Холли Блэк - Черное сердце
По-моему, она больна, Сэм,
говорю я. — Наверное, лечит Уортона и оттого болеет.
Тем более стоит ей помочь. Скажи декану, что он должен дать ей деньги. Объясни ситуацию. Ну, знаешь, дай понять, что она не одна. Уортон сам ее в это втянул. У нас и фотографии имеются.
Она водила нас за нос,
говорю я. — Возможно, и водит за нос и сейчас.
Да брось ты, Кассель. Она — прекрасная дама в беде.
Конечно, в беде,
чешу шею — порезался, пока брился. — Слушай, в субботу у меня отработка у Уортона. Он будет в кабинете один. Может, тогда и удастся с ним поговорить.
А вдруг Мина не может ждать до выходных?
Будем решать проблемы по мере поступления,
открываю свой ноут. — Да, а что это за буклеты?
А,
говорит Сэм. — Я должен подать заявки в колледжи. А ты как, собираешься?
Мне нужно спланировать заказное убийство,
подключаюсь к школьной беспроводной сети и запускаю поисковик. — Знаю. Странно, да?
Кассель Шарп: несовершеннолетний убийца,
Сэм качает головой. — Прямо хоть комикс издавай.
Усмехаюсь. — Только если будешь моим коротышкой-корешем в спортивном костюме.
Коротышкой? Да я выше тебя! — Сэм садится, и пружины кровати стонут, подтверждая его правоту.
Улыбаюсь ему:
В моем комиксе — нет.
Убивать кого-то — все равно, что кого-то обманывать. Требуются примерно одни и те же навыки.
Может, федералы и собираются держать меня в неведении, но вот я-то должен следовать собственному чутью. Если что-то пойдет не по плану, мне придется импровизировать. А для этого необходимо тщательно изучить свою жертву.
Паттон — фигура общественная. Узнать подробности его жизни совсем не трудно — они подробно разбираются в прессе, все его ошибки подмечены его противниками. Разглядываю его фотографии, пока каждая черта его лица не становится мне знакомой, пока не замечаю границу грима на шее, пока не вижу, как он зачесывает редкие седые волосы и одевается в тон содержанию своих речей. Смотрю на снимки: на них он дома, на гонках, целует младенцев. Сосредоточенно изучаю колонки новостей и сплетен, а также ресторанные рейтинги, чтобы понять, с кем он встречается (очень и очень со многими), какую еду предпочитает (спагетти Болоньезе), что обычно заказывает на ужин (яичница с тонким кусочком поджаренного белого хлеба и сосиски из индейки), и даже какой пьет кофе (со сливками и сахаром).
Его охрану я тоже исследую. Обычно при нем двое телохранителей, которые повсюду его сопровождают. Не всегда одни и те же — но у них у всех сломанные носы и кривые улыбочки. Я нашел несколько статей о том, что Паттон на деньги налогоплательщиков нанимает в охранники бывших мафиози — людей, которым он лично даровал помилование. Без них он и шагу не ступает.
Просматриваю несколько роликов на YouTube — Паттон разглагольствует о теории заговора, мастерах и сильном правительстве. Вслушиваюсь в его легкий акцент, в то, как он старается отчетливо выговаривать слова, как делает паузу перед тем, как сказать то, что представляется ему особенно важным. Смотрю, как он жестикулирует, протягивая руки к зрителям, словно надеется заключить их в свои объятия.
Звоню маме и, притворившись, будто мне интересно, каким образом ей удалось пробраться в жизнь Паттона, узнаю еще кое-какие подробности. Например, где он покупает костюмы (Бергдорф — у них есть его мерки, так что он может просто позвонить и заказать отлично сидящий костюм прямо к выступлению). Какие языки он знает (французский и испанский). Какое лекарство принимает (капотен и крохотную дозу аспирина). Как он ходит, перекатываясь с пятки на носок, отчего задники его обуви снашиваются в первую очередь.
Наблюдаю, смотрю, слушаю и читаю, пока мне не начинает казаться, будто губернатор Паттон стоит за моим плечом и шепчет на ухо. Ощущение не из приятных.
Глава двенадцатая
Вечером в пятницу, когда я возвращаюсь с занятий, телефон, лежащий в кармане форменных брюк, начинает вибрировать. Вынимаю его, но номер не определяется.
— Алло, говорю я.
— Мы приедем за тобой завтра вечером, — говорит Юликова. — Освободи время. Мы хотим выехать в шесть часов.
— Что-то не так. Совершенно не так. — Вы же говорили, что все запланировано на следующую среду, а не на эту субботу.
