Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая
мы все больше в грязи и воде возимся».
Они были уже совсем близко. Пестель крикнул: «Братцы! Перед вами Черниговский полк, люди,
которые первыми обрели свободу...»
Над их головами засвистела картечь. Пестель, развернув лошадь, так и не выпуская знамени,
приказал: «Петр Федорович, надо возвращаться к полку, построить его в оборонный порядок!»
Петя еще успел увидеть, как с холмов спускается кавалерия, как падает с лошади Муравьев-
Апостол, а потом и он сам почувствовал острую, мгновенную боль в спине, и упал, зацепившись за
стремя. Лошадь понесла, и он подумал: «Жарко. Это кровь. Господи, только бы с Женечкой и
Степушкой было все в порядке, только бы они семью не тронули. Не тронут, их вины нет, ни в чем.
Только моя, только моя...»
Лошадь внезапно дернулась, один из солдат Черниговского полка, что оказался рядом, вонзил ей
штык в брюхо и Петя прошептал: «Зачем?»
-Сами наварили каши, сами ее и ешьте! - солдат выматерился. Петя, упав на окровавленный, в
пороховой гари снег, потерял сознание.
Пестель очнулся уже в темноте. Он поднял веки. Застонав, даже не разобрав, кто перед ним, он
спросил: «Что..., что с полком?».
-Тихо, тихо…- ее рука была ласковой, твердой.
-Выпей, - Джоанна дала ему немного водки. Он закашлялся. Приподнявшись, оглядевшись,
Пестель увидел, что лежит в гуще леса, на расстеленной по земле шинели. Она разожгла костер и
построила маленькое укрытие из веток.
-Их взяли в плен, - вздохнула Джоанна. «Почти всех. Кое-кто успел уползти, и я вынесла сюда
нескольких легкораненых. Муравьев-Апостол, - она помолчала, - и полковник Воронцов-
Вельяминов тоже в плену. Их уже увезли. Будет рискованно их освобождать, хоть я оружие и
собрала. Брат Муравьева-Апостола застрелился, я это видела. У тебя голова разбита, - Пестель
поднял руку и коснулся тряпки, - они думали, что ты мертв. Я сняла шинели с убитых, мы не
замерзнем. И вторую лошадь привела, - Джоанна устроилась рядом с ним, и велела: «Спи. Тебе
завтра в седле ехать».
Он быстро согрелся под наваленными на них шинелями. Поморщившись, - голова болела, -
Пестель сказал: «Проселками доберемся до Тульчина. Я заберу золото, которое там у меня есть, в
тайнике, и разделимся. Ты поедешь в столицу, за сыном, а я отправлюсь на юг. У меня там, -
Пестель помолчал, - кое-какие друзья есть, с давних времен».
-Греки, - кивнула Джоанна. «Но Ипсиланти сейчас в плену».
-Зато все остальные на свободе, - ответил Пестель. Поворочавшись, он положил ее голову себе на
плечо: «Борьба не закончилась, а только начинается».
Джоанна улыбнулась: «Мы с Мишелем потом приедем к тебе, в Грецию. Если все удачно
сложится».
-Именно так и будет, - уверенно ответил Пестель. Обняв ее, он шепнул: «Спи. Я люблю тебя».
Местечко Сквира
Он проснулся от плача ребенка за стеной. В крохотной, боковой каморке корчмы было даже
жарко, пахло гусиным жиром, луком. Пестель, услышав тихий голос матери, что встала укачивать
дитя, прижался губами к нежному плечу Джоанны. Она спала, положив белокурую голову на руку,
размеренно, спокойно дыша. Они продали лошадей в первой же деревне, по дешевке, и там же
купили крестьянскую одежду. Пестель пошарил рукой по полу. Найдя сигары, он прикурил от
свечи. Джоанна пошевелилась, что-то пробормотала, и, казалось, уснула еще крепче.
-Всадники привлекают внимание, - сказала она, выезжая из леса. «Тем более, сразу видно, лошади
у нас армейские».
Перевязанную голову он покрыл потрепанной, заячьего меха шапкой. За эти несколько дней у него
отросла короткая, неухоженная бородка. Джоанна была в суконной юбке, старых сапогах и
бараньей свитке. В селах она притворялась немой. Только здесь, в еврейском местечке, велев ему
подождать на улице, Джоанна решительно направилась к одноэтажной, каменной синагоге.
На них не обращали внимания - голова Джоанны была укрыта платком, как и у местных женщин.
Пестель едва успел сказать: «А как же ты…». Джоанна улыбнулась: «Немецкий язык я знаю, а они
говорят, похоже. Ты же помнишь - Петр Федорович велел, в случае нужды, сослаться на того
раввина, что живет в Любавичах».
