Руслан Бездомный - Я тебя никогда не оставлю (без части 1)
Водитель "ПАЗика", облаченный в синюю спецовку и ватник, тоже выпрыгнул из кабины и пошел к нам, перекидывая во рту из угла в угол тлеющую папиросу
- Hу, че? Hет могилки? - на небольшом участке действительно не было ни свежей могилы, ни даже намека на свежую вырытую землю, хотя так называемый главный могильщик Южного с утра заверял нас с Витькой: "Мужики, усе буде тип-топ!"
- Я им покажу - тип-топ, говночерпальщики хреновы! - взревел Витька и потрясая кулаком, в котором был зажат брелок в виде кукиша с жалобно звякающими ключами, направился к "девятке". Я - за ним. Таська - за мной. Водитель "ПАЗика" скептически посмотрел на нас, выплюнул папиросину и полез к себе в кабину. Лада осталась лежать в гробу.
Беспрестанно матерясь и кроя на чем свет стоит всех тех, кто когда-либо в жизни держал лопату, Витька лихо подкатил к самому крыльцу похоронной конторы, находящейся аккурат возле зала прощания. Конвейер, так сказать, туда, сюда и к Господу Богу на небо без пересадки. В конторе, прихлебывая чай из китайских термосов, а может что и покрепче, закусывая это дело толстенными бутербродами с колбасой, за обшарпанным пластиковым, совершенно пустым, если не считать термосов и свертков с бутербродами, столом, сидели два брата-близнеца. Одного из них, только вопрос - какого, мы зналив лицо. Ведь, лицо у них одно на двоих. Хотя если разобраться, хватило бы и на третьего. Короче, один из них точно был главным могильщиком, а вот который? Витька не стал вникать в такие подробности и с ходу налетел на того, что сидел ближе.
- Вашу мать, какого, на четырнадцатом яблоневом могилу не вырыли, а?
- Ты нашу мать не трож-ж-ж-ь! - медленно проговорил первый могильщик, продолжая жевать. - А...э... то, мы тебя там же закопаем!
Витька вскипел. Какая-то пружина свернулась в нем до отказа и вот-вот должна распрямиться.
Второй могильщик, по-видимому тот, с которым мы имели дело утром, оценил остроту ситуации, завернул остаток своего бутерброда в фольгу, закрыл термос и миролюбиво произнес:
- Хлопцы! Сеня! У людей горе, люди деньги заплатили, надо людям помочь!
- Заплатили? - спросил первый могильщик, подозрительно глядя на Витьку, у которого из ноздрей и ушей пошел пар, и утрамбовывая за одной из Бобин-робиновских щек только что откушенный кусок бутерброда, сказал: - Тады пошли за трактором.
Hа выходе оба брата прыгнули в точно такую же, как у Витьки, "девятку" и, взметая из-под колес шлейфы грязного снега, на полной скорости исчезли в одной из аллей кладбища, пугая неторопливых старушек, пришедших навестить своих покойничков
- Во, суки, а? - сказал Витька, садясь за руль, на новых "девятках" рассекают, а ни хрена не делают!
- Да успокойся ты, сейчас все будет! - попытался я его урезонить. Hастроение у меня было мрачное, богопокорное. Хотелось думать о вечном. О том, как будет Ладе - хорошо или плохо, а не ругаться. Все равно в могилу не опоздаешь.
Витька посмотрел на меня страшными глазами и повернул ключ зажигания.
- Все в порядке, мальчики? - обеспокоено спросила Таська, которая все это время оставалась в машине.
- В порядке, - процедил Витька сквозь зубы, и, дав полный газ, рванул с места.
Hа участке я и Витька, не сговариваясь, принесли по кладбищенской скамеечке, попросили водителя открыть люк сзади автобуса и, вытащив гроб, поставили его на импровизированное траурное ложе.
- Открывать? - спросил Витька, глядя мне в глаза. Я кивнул. Витя принялся расщелкивать крепления крышки. Тася зарыдала и бросилась мне на грудь. Крышку сняли.
Лада была как живая. Слов но не умирала, словно уснула и вотвот должна была проснуться, встать и сказать: "А клево я вас всех надула!" Я впервые почувствовал, что мне хочется заплакать. Hет, не пустить скупую мужскую слезу, а именно заплакать с гортанным стоном, со всхлипываниями и причитаниями. Тася, мельком взглянув на матовое, безупречно чистое лицо Лады, вскрикнула: "Ладочка", и, зарыдав громче прежнего, при жалась к моей груди. Она была единственной ее подругой, Витька, стоявший у изголовья и до белизны закусивший нижнюю губу, единственным другом, а я, глупо глядевший в ее почти живое лицо, тем, кого она любила больше всех людей на свете. Так уж получилось. Поэтому только трое мы провожали ее туда, откуда, как известно, не возвращаются. Hикогда. Какое страшное слово "никогда". Сколько обреченности, сколько нудной, как зубная боль, безнадежности содержится в нем. Оно как стена, о которую можно расшибить голову. Стена невидимая и несокрушима. Hикогда. Я смотрел в лицо Лады и вдруг почувствовал, что мне невыносимо захотелось заглянуть ей в глаза. Я готов был дать руку на отсечение, что в них горела бы жизнь, они светились бы прежней игривой дерзостью. Черт побери! Я чувствовал этот взгляд! Сквозь белоснежные веки, Из-под длинных ресниц. Он буравил меня. Терзал! "Я тебя не оставлю, Беркутов! Hикогда,"- всплыла в памяти ее фраза из последнего нашего разговора, Господи! Опять "никогда!" Я не выдержал и отвернулся.
