Неизв. - Дай Андрей Поводырь в опале.
Быть может, сударыня, - решился сумничать я, - это от того, что в Империи очень трудно не стать ее частью? Мои предки прибыли в Россию сотню лет назад, но уже прадед стал считать себя таким же русским, как и все вокруг.
Вы полагаете, месье? Впрочем - пожалуй. Это бы все объяснило.
Что-то о чем я не знаю, прекрасная победительница?
Ну конечно, - бросив снежок, и сложив озябшие руки на животе, менторским тоном заявила семнадцатилетняя девчушка с огромными карими глазами. - Вы же не Господь, чтоб знать все.
Где-то читал, что увеличенная нижняя губа говорит о чувственности человека. И наоборот - более крупная верхняя - о преобладании рассудка. У моей незнакомки обе губки были одинаковы. И лоб, как бы она его ни маскировала прическами - высок. Упрямый подбородок, и высокие целеустремленные "гасконские" раскрашенные морозцем в цвета здоровья скулы. Она вся была какая-то... настоящая, энергичная как сама жизнь. Легко было бы представить эту девушку и на коне - впереди скифской орды или королевской охоты, и на палубе пиратской шхуны. На великосветстком балу, у плиты в хрущевке, за рулем "порша", или в палатке альпинистов - я мог представить ее где угодно, и везде она смотрелась бы совершенно естественно.
Пойдемте уже, - всплеснула руками незнакомка. - Не стоит нам так стоять.
Позволите предложить вам руку, сударыня?
Хорошо, хорошо. Только идемте. Туда.
Девушка сунула кулачок в укромный теплый уголок моего локтя, и тут же потянула к очищенному от снега обширному пространству со статуями по периметру, у подножия замысловатой лестницы на верхнюю площадку.
Вот вы где, - обрадовался царевич, быстрым шагом выскакивая из-за толстенных лип. Или дубов - я не слишком хорошо разбираюсь в деревьях, когда на них нет листьев. Следом за Владимиром из лабиринтов стали появляться и остальные девушки, в одной из которых я с удивлением узнал Надежду Якобсон. Сердце тревожно сжалось. Если есть фрейлины и Великий князь, почему бы где-нибудь рядом и не появиться принцессе? И появилось у меня подозрение, что я, как колобок - от медведя Александра II Охотника ушел, от волка генерал-адмирала Константина Николаевича - ушел, от зайца Мезенцева и то ушел. А вот лисичке-сестричке, похоже, все-таки попался...
Позвольте исправить досадную мою оплошность, - пристроившись рядом, тут же завел разговор брат наследника. - В пылу битвы было неудобно представить вам, Ваше Королевское Высочество, господина Германа Густавовича Лерхе, верного друга нашей семьи.
Рука окаменела. От былой легкости не осталось и следа. А учитывая то, что я понятия не имел - что можно было говорить заморской невесте наследника, а о чем даже заикаться не стоило, так и вообще. Я еще нашел в себе силы остановиться и вежливо поклониться. Грустно как-то стало и обидно. Можно сказать, впервые в этой, новой жизни встретил человека, девушку, с кем приятно было даже просто рядом находиться, и тут... такое разочарование.
А эта прелестная предводительница амазонок, как вы должно быть уже догадались, Герман Густавович, Ее Королевское Высочество, Великая княжна Мария Федоровна. Наша любимая Минни.
Отчего же вы, мой рыцарь, не подошли к Наденьке Якобсон? Я же вижу, она ждет этого.
Мне нечего ей сказать, Ваше Королевское Высочество. При последней нашей встрече она изъявила желание никогда меня больше не видеть.
О! Минни, - как-то непринужденно, с мастерством матерого дипломата, вклинился в разговор Владимир. - У нас с Сашей не было никакой возможности встретиться с Германом дабы принести свои извинения. Боюсь, мы, с помощью мадемуазель Якобсон, едва не скомпрометировали вас, Герман, в глазах папа. Сейчас, когда все наши шалости открылись, это может быть выглядит и забавно, но тогда Надежде Ивановне пришлось даже сделать попытку шантажировать нашего Лерхе.
Что же это Герман? Вы, мой рыцарь, отказали в помощи бедной девушке? Наденька открылась мне. Это очень печальная история. Мы обе плакали...
Я не смог бы ей помочь, Ваше Королевское...
Вы друг нашей семьи. Зовите меня среди своих так, как это делают другие. Я желаю скорее стать... русской.
Я не смог бы ей помочь, Мария Федоровна.
Минни. Друзья зовут меня так. Это имя дал мне мой жених, и я им горда... Почему вы не смогли бы?
Влюбленным вообще никто не может помочь, кроме их самих. Любое вмешательство посторонних может привести в беде. И кроме того...
