KRISHNA - Unknown
Затем, оценив заполненность братской могилы, он пошел к командиру тройки.
- Игорь Константинович, уже полная, десять жмуров набралось - будем жечь?
-Нее. Десять - это если взрослых, - так Бортник сказал. А тут вон двое шкетов, те, что вчера вдвоем притопали, и шавка, что пришла все погрызенная. Так что еще одного можно. Если до вечера ничего не случиться, то жечь и закапывать несгоревшее, следующая смена будет. - Затем, прислушавшись к возне в кустах, командир тройки повернул голову и зашипел, - Эй, Паша, ты скоро? Потише там! - голос Игоря Константиновича был тих и напряжен.
- Иду...А чё?
- Хуй через плечЁ! Харе там балду гонять....На пост возвращайтесь. Мне тут одному, что ли 'слухОметром' работать?!
- Иду-иду...
- Яма уже почти полная? - Хотя интонация была вопросительная, но Константин скорее утверждал, чем спрашивал подошедшего Павла.
- Еще одного можно положить.
- Знаю... Если сегодня никого не будет, то этим завтра Егор со своими займется. А вы...
- Да?
- Ты, Кирюха, рядом со мной лежишь, как и я - молчишь, смотришь и слушаешь. А ты, Паша, уж звиняй, попахивает от тебя, дуй к яме и начинай собирать рядом с ней хворост и сушняк для следующей 'закладки'.
Уходя собирать сушняк для завтрашней кремации, Павел обернулся, - Игорь и его подчасок лежали в траве так, как их обучали 'Кутузов' и Прохор - сливаясь с местностью, стараясь ничем не выдать своего присутствия.
Тоже время, центральная площадь ПГТ Саивка - Пап, эта побирушка снова приехала. - Голос Игорька, чернявого мальчугана 12 лет был не по-детски презрителен.
- Она не побирушка, сынок. Она, - голос отца запнулся,- она просто женщина...которая...которая..- что сказать дальше, он не нашелся, и просто замолк.
Виктор Семенович Сахно тихо и подспудно, не желая признаваться даже самому себе, начинал ненавидеть эту женщину. В отличие от него она не бросила своих, а осталась со своей шантрапой до конца. И вот сейчас барахтается, пытаясь сотворить невозможное. А он, Виктор Семенович, крепкий 40-летний здоровый мужик, помнил, как кричали запертые в своих клетушках соседи 'коммуналки', прося о помощи, умоляя не бросать их и помочь, и проклиная его в спину. И как плакала оставляемая в квартире двоюродная сестра его мамы - тетя Лида, - бездетная женщина души не чаявшая в своем племяннике. А он просто уезжал, спасая сына, и впавшую от пережитого ужаса в ступор жену, - ведь в грузовике ВЧ?25-5, который смог пробиться к ним на 3-й день кошмара, было только два стоячих посадочных места... И поэтому Виктор начинал ненавидеть эту 'побирушку' - она то своих не бросила, хотя и была в куда как более тяжелом положении.
Для Игорька же все было куда как проще, - детская психика намного гибче и пластичнее чем у взрослого. Да - его бабушка сошла с ума после укуса какой то собаки на улице, и они с мамой и бабушкой Лидой более суток просидели в кладовке, пока папа не смог их спасти, да - маму очень жалко, она до сих пор спит (в ступоре - как говорит папа), а тетя Оля - папина хорошая знакомая сейчас готовит им еду, ухаживает за мамой, а ночью...Игорек был достаточно взрослым мальчиком, что бы понять, что папа вовсе не душит каждую ночь тетю Олю. - Но зато они почти все живы, тетя Оля ласкова с ним, а папа раз в одну - две недели грузится на машину, уезжая в сторону города с другими дядьками, и возвращается назад с добычей, или хабаром, как говорят они. - Они уезжают с оружием, рискуют, и мальчик помнил как несколько раз 'добытчики' возвращались или без добычи или вообще не все. И как кричала от тоски их соседка, когда после очередного рейда домой, не вернулся ее сын.
А эта?! - Ее люди не ездят за 'хабаром' и практически не рискуют, а просто униженно клянчат то, что его папка, дядя Гоша - тети-Олин брат, и другие добывают с риском для жизни. Они грязные, худые и голодные, они (под этими мальчик презрительно подразумевал исключительно детдомовцев) дерутся за сухую мивину прямо в кузове и там же ее и жрут.
Мальчик помнил, как эта женщина приехала сюда в первый раз, и как всем поселком ей собрали едва ли полмашины съестного и лекарств. - Как в кузове сидели худющие подростки с автоматами, одним своим видом говорящие что еще немного и могут начать есть друг - друга, а женщина, стоя на капоте машины, просила собравшуюся жиденькую толпу помочь - кто чем может. А два мужика (как он их окрестил) - 'однорукий' и 'с наколками' - помогали тощим парням и страааашненькой худющей девчонке втаскивать в кузов 'пожертвования'.