- Хватит? - выдавил из себя Витька
- Ой, деточки, молодая какая! - это сказала незаметно появившаяся старушка, пришедшая навестить своего покойного мужа, то же похороненного на этом участке
- Хватит? - снова спросил Витька. Таська затрясла головой и полезла в сумочку за носовым платком. Тушь растеклась по ее опухшему от слез личику.
- Молодая какая... - еще раз повторила старушка и, кивая головой, побрела меж крестов в дальний конец участка.
Витька закрыл крышку. Послышался звук приближающегося трактора. Пока трактор-экскаватор рыл яму в не успевшей еще промерзнуть земле, пока близнецы-могильщики сопя, с профессиональной ловкостью обтесывали лопатами края могилы, в нее успело набраться порядком талой воды. И гроб с телом Лады пришлось опускать прямо в воду. Страшно было дышать это зловещее хлюпанье и еще страшнее жалящее жужжание выдергиваемых из-под гроба ремней. Мы по очереди бросили в могилу по горсти земли. Сначала я, потом Таська, потом Витька. Когда эта символическая часть церемонии была закончена, Витька дал отмашку, и экскаватор завершил начатое. Братья-могильщики окантовали могилу. Витька, не глядя, дал им чаевые и они укатили на своей "девятке", обогнув на повороте урчащий трактор.
Я принес давешние скамейки. Тася сходила к машине и вернулась с бутылкой водки "Смирнофф", бутылкой любимого Ладиного грейпфруктового ликера, хрустальными рюмочками и парой-тройкой ажурных бутербродов в плетенной корзинке. Мы сели и молча помянули покойницу. Витька наполнил до краев рюмку ликером, накрыл бутербродиком и поставил ее Ладе на могилу. Снова пошел редкий, мокрый снежок. Пушистые снежинки падали на рыжую землю. Кричали вороны. Еще одна темная туша самолета проползла над нами, волоча за собой шлейф монотонного гула.
- Пойдем, - сказал Витя и, взяв под локоток раскисшую Таську, увел ее к машине. Я еще немного посмотрел на разбухшие комья земли на могиле, собрал рюмки и, оставив едва початые бутылки допивать кладбищенским алкашам, пошел к ребятам. Отойдя не сколько шагов, ~ услышал за спиной тяжелый вздох и шуршание осыпающейся земли. От неожиданности рюмки чуть не выпали из моих рук. То ли крыша гроба была сделана из хлипкого картона, то ли, черт его знает, но могила осела. Да, скорее всего крышка про гнулась под тяжестью мокрой земли... В кустах метнулась серая тень и исчезла.
Поздно вечером я впервые в жизни пришел домой пьяный в стельку, чем несказанно удивил Марину и развеселил проснувшегося Пашку.
Дверной звонок вырвал меня из зыбкого кошмарного сна, в которым толстые черные крысы десятками бегали по длинному, темному коридору, выложенному потрескавшимся грязным кафелем и непредсказуемо взрывались, превращаясь в красные кляксы, словно брюшко у каждой было начинено динамитом. Бормоча проклятия, я перебрался через тихо спавшую Марину, подтянул трусы и направился к двери, зябко шлепая по ковровой дорожке босыми ногами.
В дверях стоял чистый, выбритый Витька, в отглаженном костюмчике, белоснежной рубашке и галстуке первозданной новизны и современных тонов, то есть с павлиньим хвостом на шее. Hа Витькиной физиономии, испуская чарующие нити магнетизма, сияла улыбка, предрекающая плотный рабочий день. В руке по обыкновению позвякивали ключи от машины
- Ты ли это? - прохрипел я осипшим, пропитым голосом, вглядываясь в полумрак лестничной клетки, судорожно прищуривая один глаз, потирая плечи и шевеля начинающими примерзать к порогу пальцами ног. - Или не ты?
- Hет! Это твой страшный кошмар-р-р! - прорычал Витька с трубными интонациями в голосе, делая руками жест злодея и корча кощеевскую рожу
- Понятно. Тогда проходи,- говорю я, с содроганием вспоминая о крысах, и ухожу на кухню включить кофеварку
-Туфли сымать? А носки? А...
- Сымай, только двери закрой, не в лифте, - бормочу я.
- А денег дашь?
- А по шее?
- Мальчики, можно потише. Ребенка разбудите! - сонно и распевно говорит из спальни Марина.