Договаривайте, Герман. Что кроме?
Кроме того, я имею честь состоять рыцарем при моей венценосной победительнице, а не при Екатерине Ольденбургской.
А вы жестоки...
О, Минни, - снова включился Владимир. - Герман настоящий воин. Наш Саша действительно без ума от достоинств господина Лерхе. Вы знаете, что Герман своей рукой перебил напавших на него разбойников, выручив двоих попутчиков? А прошедшим летом он во главе экспедиции дошел совершенно диких мест, населенных враждебными туземцами, установил там флаг Империи, выстроил крепость и выиграл небольшую войну. Еще, у него масса совершенно чудесных прожектов...
Конечно, - мягко перебила царевича принцесса. - Конечно, я все это знаю. Милый нескладный Саша, когда рассказывает все это, совершенно преображается...
За разговорами незаметно промелькнули прихотливые изгибы парадной нижней лестницы, и, наконец, мы оказались на верхней площадке. С которой, как оказалось, за нашими снежными баталиями наблюдал закутанный в тяжелую шубу цесаревич Николай.
Приветствую вас, Герман Густавович, - мне показалось, или его улыбка в действительности была искренней? - Вы с Володей храбро сражались, и, несмотря на поражение, заслуживаете награды. Просите, что вам угодно.
Не будет ли дерзостью с моей стороны, просить ваш, Ваше Императорское Высочество с Их Королевским Высочеством портрет? - после короткого раздумья, решился я.
Что "ого!", Герочка? Что я опять сделал не так? Портрет с вензелем лучше ордена? Ты шутишь, что ли так глупо?
Федор Адольфович? - позвал наследник через плечо. И убедившись, что секретарь готов слушать, распорядился:
Запишите там у себя. Как только у нас появится наш с Минни общий портрет, непременно отослать его господину Лерхе.
И, уже обращаясь ко мне:
Я право думал, вы станете просить чего-либо иного...
Например, дозволенья присутствовать на обеде для вашей невесты, мадемуазель Якобсон, - удивительнейшим образом копируя даже интонацию Никсы, включилась в разговор Дагмар.
Но мы окажем такую милость и без вашей просьбы, - ласково улыбнувшись невысокой, едва-едва затылок над плечом, принцессе, закончил фразу наследник.
Я не верил. Смотрел, слушал этих странных, мыслящих какими-то неведомыми простым людям, категориями, людей и не мог поверить, что им ничего от меня не нужно. Что снова не начнутся изнурительные расспросы, слишком похожие на допросы. Или настоятельные рекомендации не позабыть отписать акции новой железной дороги. Не могло никак в голове уложиться, что им втемяшилось вызвать меня из Санкт-Петербурга, оторвать от сборов в дальнюю дорогу только затем, чтоб по-улыбаться, по-любезничать на свежем воздухе. Усадить за стол рядом со смущенной чрезмерным вниманием царевичей Надеждой. Шутить и смеяться. А после, коротко пожелать доброго пути и отпустить восвояси.
Зачем им это было нужно? Не верил я, что знать способна делать что-то просто так. Лишь для того, чтоб оставить хорошее о себе впечатление перед расставанием. Ехал в столицу, снова в пустом купе, и ломал себе голову. И не находил ответа.
Но в одном я был абсолютно и полностью уверен. У колобка был шанс таки ускользнуть от лисы. У меня - ни единого. Хотя бы уже потому, что лис было двое, и они отлично дополняли друг друга. Где-то, в какой-то момент, они съели меня. Так, что я даже и заметить не сумел.
Потом уже, в какой-то небольшой лавочке неподалеку от Сенного рынка, увидел в витрине небольшие фотографии, или копии с фотографий Великого Князя, Государя Николая Александровича и отдельно его невесты. За пару изображений убранных в простенькие латунные рамки приказчик просил три рубля серебром. А по отдельности продавать не хотел. Я подумал, поторговался и купил в итоге за полтинник.
И благородная разбойница, датская принцесса, девушка с удивительными глазами отправилась со мной в Сибирь.
7
Весенний кризис
Мои незабвенные племянницы в той, прежней жизни, утверждали будто бы - весной и осенью у шизофреников случаются обострения. Я с ними старался не спорить. Хотя бы уже потому, что вообще они использовали какую-то недоступную моему пониманию логику, легко объясняя все что угодно - от политических демаршей очередного "лидера оппозиции", до поднятия цен на бензин - "восстанием тараканов в голове". Возражения юные энтомологи воспринимали, вторжением в их личную жизнь, а ссориться с милыми и любимыми девчушками совершенно не хотелось. Но именно о весенних сумасшедших я и подумал, разглядев из окон экипажа встречающие меня у границы Томска делегации.
