Корд Роман - Kord Роман Чужие крылья.
- Вверх. Уходим вверх, потом повторяем атаку, - торжество в голосе командира слышалось даже сквозь треск помех. Перегрузка вдавила в сиденье, в глазах тьма и мелькание крестов, но вскоре отпустило. Они набрали с километр высоты и под самыми облаками снова свалили машины на крыло и вниз. Облака мелькнули так близко, что Виктору показалось - вытяни из кабины руку и ты зачерпнешь эту белую вату. “Какие мысли в голове идиотские” - подумал он. - “Тут бой идет, а я про облака думаю”.
Снова атака сверху. Один из мессеров лежал на земле, сломанной, грязной птицей, отчетливо выделяясь на фоне черно-белого, как старинное кино, пейзажа степи. Недалеко мелькал купол парашюта. Второй был прямо под ними, набирал высоту. Ситуация лучше не придумаешь, их двое и они выше. Шансов у мессера не было.
Впрочем, немецкий пилот так не думал. От первой атаки он уклонился легко, с грацией олимпийского гимнаста. От атаки Шубина он ушел вверх, размазанной бочкой и, в верхней точке, резко переложил машину обратно, снова выскользнув из прицела у Виктора. Они, разогнанные на пикировании до максимальной скорости, никак не могли повторить его маневры. Во второй раз немец ускользнул вниз уже от Шубина, предпочтя увернуться от Виктора виражом. У него даже хватило наглости довернуть и пострелять им в след. Толку от такой стрельбы было немного, трассеры мелькнули далеко внизу, но Виктор разозлился. “Вот сучонок, тут шкура на волоске висит, а он сбить хочет. Ну, хоть ты и ас, а мы тебя все равно загрызем”. Во время третьей атаки он немного прибрал газ и все-таки сумел довернуть на уходящего в размазанную бочку немца. МиГ на скорости становился дубоватым, плохо реагировал на рули, но он сумел на долю секунды загнать вражеский самолет в прицел и нажал на гашетки. Огненная трасса мелькнула, тая в небе, однако часть пропала в силуэте вражеского самолета. Снова перегрузка, уход наверх и разворот для новой атаки.
Внизу по-прежнему мелькал парашют, мессер так же набирал высоту, только за ним теперь тянулся тонкий, едва видимый белый шлейф. “Почему он не удирает?” - успел подумать он, - наверное это неспроста”.
Внезапный, резкий удар потряс самолет, ручку управления вырвалась из руки и сильно ударила по пальцам. Со страшным треском остекленение фонаря разлетелось на куски, а приборная доска словно взорвалась изнутри, раня лицо битым стеклом. Мотор завыл, как раненный кабан, затем резко замолчал и в кабину полился горящий бензин. Над ним, надсадно воя мотором, проскочил мессер. “Прошляпили. Мля-я-я. Увлеклись и прошляпили атаку. Вот почему немец не убегал - он ждал подмогу. С-сука”. Сквозь рев вражеского мотора слышался свист ветра и треск пламени. Ногам было очень жарко, унты и штанины комбинезона уже горели. Он быстро отстегнул ремни и попробовал выбраться наружу. Тщетно, фонарь не открывался, поврежденный осколками. Виктору пришлось срывать его монтировкой, поминая недобрым словом свою инициативу. Ноги уже нестерпимо жгло, когда он, наконец, сумел вывалиться из кабины.
Об землю его приложило основательно, потом еще и протащило, набив рот снегом и исцарапав лицо. В конце концов, он сумел освободиться от парашюта и стал на ноги, но не удержался и рухнул в снег. Полежав и немного придя в себя, он снова попытался подняться. Ноги мелко дрожали от пережитого, но держали прочно. Тут его стошнило прямо на унты. Спазмы были настолько сильные, что он упал на карачки и стоял так, пока желудок полностью не очистился. Когда позывы прекратились, он, не вставая, кое-как обтерся и осмотрел себя. Руки вроде двигались нормально, значит, переломов нет. Из носа сочится кровь, пачкая остатки снега, и левая ладонь кровоточит сквозь перчатку, так это мелочи жизни. Заторможено ощупывая себя, пытаясь убедиться, что целый, он наткнулся какой-то чужеродный выступ на боку. Он не сразу понял, что это пистолет, спрятанный во внутренний карман комбинезона. Многие летчики в их полку любили носить пистолет на ремне, напоказ. Вкупе со свисающей едва ли не до земли планшеткой, это должно было придавать их обладателю геройский вид и делать неотразимыми в женских глазах. У Виктора же, сейчас, привычного планшета на боку не оказалось - оторвался при прыжке. Летные очки тоже слетели. Будь кобура с пистолетом на ремне, возможно, оторвалась бы и она. Хорошо хоть унты остались. Он слышал, что были случаи, когда летчики приземлялись босиком. Ну а так вроде целый, только лицо горит огнем, да ноги побаливают. Да в голове пустота и гул, отдающийся болью в висках.
Впереди, насколько хватает глаз степь. Выделяются лишь балки да далекая полоска лесополосы. Все на виду, все видно. Вдалеке, что-то горело, пачкая небо жирным дымом. “Да это же мой МиГ! А мессер где?”
