Фест - Адольф Гитлер (Том 2)
Совершенно в стиле самоучек, который впоследствии приводил в немое отчаяние его товарищей по застольям, Гитлер начал собрание, о котором мы знаем из записей Штрассера, с поучающих рассуждений об искусстве (оно-де не знает революционных переломов, но существует лишь как «вечное искусство», да и вообще – все, что заслуживает имени искусства, имеет греческо-нордические корни, остальное же – обман). Затем он долго распространялся о роли личности, проблемах расы, мирового хозяйства, итальянского фашизма, чтобы только потом вернуться к социализму, к «проблеме Пилата»[162 - Heiden К. Geschichte, S. 259.], которая, между тем, уже невидимо витала на переговорах с самого начала. Он упрекнул Штрассера, что тот идею ставит выше вождя и вообще «хочет дать каждому члену партии право судить об идее, больше того – право решать, верен ли ещё вождь так называемой идее или уже нет. Это – демократия худшего пошиба, и именно у нас ей нет места, – воскликнул он возмущённо. – У нас вождь и идея едины, и каждый член партии должен делать то, что прикажет вождь, воплощающий в себе идею и „единственно знающий её конечную цель“. Он вовсе не намерен, продолжал Гитлер, „позволять нескольким литераторам, заболевшим манией величия“, разбить „партийную организацию, построенную на основе дисциплины её членов“.
Неспособность Гитлера рассматривать человеческие отношения в каком-либо другом аспекте, кроме иерархического, редко проявлялась так наглядно, как в ходе этих переговоров. Каждый аргумент, каждое возражение он парировал, словно это был интеллектуальный рефлекс, вопросом о власти: кто имеет право распоряжаться, кто здесь отдаёт приказы, а кто должен им подчиняться? Всё было безоглядно сведено к противопоставлению «господа – рабы»; есть сырая, необразованная масса – и есть великая личность, для которой эта масса является орудием и объектом манипуляции. Удовлетворение законных потребностей этой массы в защите и обеспечении – это и был, по мысли Гитлера, социализм. В ответ на упрёк Штрассера, что он пытался придушить революционный социализм партии ради своих новых связей с буржуазной реакцией, Гитлер резко возразил: «Я – социалист, в отличие, например, от влиятельного господина Ревентлова. Я начинал как простой рабочий. Я и сегодня ещё не могу терпеть, чтобы мой шофёр ел на обед не то, что и я. Но то, что вы понимаете под социализмом – это неприкрытый марксизм. Понимаете, основная масса рабочих не хочет ничего иного, кроме хлеба и зрелищ, она не думает ни о каких идеалах, и мы никогда не сможем рассчитывать на завоевание симпатий значительного числа рабочих. Нам нужна элита нового слоя господ, движимая не какой-то там моралью сострадания, но ясно осознающая, что она благодаря своей лучшей породе имеет право властвовать, и потому безоглядно поддерживающая и обеспечивающая это господство над широкими массами…. Вся Ваша система – это работа за письменным столом, не имеющая ничего общего с действительной жизнью». Обращаясь к своему издателю, Гитлер спросил: «Г-н Аман, Вам понравилось бы, если бы в Ваши дела вдруг стали вмешиваться Ваши секретарши? Предприниматель, несущий ответственность за производство, создаёт и хлеб для рабочих. Именно для наших крупных предпринимателей самое важное – не накопление денег, не жизнь в богатстве и т. п., а ответственность и власть. Благодаря своему усердию они пробились наверх, и на основании этого отбора, который опять-таки свидетельствует только о лучшей породе, у них есть право вести массы за собой». Когда, после горячей дискуссии, Штрассер поставил принципиальный вопрос – останутся ли производственные отношения неизменными после захвата власти, Гитлер ответил: «Ну разумеется. Уж не думаете ли вы, что я настолько безрассуден, чтобы разрушить экономику? Только если кто-то будет действовать наперекор интересам нации, вмешается государство. Но для этого не требуется ни экспроприации, ни права рабочих на участие в управлении государством, „Потому что, продолжал он, на самом-то деле всегда существует только одна система: «Ответственность перед верхами, авторитет по отношению к низам“, так это практикуется тысячелетиями и вообще не может быть иначе.[163 - См. более подробное и, учитывая сопутствующие обстоятельства, явно драматически стилизованное изложение Отто Штрассера (Strasser О. Mein Kampf, S. 37 ff, особенно S. 50ff), в основе которого лежат более ранние описания этой встречи. В передаче содержания беседы в целом, пожалуй, не может быть никаких сомнений – не только потому, что сразу же после её окончания был по памяти составлен подтверждённый протокол, но и потому, что такая аргументация Гитлера совпадает с его многочисленными высказываниями в других случаях.]
