Санин Евгений - Око за око
— Зачем же вы терпите такого царя? — воскликнул Клеобул.
— А что прикажешь делать? — вздохнул Фемистокл. — В Совете теперь почти не осталось греков, да и тех становится меньше день ото дня: одних Евн обвиняет в организации заговора, а смерть других сваливает потом на вылазки защитников крепостей...
— Так организуйте заговор, пока он не перебил вас всех! — не выдержал Клеобул. — Зачем нам, рабам, такой царь, который не всех отпускает на свободу? Надо лишить его власти!
— Как? — с горечью усмехнулся Фемистокл. — Этот Евн далеко не глуп, как это может показаться на первый взгляд. Я еще тогда, когда видел, как он корчит из себя шута при дворе своего бывшего господина, понял, что это великий человек. А потом убедился и в том, что он — прирожденный вождь. Толпа готова идти за ним куда угодно, по одному мановению пальца! Одного не могу понять: почему при его уме и осторожности сейчас, когда, как никогда надо действовать: вооружать и готовить армию, он тратит все деньги на роскошь дворца и пиры для рабов. Однажды он, правда, отправил послание к царю Сирии с предложением выступить сообща против нашего общего врага — Рима…
— И что же Антиох?
— Даже отвечать не стал на него, не желая опускаться до общения с рабами… Ясно, как день, что никто не придет к нам на помощь, а Евн медлит. Чего он ждет? На что надеется? Почему ведет себя так, словно нет под боком Рима, который не будет долго терпеть нас! Промедление дальше уже становится опасным…
Фемистокл заглянул в повозку, взглянул на Прота, который успел закрыть глаза и притвориться спящим, и понизил голос:
— Евн не зря обвинил многих наших земляков в заговоре... Такой заговор действительно есть. Недавно Клиний повторил коронный фокус Евна, которым он держит в священном трепете всю эту толпу. Он вложил в рот половинки ореха с тлеющим угольком и изрыгнул такой столб пламени, что многие впервые усомнились в сверхъестественных способностях Евна. Потом мы потихоньку объясняем тем, кто остался рабами, а их — втрое больше нашей армии, — что хотим освободить всех, без исключения рабов и создать здесь справедливое государство, с мощной армией, флотом, способное отстоять свою свободу! И они верят нам, потому что мы говорим это от чистого сердца. Я, например, всегда выступал против рабства — даже в афинском суде, где меня обвинили в человеческом отношении к рабу…
— Двадцать семь лет назад я сам бы изгнал тебя за это из Афин, — честно признался Клеобул. — А теперь, клянусь Палладой, буду с тобой до конца, хотя не во всем согласен с тобой...
— Не согласен? В чем?! — с удивлением взглянул на него Фемистокл.
— Ну, например, в том, что ты против рабства вообще!.. — начал было Клеобул.
Но Фемистокл остановил его:
— Отложим этот разговор для более удобного случая! Деметрий, который сейчас комендант Тавромения, тоже в свое время был афинским архонтом и рассуждал, как ты. А теперь он обещает свободу всем рабам Сицилии, подговаривая их выступить против Евна! Поверь, еще немного — и мы установим здесь республику, свергнув его с трона!
— И сколько же вас всего?
— Много... — уклончиво ответил Фемистокл.
— Можешь не отвечать! — понимающе улыбнулся Клеобул. — И без того ясно, что это все без исключения греки!
— Если бы все! — вздохнул Фемистокл. — Самый талантливый и опытный в военных делах не хочет даже слушать о наших планах.
— Кто же он?
— Как это ни прискорбно, все тот же — Ахей! Это великий человек. За три дня, когда восстание уже готово было погаснуть, он вооружил и обучил десять тысяч рабов и разбил несколько отрядов римских преторов!
— И он даже не хочет отомстить Евну за своих земляков?!
— Увы!
— Так объясни ему, чего вы хотите!
— Я же сказал, он не желает слушать нас.
— Но почему? Он же грек!
— Он очень обозлен, — помолчав, сказал Фемистокл. — Римляне сожгли его родной Коринф, прямо у него на глазах обесчестили жену и дочерей, бросили в огонь малолетнего сына, а самого продали в рабство. Весь смысл своей жизни он видит теперь в мести Риму. Кто больше проливает крови, тот для него и лучше! А кто больше Евна сможет пролить ее? Правда, в последнее время мне удалось приблизиться к Ахею. Я узнал, что он мечтает двинуть армию после взятия Мессаны на Рим, с чем никогда не согласится Евн, и...
