Неизвестно - Черняев 1987
Мы обратили в связи с этим внимание на то, что наши партнеры не захотели давать ничего конкретного в прессу о том, как идут переговоры с президентом один на один и в делегациях. Мы же готовы были пойти на это. Так что по части гласности мы оказались в очевидном выигрыше. Тем самым мы подтверждали искренность, честность нашей позиции и тот факт, что мы приехали, чтобы действительно делать дело, большую политику, а не играть в прежние игры.
В контактах с разнообразной Америкой мы увидели, что дошла наша перестройка даже до такого общества, как американское, доведенное антисоветизмом до предела. Людей не смущало, что мы в чем-то отстаем, что у нас трудно, например, с экономикой. Их интересовал сам факт, что наше общество двинулось вперед, что оно обнаруживает динамику, вдохновлено идеей меняться на демократических основах. И, собственно, это- то больше всего всех и интересовало повсюду в наших контактах с людьми.
В Вашингтоне мы, может быть, впервые с такой очевидностью ощутили, что такое человеческий фактор также и в международной политике. До этого мы удовлетворялись довольно банальной формулой: мол, во внешней политике важны личные контакты между руководителями государств, главами правительств и вообще обмены на уровне тех, кто делает политику.
Это само собой. Но за этим все-таки разумели, что речь идет пусть даже и о личных, но контактах между представителями классово-противоположных и непримиримых систем, и только «представителями». Рейган представал перед нами лишь как выразитель самой консервативной части американского капитализма и хозяев военнопромышленного комплекса. Но оказалось, что при всем при этом имеет значение и то, что политики, в том числе и руководящие деятели государств, если они действительно ответственные люди, олицетворяют также и чисто человеческие качества, интересы и надежды самых простых людей. Тех, в частности, которые голосуют за них на выборах и которые связывают с их именем и с их личными возможностями и особенностями и достоинство страны, и патриотизм. И при этом могут руководствоваться самыми нормальными человеческими побуждениями и чувствами. Все это в наш век, оказывается, имеет огромное значение для принятия тех или иных политических решений.
Мы были готовы к тому - и сами к этому стремились, - чтобы воспринять и эту сторону контактов с американским руководством, как, впрочем, и с руководством других стран, то есть включить в буквальном смысле слова чисто человеческий фактор в большую международную политику. Это тоже немаловажная деталь нового мышления. И она тоже дала свои результаты. В Вашингтоне мы это почувствовали, пожалуй, впервые столь отчетливо.
У визита в Вашингтон была и еще одна сторона - европейская. Безусловно, все ожидали результатов. Безусловно, все серьезные политики понимали, что от того, как будут развиваться советско-американские отношения, зависит все дальнейшее движение мировых событий.
Но при этом был и другой слой рассуждений - блоковый и национальноэгоистический, на который накладывались и укоренившиеся представления о биполярном мире, о том, что решающая роль принадлежит сверхдержавам и что они могут делать по своей воле много за спинами других государств, вопреки их интересам, в ущерб их международной политике. Это особенно сильно проявилось, как вы помните, в связи с Рейкьявиком. Такая настороженность сказывалась в международной атмосфере и во время нашего визита в Вашингтон.
Однако мы были уверены в том, что сама логика реального разоружения развеет эти страхи и все эти подозрения. А что касается Европы, то - тем более, поскольку речь шла ведь, в первую очередь, об европейском ядерном оружии.
И еще, что я хотел донести до американцев, - что мы не отступим с пути демократизации. Но, конечно, надо строго следить за ее социалистическим характером. Эту сторону дела наш народ будет защищать. Иногда даже в этой защите консерватизмом попахивает: мол, скромнее живем, но надежнее. Народ это ценит.
При этом, однако, должен сказать, что кое-кто боится у нас демократии. А боязнь эта связана с тем, что кадры не хотят перестраивать свою работу. Вот история: в Ярославле рабочие одного завода - 27 тысяч человек - выступили против произвольного решения дирекции. А товарищи и в администрации, и в парткоме, вместо того, чтобы идти к рабочему, убеждать и доказывать, звонят в органы: будьте наготове, может быть бунт. Вот так у нас и получается, вместо того, чтобы с людьми говорить. А ведь, когда поговорили, все уладилось, и аргументы были поняты, и с решением дирекции, наконец, согласились. Привыкли у нас - чуть что «пожарных» вызывать!