Он помнил, как почти сразу же среди подростков сидящих в кузове началась потасовка между сторонниками идеи 'жрать хочется' и 'надо бы потерпеть до-дому, а не жрать бич пакеты в сухую'.
Снова 'Эта' приехала ним в Саивку через три дня, собрав чуть поменьше, а потом еще раз, и еще раз, пока ей почти перестали подавать...
В этот раз все было как и три дня назад: 'побирушка' вскарабкавшись на машину начала говорить:
- Вы знаете - кто я, и зачем приехала. Прошу Вас - кто чем может - помогите! Две сотни детей - банально голодают. Есть инвалиды, есть совсем маленькие, есть несколько новорожденных... Ради бога! - Я не прошу оружия, - оно у нас есть, и за себя мы постоять сможем, но наши инвалиды не могут передвигаться на дальние расстояния и им нужен уход...
Мальчик стоял с отцом и наблюдал издали, как 'побирушка крутит пластинку' - все, как и в прошлый раз - те же слова, так же сидят в кабине 'однорукий' и 'колотый', дети только каждый раз другие, но все такие же худющие, да с каждым разом в словах 'побирушки' все больше слез и отчаяния.
И тут и сын, и отец отмечают и что-то новое: после своей стандартной речи 'люди добрые, сами мы не местные', женщина продолжает просить:
-...если у кого то есть инсулин, препараты для химиотерпатии, антибиотики, реактивы для. .. - она продолжает говорить и перечислять медпрепараты, а потом замирает в ожидании.
И вот какая то бабка, свободно, никого не касаясь, проходит сквозь жиденькую толпу зрителей протягивая 'побирушке' пакет, по всей видимости, с лекарствами, а вот кто-то несет ей початую паку 'бич-пакетов', еще коробка, и еще тюк. И все.
Все - в буквальном смысле. Становится ясно, что тут ей больше не подадут - ни сейчас, ни в будущем. - 'Побирушка' растерянно смотрит на скромные пожертвования, ее губы дрожат. Проходит несколько секунд, затем еще полминуты, а толпа все смотрит на нее, предвкушая зрелище, и наконец, получает желаемое: директор Детского Дома ?5 тихо опускается на колени прямо в лужу, потом садится на бедро, опираясь рукой, и начинает тихо подвывать - то ли от отчаяния, то ли от наступающей истерики. Это продолжается около 20 секунд, пока, наконец 'однорукий' не выскакивает из кабины, и при помощи двух пацанов не затаскивают воющую от отчаяния тетку в кабину автомобиля.
'Проверка на дорогах' - был любимым фильмом ее дедушки. А идея о том, что наличием или отсутствием еды можно откорректировать внешность, была для нее не новая. Пару суток голодания для нескольких худощавых пацанов, которые с автоматами в руках должны были стоять в кузове авто во время их 'рейда' по обитаемым окрестностям, по мнению доктора были не слишком уж и опасными. Да и Маша оказалась неплохим гримером, удачно наводя мешки под глазами.
И мало кто знал даже на территории Дома, что унижение их руководителя, просьба милостыни, которая впрочем, была совсем и не лишней, голодание добровольцев, стояние на коленях и прочий 'театр' - были вовсе не для того, что бы заполучить еще один ящик мивины, или пару баклажек просроченного кукурузного масла. - Все было куда как проще и сложнее одновременно - "мама" выстраивала своего рода виртуальную систему защиты вокруг своего мирка. Ведь редко кто решится грабить или обижать вооруженного, но еще реже кто решиться грабить вооруженного нищего. - Дом создавал себе реноме нищего и голодающего заведения, приблизиться к которому означало услышать просьбу о помощи, или получит автоматную пулю.
И это мероприятие было не единственным в своем роде. - 'Местные' и 'понаехавшие' из Саивки, Адамовки и прочих кластеров, не раз и не два видели как пацаны из детдома на одном из 'пунктов выхода' близ дороги потрошили упокоенных ими 'обратившихся', снимая с них еще годную обувь, драгоценности и прочие полезные в хозяйстве предметы. - Ни один нормальный человек из тех, кто выжил в первые недели, никогда бы не опустился до того, что бы снимать с мертвеца обувь или проверять карманы полуразложившегося трупа. Ни один, кроме ЭТИХ.
Не знали они лишь того, что сложная система засек и завалов специально выводила некоторую часть 'обратившихся' на несколько участков шоссе, как не знали и того, что процесс 'потрошения трофеев' старались начинать после того как был слышен шум приближающегося транспорта.
Сильные и 'упакованные' люди, с хорошим транспортом и оружием, отбив очередной склад или магазин, возвращаясь домой, - они видели пацанов снимающих берцы с упокоенного стралея или кольцо с руки мертвой тетки. Ничего кроме смеси жалости с налетом презрения это не вызывало.