В интерпретации Гитлером социализма нет ни гуманного побудительного импульса, ни потребности в обновлении общественной структуры. Его социализм, говорил он, не имеет «ничего общего с „механической конструкцией“ хозяйственной жизни», он только дополнительное определение понятия «национализм»: он означает ответственность всей структуры в целом за индивидуума, тогда как «национализм» означает, что индивидуум всего себя отдаёт этому целому; в национал-социализме же, продолжал Гитлер, объединяются оба этих элемента. Такой приём воздавал должное всем интересам, а сами понятия низводил до роли игральных фишек: капитализм находил своё завершение только в гитлеровском социализме, а социализм, оказывается, был осуществим только в условиях капиталистической экономической системы. Эта идеология прикрывалась левыми этикетками только из соображений тактики захвата власти. Она требовала государства, сильного и внутри, и вне своих границ, требовала неоспоримого господства над «широкой безымянной массой», над «коллективом вечно несовершеннолетних»[164 - Rauschning H. Gespraeche, S. 45 f. По поводу определения Гитлером понятия «социализм» см. также его высказывания: Adolf Hitler in Franken, S. 144, S. 167 ff. (речь 30. 11. 1929 г.).]. Какой бы ни была исходная точка истории НСДАП, в январе 1930 года она являлась, как утверждал Гитлер, партией «социалистической», чтобы использовать избирательный потенциал популярного слова, и «партией рабочих», чтобы заручиться поддержкой самой энергичной общественной силы. Как и обращенность к традиции, к консервативным ценностям и представлениям или к христианству, социалистические лозунги были частью манипулятивного идеологического подполья, служившего для маскировки, введения в заблуждение и прикрываемого девизами, менявшимися вместе с конъюнктурой. Насколько цинично отбрасывались, по крайней мере, верхушкой, программные принципы, один из молодых энтузиастов-перебежчиков, вступивших в НСДАП, узнал из разговора с Геббельсом, в ответ на своё замечание о том, что положение Федера об уничтожении процентного рабства все же содержит в себе элемент социализма, он услышал в ответ: лучше уничтожить того, кто слушает этот вздор.[165 - См.: Heiden К. Geburt, S. 38.]
Та лёгкость, с которой Штрассер вскрывал нелепицы и жонглирование понятиями в аргументации своего собеседника, очень задела Гитлера. Он вернулся в Мюнхен расстроенным и, как обычно после таких дискуссий, несколько недель не подавал никаких вестей о себе, так что Штрассер оставался в полном неведении. И только когда он в памфлете, озаглавленном «Министерское кресло или революция?», описал ход дискуссии и обвинил вождя партии в предательстве по отношению к социалистическому ядру их общей идеологии, Гитлер нанёс ответный удар. В письме, стилистические огрехи которого выдают степень его озлобленности, он приказывает своему берлинскому гауляйтеру, не церемонясь, исключить Штрассера и его последователей из партии. Он писал:
«В течение нескольких месяцев я как ответственный руководитель НСДАП наблюдаю за попытками внести разброд и смуту в ряды движения, подорвать его дисциплину. Под предлогом борьбы за социализм делаются попытки отстаивать политику, совершенно отвечающую политике наших еврейско-либерально-марксистских противников. То, чего требуют эти круги, совпадает с желаниями наших врагов… Теперь я считаю необходимым беспощадно, целиком и полностью вышвырнуть из партии эти деструктивные элементы. Сущее содержание нашего движения сформулировали и определили мы – люди, основавшие это движение, боровшиеся за него, томившиеся за его дело в тюрьмах и поднявшие его после краха к нынешним высотам. Те, кому это содержание, заложенное нами, в первую очередь мной, в основание движения, не подходит, не должны приходить в ряды движения – или же покинуть их. Пока я руковожу Национал-социалистической партией, она не станет дискуссионным клубом лишённых корней литераторов или салонных большевиков; она останется тем, чем является и сегодня: дисциплинированной организацией, созданной не для доктринёрских дурачеств и политических перелётных пташек, но для борьбы за такое будущее Германии, в котором классовые понятия будут сокрушены».[166 - Heiden K. Hitler, Bd. 1, S. 275; а также: Kuehnl R. Op. cit. S. 374.]