Мы пригласили народ включиться в управление государством, зовем его к активным действиям, к налаживанию самоуправления, а начальство не пущает. Вот вам и демократия! Вообще у нас получается такая раскладка: одни обновленцы, ярые перестройщики рвутся, пытаются что-то делать, ошибаются, набивают себе шишки. А другие, которые «всегда правы», сидят и ждут, когда эти шею себе сломают. Нам в Политбюро надо видеть все это.
Партия просыпается к новой работе. Но происходит это медленно. Мы видим и такое явление, когда инженеры, специалисты смыкаются с аппаратом министерств и выстраивают стенку против требований рабочего класса, против его стремления к новому.
Товарищи, происходит настоящая революция! И не надо бояться революционной одержимости. Иначе мы ничего не достигнем. Будут поражения, будут отступления, но победу мы одержим только на революционных путях. А мы все еще никак себя не настроили на революционные методы работы. Мы с вами те еще революционеры! Все чего-то боимся.
Мы не должны бояться. И перед всем миром нам пристало выглядеть людьми, которые готовы пойти до конца в своей революционной перестройке.
Одни говорят о конвергенции (Гэлбрейт, например), другие говорят о непредсказуемости Горбачева. Пишут о его сюрпризах. «Вашингтон пост» опубликовала статью под названием «Два Г орбачева». Ну что ж, им трудно пока соединить в одно наше стремление к миру, сотрудничеству, добрососедству и социалистический характер нашей перестройки. Мы сами эту диалектику еще не освоили как следует.
Так что не надо удивляться, что там тоже не могут свести концы с концами и все ищут какой-то подвох со стороны Г орбачева, какой-то поворот Кремля, который, оказывается, и перестройку задумал, чтобы обмануть Запад, усыпить бдительность.
(Горбачев зачитывает цитату из «Вашингтон пост». В статье приводятся слова одной из собеседниц Горбачева о нем: «Он как посмотрел на меня, так я вся сжалась»).
Мы не можем не меняться. Но меняться в рамках социалистических ценностей. В этом - смысл нашего девиза: больше демократии, больше социализма. Но на каждый случай не накланяешься: все-таки 280 миллионов.
Где-то кто-то что-то сказал и уже загудели - караул! Вот «Память». Там верховодит сомнительная публика, тонкий слой с монархическим уклоном, не говоря уже обо всем остальном. Но масса-то включилась в движение по соображениям вполне нормальным. Хотят сохранить памятники старины. Это же надо различать. Надо же уметь работать. Или в Белоруссии, на Украине... Писатели выступили за сохранение собственного языка, за его развитие. Что тут плохого? Это же наше богатство, наша сила: в разнообразии, в том числе и в многообразии языков. Да мало ли разных проблем подобного рода.
А чиновничество - народ такой... Для чего им революция? Он - в номенклатуре. Это как все равно в прежние времена: поместье дали, и уже никто не отберет. А народ смотрит на все это. И для него это как прежде: одного барина убрали, другого поставили. Обо всем этом надо думать. И прикидывать на нашу главную линию. Мы же социализм обновляем. Мы же хотим ему новое качество придать.
И не пугаться по поводу всяких нелепостей, которые, естественно, выскакивают теперь при нашей-то гласности, не кричать по каждому такому поводу: конец, мол, перестройке.
С 1 января переходим на хозрасчет. Надо идти смелее. Но не ломать через колено. Не так, чтобы рабочий на улицу вышел. Тогда худо. Но, с другой стороны, и не так, чтобы делать, ничего не меняя, уповая на привычное сознание: куда, мол, оно, начальство, денется: все равно зарплату выплатит.
Я не встречал ни одного директора завода, который считает, что ему в будущем году будет лучше, чем в этом.
Если мы остановимся в реформе, то придется брать из сберкасс деньги, чтобы зарплату людям платить. И Центру надо мозги поворачивать, и на местах. На то и революция. Иначе - чепуха. Иначе так, как уже 40 лет идем...
Очень важно, что в этом нашем разговоре по итогам Вашингтона мы, каждый из нас то и дело соскальзываем на проблемы нашей перестройки. Очень хорошо. Здесь сказывается объективная связь между внешней и внутренней политикой. А без понимания такой связи ничего у нас не получится.
Перестройка начинает прививаться и в Москве, и на Украине, начинает действовать на всех. И пора кончать с иждивенчеством и Центра, и мест. В этом кивании друг на друга и тот, и другой может быть и прав и неправ. И не должно у нас быть такого отношения, чтобы сначала одно звено включилось, потом другое. Надо налегать на перестройку во всех звеньях.