— Прости, Кассель, — отвечает Юликова. — Планы меняются. Необходимо подстроиться под обстановку.
Понижаю голос:
Слушайте, если дело в том, что я гнался за мастером смерти — простите, что не рассказал вам про пистолет. Я знаю, что вы знаете. Я просто запаниковал. Пистолет все еще у меня. Я с ним ничего не делал. Могу принести вам.
Не следовало бы приносить его Юликовой. Я обещал отдать его Гейджу.
Надо бы отдать его Юликовой. Надо было сразу так и сделать.
Она долго молчит. — Это был не самый разумный поступок.
Знаю,
говорю я.
Может, тогда завтра вечером отдашь пистолет, и будем считать, что вышло недоразумение.
Хорошо. — Мое беспокойство растет, хотя я и не могу сказать, почему именно. Просто тон у Юликовой какой-то странный. Такой, что мне кажется, будто она уже отстранилась от происходящего.
Удивительно, что проделка с пистолетом так легко сходит мне с рук. И это тоже как-то неправильно.
Я тут читал о Паттоне,
говорю я, чтобы поддержать беседу.
Поговорим об этом, когда мы за тобой заедем,
тон у Юликовой теплый, но я все равно улавливаю в нем отстраненность.
При нем всегда телохранители. Крепкие ребята. Интересно, как мы сумеем проскользнуть мимо них.
Уверяю тебя, Кассель, у нас есть люди, способные уладить этот вопрос. Твоя роль очень важная, но небольшая. Мы обязательно позаботимся о тебе.
Сделайте милость,
стараюсь, чтобы охвативший меня гнев хотя бы отчасти звучал в моем ответе.
Юликова вздыхает:
Прости. Ну конечно, ты волнуешься. Мы понимаем, какому риску ты себя подвергаешь, и очень за это признательны.
Жду.
Один из них у нас на окладе. Он задержит другого охранника, чтобы ты успел сделать все, что требуется. И подстрахует тебя.
Ладно,
говорю я. — До встречи в Уоллингфорде. Позвоните, когда приедете.
Постарайся не волноваться,
говорит Юликова. — До свидания, Кассель.
Закрываю телефон
сердце бешено бьется, желудок сжимается. Нет ничего хуже, чем это пронизывающее и бесформенное ощущение ужаса — до того момента, пока не станет ясно, чего именно ты так страшился. Когда ты понимаешь, что все это не плод твоей фантазии. Когда видишь реальную опасность.
Федералам не нужно, чтобы я убрал Паттона. Я вообще им не нужен. Если один из охранников у них на жаловании, им ничего не стоит в любой момент избавиться от губернатора.
Сажусь на ступеньки возле библиотеки и звоню Баррону.
Когда он отвечает, на заднем плане слышен шум уличного движения. — Тебе что-то нужно? — Похоже, брат раздражен.
Да ладно тебе,
я тоже не могу сказать, что доволен им. — И нечего на меня злиться. Неужели думал, что я не смогу убедить ее, что ты лжешь, если это так и было?
Значит, поиздеваться звонишь? — Спрашивает Баррон.
Юликова перенесла дату, и у нее уже есть там свой человек. Причем у него куда больше возможностей сделать дело, чем у меня. Тебе не кажется, что это подозрительно?
Возможно,
говорит он.
И тот мастер смерти, за которым я гнался. Ее люди подобрали его после этого, чтобы проверить, не наврал ли я в чем.
А ты врал?
Ага. Я кое-что взял у того парня и… ну, типа отпустил его. Она об этом знала, но ничего не сказала.
Это действительно странно. Похоже, ты облажался. Обломись, Кассель. Похоже, федералы тебе вовсе не друзья.
Он вешает трубку, а я слушаю тишину.
Не знаю, чего еще я ожидал.
Долго сижу на лестнице. Не иду на тренировку. Не иду на ужин. Просто кручу в руках телефон, пока до меня не доходит, что в конце концов придется куда-то идти.
Набираю номер Лилы. Не надеюсь, что ответит — но она отвечает.
Нужна твоя помощь,
говорю я.
Не думаешь, что мы уже достаточно помогали друг другу? — Тихо произносит она.
Мне необходимо хоть с кем-то кое-что обсудить.
Только не со мной.
Делаю глубокий вдох. — Я сотрудничаю с федералами, Лила. И у меня проблемы. Большие проблемы.
Только куртку надену,
говорит она. — Скажи, где тебя найти.
Договариваемся встретиться в старом доме. Беру ключи, иду к машине.
Когда Лила открывает дверь, я сижу на темной кухне. Вспоминаю аромат отцовских сигарилл, думаю о том, каково это
