Алексей Андреев - И ещё чего-нибудь
- Ну, как мы себя чувствуем сегодня, дорогая?
Хрупкая девушка чуть-чуть пододвигается вперед в кресле, неуверенно улыбается:
- Я... мы... мы чувствуем себя лучше.
4.
- На самом деле я просто не знаю, как перевести эту игру аббревиатур на нормальный русский. В западной медицине MPD - это Multi-Personality Disorder, то есть по-нашему - "раздвоение", вернее даже, "расщепление личности". А у меня тут, как видишь, Mono-Personality, то есть наоборот, "одноличность" как ненормальность. Собственно, с этой игры слов все и началось, я и написал это по-английски вначале. Ну, как тебе?
- Ну, скажем так: это еще не "большая проза".
- Да я же говорю - я не писал это как прозу, просто набросал саму идею. Знаешь, очень часто, когда я представляю идею отчетливо - мне уже лень ее обрабатывать. Неинтересно.
- Я поняла. Идея ничего. Но все равно. Стихи у тебя куда лучше. Знаешь, у меня бывают моменты, когда устанавливается такая ровная, почти семейная жизнь. И тогда я вдруг посреди этого спокойствия достаю твои стихи - и старый бес снова просыпается, хочется куда-то сорваться... В общем, чувство, что есть еще что-то помимо моей тихой "потенциальной ямы"... А еще - так здорово узнавать все это: и "ватной лентой дым из трубы", и "Волну" на стене... Читаю и так отчетливо представляю себе эту квартиру, где не была с тех пор, и тебя, и твою Р-рр... ты читал ей "Ноябрьскую Сороку"?
- Читал. Ей не понравилось. Хотя она сказала, что слушать меня лучше, чем читать самой.
- А по-моему, наоборот: читать ты ни фига не умеешь!
- Ну не знаю. Ей вообще мое стихоплетство было неинтересно. И это, кстати, может быть, и хорошо, когда человеку, с которым живешь, наплевать на то, что ты пишешь. Вот ты, например, можешь меня запросто избаловать и испортить своим постоянным цитированием моих рифмованных глупостей...
- Ах так?! Ну ладно, считай, что я притворялась, чтоб тебя не обижать. На самом деле стихи у тя все па-аршивые, а прозу ва-ащще писать не умеешь. Э-э-э! (показывает острый розовый язычок, как будто конфета-"сосулька" во рту).
- Ага-ага. "...И вообще я тебя из головы выкинула." Чего ж читаешь-то их, да все новое требуешь? Э-э-э!
- Ну положим, я тебя выкинула, а не стихи. Это две большие разницы, почти никакой связи. А во-вторых, просто читать нечего, вот и читаем всякую дрянь. Э-э-э!
5.
- Глупая моя, глупая! Неужели ты не понимаешь, что в такой юбке до пола ты будешь гораздо сексапильнее всех этих коз, у которых из-под коротких тряпок трусы торчат? К тому же, мы едем в Новгород, а не в какую-нибудь "Невскую Мелодию", где на каждого посетителя - по полтора охранника и по две и две третьих шлюхи...
- Ты считал?
- Я считал.
- Ну, значит, там стоящая клиентура.
- Ага. Год как из деревни, а уже в пиджаках и с полными штанами визиток. Там меня даже один спросил: куда вы в Америке деньги вкладываете? Я чуть с табуретки не упал! Есть говорю, такое приспособление. Вроде папки, но по размеру не больше матки. Называется - бумажник. Туда и вкладываю. Вот такая клиентура... Их тут, кажется, кличут "новыми русскими". А чего нового, ума не приложу. Помнишь, у Мариенгофа был... как же его...
- "А руки я вам, Илья Петрович, не подам." Как тебе эта маечка?
- Во-во, Докучаев. Ничего маечка, вполне.
- Серьезно, я не знаю...
- Я серьезно. Повернись. Очень милая маечка, и ты в ней чудесно выглядишь.
- Издеваешься опять?... Ладно. С кем мы поедем?
- Может быть, вдвоем. Может быть, с моими - с батей и сестренкой. Она тебе понравится - очень прикольная девчонка. Классные картинки рисует, и придумывает к ним истории. Вот, например, такая история. "Жили-были на небе летающие коровы. Однажды у них родился маленький теленочек. На небо прилетела одна злая мушка и стала говорить, что теленочек летать не сможет, потому что у него крыльев совсем нет, да и вообще коровы не летают. Пока она все это говорила, на небе пошел дождь, крылья у заговорившейся мушки промокли, и она упала на землю". По-моему, очень милая история. Аринка тебе покажет эту картинку, когда приедем.
В Новгороде было тихо и хорошо, все по-старому - тот же обветшалый Кремль, тот же Волхов с сильным течением, которое унесло нас с Ленкой под мост, когда мы купались. Софийский собор был почти пуст, и я со стороны любовался ею, когда она ставила свечку.
- У тебя было обалденное лицо. Такое даже фотографировать нельзя. Было бы время - притащил бы пастели и нарисовал бы.