Он, наконец, поднялся, обернулся и вдруг, сзади, увидел человека. Он быстро шел к Виктору уверенной походкой победителя, гордо задрав голову. Высокий, в серо-синем обмундировании и летном шлеме, он подходил все ближе. В руке у него был пистолет.
Увидев, что на него смотрят, человек этот человек открыл рот, и вроде как закричал повелительно махнул рукой с пистолетом. Но Виктор не слышал ни слова, только гул в голове усилился. Он только тупо смотрел, не понимая, что от него хотят. Видя, что на его слова не реагируют, серый человек снова открыл рот, тыкая пистолетом в Виктора и приближаясь все ближе.
“Да это же немец!”- в голове у Виктора что-то щелкнуло, гул пропал, и он услышал странно знакомые, но чужие слова. - “Тот летчик, что Шубин сбил. Что он там лопочет? Он меня в плен берет?!” Он постарался выхватить ТТ одновременно взводя курок, но тот за что-то зацепился и никак не хотел вылезать из-за пазухи. Немец, правильно истолковав его ерзанье, перестал голосить и выстрелил. Что-то с шумом ударило ему в голову слева, ухо и висок словно обожгло огнем. - “Я убит?” - Ноги стали ватными, от страха и внезапности удара он неловко упал набок. Было очень обидно умирать вот так, на снегу, застреленным зачуханным ведомым летчиком. Пистолет неожиданно оказался в руке и теперь уже Виктор принялся стрелять в немца. Он боялся, что скоро умрет, поэтому особо не целился, выпуская пулю за пулей, по стоящему метрах в пятидесяти противнику. Неожиданно, его враг согнулся пополам, уронив пистолет, затем подскочил и бросился бежать, странно забирая в сторону словно по дуге, и наконец, свалился на землю и словно поплыл, загребая снег и грязь руками и все замедляясь.
Немец давно затих и не подавал признаков жизни, а Виктор все лежал на снегу, боясь пошевелиться. Было немного обидно, но не так как раньше, когда его только что убили, смерть немца немного загладила горечь. Его смерть все никак не приходила, ему уже надоело лежать, левая рука затекла, лицо по-прежнему болело, а гул в голове медленно стихал. Тут он понял, что дышит, и медленно, боясь непонятно чего, стянул с головы шлемофон. Никакой дырки в голове не оказалось, пуля ударила в наушник, порвала кожу на виске и разорвала край уха. Осмотревшись, он увидел еще одну, сквозную дырку в комбинезоне, чуть ниже колена. Счастье заполнило его целиком, он тихо засмеялся от радости, глядя на стремительно густеющие облака, на прошлогоднюю траву, пробивающуюся из-под снега, на окружающий его, прекрасный мир…
Он сидел так еще долго, может пять минут, а может и полчаса, обдумывая свое незавидное положение, размышляя и строя планы. Когда Виктор в очередной раз поднялся на ноги, у него уже был относительно четкий план дальнейших действий.
Первым делом он финкой порезал парашют, с треском кромсая белоснежную шелковую ткань, выкроил себе накидку наподобие пончо, подпоясавшись обрезком стропы. Затем вырезал треугольный кусок шелка и соорудил косынку, повязав ее на пиратский манер, поверх шлемофона. Отрезав крупный кусок материи, скатал ее рулоном и, обвязав кусками строп, сделав из них же лямки, закинул за спину. Пригодится. Подхватив остатки растерзанного парашюта, поспешил к подстреленному врагу.
Он был уже мертв, здоровенный рыжий детина, даже крупнее Виктора, лежал ничком, утопив измазанные грязью руки в проталине. Он словно хотел уцепить побольше этого жирного раскисшего чернозема, но так и застыл, скорчившись и прижавшись к чужой земле. - “Хорошо, что мы с ним на пистолетах разборку устроили” - отстраненно подумал Саблин. - “На кулаках с таким драться - дохлый номер. Побьет”.
С усилием перевернув тяжелое тело, он без всякого зазрения совести принялся обшаривать карманы покойника. Трогать мертвеца было противно, в другой ситуации он с удовольствием бы попытался избегнуть этой процедуры, но сейчас деваться некуда. Один в степи, без еды - борт паек остался в гибнущем самолете, и до линии фронта километров пятьдесят.
К большому сожалению, немец оказался небогат на ништяки, но кое-что Виктор все же захомячил. Первым делом забрал документы из нагрудного кармана комбинезона светлую книжицу с орлом люфтваффе на обложке и вклеенной фотографией. С фотографии жизнерадостно улыбался полный сил и надежд мертвец. В боковом кармане отыскалась небольшая, грамм на 200, полная фляжка. Красивая, сделанная по всей видимости из серебра, она была покрыта затейливой чеканкой изображающей сцены охоты. Однако не вода - жидкость обожгла губы, оставив во рту мягкий привкус коньяка. В карман. Еще хорошим трофеем стали часы покойника. Он их снял без всякого зазрения совести, брезгливо морщась когда прикасался к остывающей руке и сразу нацепил на запястье. Однако уже 8 утра, пора шевелить булками.
