы ранним утром остановился райкомовский газик.
— Та-ак… — Савельев тяжело присел на подоконник. — Как по нотам всё идёт…
Полипов зашёл в кабинет, шумный, разгорячённый, будто бежал всю дорогу за собственной машиной.
— Ну, здравствуйте, здравствуйте, партизаны! — заговорил он весело. — Корчуете, значит, тайгу-матушку? Как же, читал, читал в нашей районке. Частенько, частенько о ваших геройствах газетка пишет. Вот что значит иметь редактора собственным корреспондентом. Так здравствуйте, что ли?
Василий и его отец поздоровались, а председатель вместо приветствия спросил, глядя в окно:
— За фуражом нашим приехал?
Полипов не спеша повернулся к нему.
— А ершистый же ты, брат. Люблю таких. Нет, не за фуражом. За тобой, Иван Силантьевич.
Савельев поднял вопросительно голову.
— Именно, Иван Силантьевич. Специально за тобой приехал. Давненько не был ты в районе.
— Особых дел не было, вот и не ездил.
— Да ты, вижу, всё сердишься. Нехорошо… Ну, свои люди — сочтёмся. Давай собирайся.
— Что там стряслось такое?