- Тебя бы выгнали. Тут, наверное, нельзя рисовать. Разве что иконы.
- У тебя был очень иконический лик. Я бы сказал, что спутал.
- Ох уж мне твои комплименты с двойным дном! Кстати, одна моя подруга сюда ездила креститься, я вот думаю - может, мне тоже?
- Давай-давай. Это сейчас не менее модно, чем радиотелефон, но гораздо дешевле.
- Да ну тебя.
Обедали в "Детинце", пили медовуху. Батя рассказывал, как они в молодости любили ходить сюда где-нибудь раз в месяц: тогда и медовуху делали, как положено - сорок дней. На выходе я фотографировал Ленку сидящей на перилах в страшно соблазнительных позах. Эти фотки почему-то не вышли. Вдвоем с ней после обеда поехали в Юрьев. Официально там все было закрыто, но проходившая мимо тетка показала нам лаз, которым пользуются местные художники, чтобы забираться внутрь.
- Я рассказала Саше твою историю про девочку, которая цитировала Джулию Робертс. Он сказал, что не заплатил бы за меня триста баксов. А ты бы заплатил?...
- Я бы заплатил 350.
- Ты свинья.
- Она останавливается, глаза полыхают гневом.
- Я думала, ты скажешь...
- А какого хрена я должен что-то говорить, а?! Твой мужик, с которым ты живешь уже больше года, о котором ты вечно повествуешь с эдаким придыханием, говорит, что не заплатил бы 300 баков за ночь с тобой! Это, значит, не свинство, да? Это значит "Сашенька", да?
- Ты дурак, ты ничего не понимаешь!
- Она села в траву и заплакала.
- Мог бы быть хоть один человек, который сказал бы мне... хотя бы в таком месте...
Подошедший к колонке мужик в плавках покосился на нас. На его месте я бы подумал, что мы что-то репетируем: Ленка очень красиво сидела и всхлипывала среди невидимых стрекочущих кузнечиков и каких-то высоких стеблей с желтыми цветками.
- Ладно, перестань. Извини. Меня ведь тоже мучает то, что я опять уезжаю.
Мы подошли к колонке, подождали, пока мужик наберет воды в свои ведра, попили. Эх, как давно я не пил из колонок! А раньше знал все колонки в нашем городке: лето, провинциальная банда пацанов на велосипедах - "Эй, я видал классное гороховое поле за Слободой, айда?" - "Погнали! Только сначала на колонку, пить охота ужасно!" - "А там как раз по дороге колонка, у моста". Дзинь-дзинь! "Я буду до-олго гнать велосипе-ед!" - напевали какую-то попсню девчонки, подскакивая на багажниках... А сейчас - тихо и жарко, только кузнечики да шуршанье травы на ветру.
В церкви оказалась большая группа иностранцев. Я перевел Ленке основную мысль их гида, но ни переводить дальше, ни слушать английский тут совершенно не хотелось. На выходе старушка в черном платке и со скорбным лицом покосилась на нас также, как до этого - на выходящих американцев.
- Я хочу туда!
Ленка показывала на колокольню, стоявшую рядом.
- Там закрыто, видишь. - Все равно. Вон лестница стоит, пойдем залезем.
Подойдя поближе, мы увидели, что лестница упирается верхним концом в голую белую стену.
- Полезешь? - съехидничал я. - Ладно, пойдем человеческими путями.
Мы прелезли через загородку на входе и зашагали вверх по замусоренным ступеням. На самой верхней площадке было светло, и несколько запачканных известкой мужиков хохотали, рассказывая друг другу матерные анекдоты. Один из них, бородатый, подскочил к нам.
- Сюда нельзя! Только с разрешения батюшки настоятеля!
- Мы только посмотреть... - выглянула из-за моего плеча Ленка: волосы распущены, взгляд "дядя, дай конфету".
- Нельзя, - ухмыльнулся мужик.
Я посмотрел на него в упор и тоже ухмыльнулся. Странно, но Америка научила меня какой-то наглости, связанной - как бы это покрасивей?... - с чувством собственного достоинства отдельно взятого индивидуума. К тому же, черт побери, я сам в этом городе родился! Так что я смотрел на него с видом человека, который мог бы и не бриться сегодня утром (о как опять длинно на русском а чесс бы сказал просто смотришь по доброму и мысленно произносишь fuck you и действительно эту фразу легко представить первый ударный звук будто открываешь баночное пиво а потом низкое ю-е эдакая отрыжка a la jim morrison...)
- Пять минут. Потом мы сразу уйдем.
- Ладно, - подмигнул бородатый и вернулся к своей компании.
Мы подошли к перилам. Внизу - белые стены, деревья и широко разлившийся в этом месте, спокойный, старый Волхов.
Эта ее фотография тоже оказалась засвеченной.
Под самыми стенами был маленький пляж с десятком народу, и спустившись, мы искупались. Здесь не было течения.
- А ты когда-нибудь пробовала в воде? - Я подплыл и обнял ее.
- Не говори так. У тебя интонация, как у одного моего бывшего... Противно звучит.