Фемистокла насторожил шорох в повозке — это Прот, желая слышать все до последнего слова, приподнял голову. Вскочив на коня, грек крикнул Клеобулу:
— Продолжай путь! А я проеду вперед, посмотрю — нет ли там засады римлян! Говорят, они собираются послать против нас новый отряд!
«Не отряд — а целую консульскую армию!» — чуть было не сорвалось с языка Прота. Но, поразмыслив, он решил, что ему лучше остаться в тени. «Пусть эллины считают, что я ничего не слышал!» — подумал он и вновь притворился спящим.
Колеса повозки приятно ласкали слух, шурша по густой траве. Сладкий воздух близкого леса кружил голову. Прот даже не заметил, когда и уснул, успев только шепотом помолиться:
— О, Афина, останови Луция!..
4. Гней Лициний
С того вечера, когда Луций Пропорций, отравив своего кредитора Тита Максима, в легкой дорожной двуколке, запряженной парой резвых скакунов, в сопровождении трех вооруженных рабов выехал через Капенские ворота из Рима и помчался по Виа-Аппиа — «Царице дорог», прошло два дня.
Первый запомнился жуткими приступами дурноты и нестерпимой болью и звоном в голове. Самое обидное для Луция было то, что в этом его состоянии ему некого было винить.
Остановившись на первый постой в одной из гостиниц, в великом множестве разбросанных вдоль Виа Аппиа, он напился, причем самым безобразным образом.
Все началось с того, что хозяин гостиницы, увидев подписанную самим главой Рима легацию, не знал, чем и угодить важному гостю.
Напрасно Луций заверял его, что остановился лишь для того, чтобы перевести дух и заменить лошадей.
Словно ветром сдуло в самый дальний угол мирно беседовавших за столом путешественников, и перед глазами приятно пораженного Луция появился кувшин отличного цекубского вина.
Подбежавший раб поставил на стол блюдо с большим куском жареной говядины и несколько мисок с салатами и пахучими соусами.
Глаза Луция разгорелись при виде таких яств, но, помня, за кого принимают его здесь, он чинно принялся за еду.
Все начало дороги его смущал разговор с Титом о существовании подземного царства для душ умерших людей. Причем чем дальше, тем больше. Быстрым умом купца он сразу же уловил в этом немалую для себя опасность. Причем такую, с какой он еще ни разу не встречался до этого. Вечную опасность! Можно было выправить неудачную сделку другой, более успешной. Можно будет при умении наверстать даже упущенное из-за гибели их кораблей. Но как он сумеет выправить дело тут? Если оно, это царство, действительно есть?
Выглядев среди сидевших в углу людей бродячего философа-эллина, Луций велел слуге подозвать его к себе и усадил за стол, в надежде на то, что тот сможет найти ученые доводы, чтобы успокоить его.
Но философ только еще больше напугал его. Он рассказывал о страшной участи вечно мучающихся в царстве Аида — Тантале1, данаидах2 и других людях, совершивших во время жизни великие злодеяния, а Луций примерял эти истории к самому себе, словно пропитанную жгучим ядом тунику…
Ладно, он погубил Авла Секунда… За щедрые жертвы боги простят ему и Тита Максима. Прот не в счет — это раб. Их и на земле-то не считают за людей… А вот Аттал — это уже царь. Как ни крути, любимец богов. И за царей, как понял из беседы Луций, у богов особый счет к их убийцам…
Если мужество всего рода перешло к одному Квинту, то Луций перенял все его малодушие и трусость…
Он уже не прочь был бросить все и повернуть с полдороги обратно, но другой страх, что претор и Эмилиан никогда не простят ему этого, в последний момент пересилил.
И Луций велел хозяину прогнать философа, чтобы тот не напоминал ему о том, что так мучало его, и, чтобы забыться, набросился на вино…
Забыв о том, что он посол великого Рима и что нужно спешить, он уже сам приказывал хозяину подавать кувшин за кувшином.
Когда выпитым кубкам был потерян счет и италиец уже не знал, как ему отделаться от не на шутку разошедшегося римлянина, перед глазами Луция стал маячить Тит Максим. Бывший кредитор появлялся то из-за двери, то из угла, грозя Луцию пальцем.
— А-а! Вот я тебя!! — кричал Пропорций, швыряя во все стороны пустые кувшины и обглоданные кости. — Не нравится? Я тебе покажу, как приходить к честным людям из подземного царства! А это кто — данаида? Уходи! У меня уже есть жена! И ты, Тантал, тоже здесь? Не тяни свои руки к моему столу, все равно ничего не получишь! Прочь! Все прочь!!
Луций вскочил, опрокидывая стол, размахнувшись, швырнул в угол скамью, попав в большие амфоры с дорогим вином...