-Я хотел евреев выслать из России, - вспомнил Пестель, глядя на толкотню вокруг него - был
базарный день. «Писал, что их невозможно превратить в русских, а, значит, они не должны жить в
нашей стране. А я сам? Тоже ведь не русский, и даже не православный. Лютеранин. Впрочем, в
Бога я не верю, конечно, но все равно. Тогда и поляков надо высылать, и всех инородцев
сибирских. Ничего, я все эти заметки перепишу - до Греции еще долго добираться. Главное - Дунай
миновать, там уже меня никто не найдет. А потом Жанна с мальчиком ко мне приедут…, - он
вздрогнул. Джоанна стояла рядом, откусывая от еще горячего бублика. «Пошли, Пестель, -
смешливо, почти неслышно сказала она. «Нам дадут супа, чая и крышу над головой. Пришлось,
правда, сказать, что мы муж и жена, - Пестель заметил, что она покраснела.
-Но мы, же не евреи, - удивился он, идя вслед за ней к корчме, что стояла у выезда из местечка.
Джоанна отломила половину бублика и передала ему. «Евреи, французы, русские, немцы…, - она
пожала плечами. «Мой муж был французом, и сражался за свободу Венесуэлы, ты, немец, едешь
бороться в греческих отрядах. У свободы нет подданства, Пестель».
Ее ресницы задрожали. Джоанна забрала у него сигару: «Тепло. Хорошо». Ребенок успокоился.
Вокруг была тишина, только где-то на улице, в темной, беззвездной ночи, лаяли собаки. Она
курила, положив голову ему на плечо, а потом вздохнула: «Отсюда я поеду в Любавичи, с их
обозом. Хозяйка, - Джоанна махнула рукой в сторону двери, - мне волосы завтра покрасит. Мало
ли, - она нахмурилась, - вдруг у них уже мое описание есть. Твое так точно имеется. А тебе дадут
бричку с лошадью, крестьянин и крестьянин.
-Тем более у меня борода теперь, - Пестель потушил сигару: «Я тебе оставлю деньги, ассигнации,
серебро…Мне хватит, чтобы до Тульчина добраться, а там, тайник открою. Он у меня уже четыре
года, как сделан. И постараюсь передать тебе весточку, в Брюссель. Уже оттуда, -Пестель указал на
юг, - чтобы ты знала, где я».
В темноте на ее шее поблескивал синий алмаз. Джоанна носила кольцо на простой, серебряной
цепочке. Пестель прикоснулся к нему губами. Она, обняв его, прильнув к нему, шепнула: «Лорд
Байрон, он писал мне о Греции. Мы приедем к тебе, Пестель, обязательно приедем». Она
счастливо рассмеялась. Он целовал ее пахнущие дымом волосы, мягкие губы, маленькую грудь.
Джоанна, отчаянно, подумала, вспомнив трупы на заснеженном поле: «Хочется жизни».
-Я тебя люблю, - он закрыл глаза. «Когда в Санкт-Петербурге, первый раз увидел, так и полюбил.
Ты прости, - Джоанна услышала в темноте, что он улыбается, - прости, что я так долго этого не
говорил, Жанна.
-Еще много раз скажешь, - она наклонилась над ним и тоже стала целовать. «Так бывает, Пестель.
Мой муж покойный, правда, мне это в первый же день сказал, когда мы с ним встретились».
-И еще один человек, - Джоанна, на мгновение, вспомнила Поля: «Он поймет. Не может не понять.
Он всегда хотел, чтобы я была счастлива».
-Надо было и мне сказать, - проворчал Пестель, - не терять время.
-Ты еще все наверстаешь, - ласково пообещала Джоанна, обнимая его. Потом она заснула, -
крепко, как ребенок, - и видела во сне бесконечное, лазоревое море. Мишель и девочка, -
маленькая, белокурая, синеглазая, - бегали наперегонки в мелкой, теплой воде. Дул жаркий ветер,
шелестели листьями оливы. Джоанна, прищурившись, увидела парус, что растворялся вдали, в
полуденной, горячей дымке.
-Он вернется, - улыбнулась женщина. Подозвав детей, взяв их за руки, она пошла наверх, по
каменистой тропинке, к беленому домику под черепичной крышей.
Девочка прижалась щекой к ее руке. Подняв большие глаза, она серьезно спросила: «Папа еще
приедет, мамочка?»
-Обязательно, - Джоанна поцеловала ее. «Мы просто будем его ждать, милая».
Они простились рано утром, еще до рассвета, на заднем дворе корчмы. Пестель усмехнулся,
осматривая телегу: «Как с лошадью управляться, я еще не забыл. Береги себя, - он оглянулся и
поцеловал ее в губы, - и мальчика тоже».
- Там встретимся, - Джоанна указала на юг и помахала телеге, что, выкатившись из ворот корчмы,
свернула на разъезженную, грязную дорогу. Дул теплый ветер. Она, постояв еще на крыльце,
прислушалась к пению петухов: «Отсюда в Любавичи, там до Витебска доберусь. Деньги у меня
есть. Приведу себя в достойный вид, и в Санкт-Петербург. Петю, наверное, уже туда увезли. Только
бы их не казнили. Ссылка - это не страшно, оттуда всегда сбежать можно. Наверняка, меня тоже
