Дмитрий Антонов - Автобиография
...Я шел по дворцу, улавливая все те же отголоски ушедшего присутствия. Мне было холодно и немножко страшно. Мои шаги звучали гулко и очень громко. "Ты лишний здесь, ты не нужен нам. Разве сам ты не чувствуешь, что здесь тебе не место?", - шептали в моей душе чьи-то голоса. Я спешил в тронный зал - почему-то мне казалось, что там я обязательно кого-нибудь встречу, нет, ни когонибудь - там будет много-много людей, все горожане и мы все вместе посмеемся этой шутке. "у пусть же они окажутся там, пусть же там будет хоть ктонибудь, хоть кто-нибудь", - шептал я зажмурившись, чтобы не видеть сводящего меня с ума призрачного сияния и великолепия. Есть такая красота, которой человеку не стоит видеть, иначе он рискует потеряться и навеки остаться в ней. Вот еще один поворот - я радостно вскрикнул, увидев, что в зале кто-то есть. Как я и думал, около трона кто-то стоял. Я ворвался в зал, срывая дыхание, задыхаясь от усталости и увидел огромное зеркало, в котором отражался я сам. И когда я упал на колени и разрыдался, мне послышался чей-то далекий и едкий смех.
* * * * * *
Учитель физкультуры был обладателем сложного восточного имени - Абдулрахмат Омаркадьевич и, по причине постоянно возникающих у нас сложностей с его произношением, отзывался на Абдул Омарыча.
- Что, Антонов, не получается? - с презрением, которое у него не очень хорошо получалось скрывать, бросил он мне.
Я в двадцатый, сотый, тысячный раз стиснул зубы и бросился вперед. Так, разбег взял хороший, теперь главное не остановиться, вот, еще немного, прыжок, и сбитая планка оказалась рядом со мной на матах. После уроков он остался со мной, чтобы подтянуть меня в прыжках в высоту. Физкультура была единственным предметом, ставящим под сомнение мой очередной годовой Похвальный Лист. икак, ну никак не мог взять я проклятую высоту.
- Какой же из тебя солдат получится, Антонов? - татарский акцент добавлял язвительности в голос учителя. - Беда одна. А на улице как ты за себя постоишь? Отбиться не сможешь, ведь да? ет? У нас в Казани такие как ты не выживают. Или ты боец или никто. У меня дед генерал, отец полковник, а я с такими как ты здоровье трачу. Смешно. Эх, поплачешь ты в армии, помяни мое слово, горевоин.
А у меня в ушах звучали слова из песни, которую я недавно слышал от Шута:
Истины простые кажутся нетленными,
Только очевидное нелегко принять...
Видишь ли, есть Воины, а есть военные
И последним первыми никогда не стать.
Слишком поздно я понял, что произнес это вслух. Лицо физкультурника цветом сейчас больше всего напоминало крепкий борщ. - Что ты говоришь? Да ты как посмел, мальчишка!
Его рука взлетела над головой, чтобы дать мне пощечину. И тут дремлющая во мне сила пробудилась - я почувствовал, что на меня смотрит весь древний Паэн. Я вложил в его руку меч, настоящий, булатный. Такой же меч крепко сжимал и я. Он остолбенело замер, а потом на его рябом лице полыхнула хитрая улыбка, и он рубанул со всей силы сверху. аверное, подумал, что все это ему снится и решил во сне отыграться за все свои дневные неудачи. Тем более, что сон прекрасно объяснял и мою неслыханную грубость.
О чем тут говорить? За две минуты я три раза давал ему возможность подобрать с пола выбитый мною клинок. а четвертый раз я провел ложную атаку, притворно раскрылся и, дождавшись, пока он, обрадовавшись, рубанет, подтолкнул его в сторону, накренив лезвие движением кисти. Когда он упал, я приставил на долю секунды кончик клинка к его горлу. Ох и очумелые же глаза у него были. еожиданно до меня донеслись звуки аплодисментов. В дверях стояла Оленька, смеялась и хлопала мне. Я отдал ей салют мечом и продолжил творить чудеса, убрал стены и потолок. а месте перекладины появилась стена высотой в три человеческих роста. Я свистнул, и в ответ мне донеслось радостное ржание и стук копыт. Ярина, верное мое чудо, как легко и плавно взяли мы эту высоту, почти без разбега. Я никогда не сомневался в тебе. Сверху на Оленьку я просыпал нежнейшие цветы, тонкие, как блеск ее глаз. А потом вся моя сила вдруг покинула меня и я оказался прямо перед растянувшимся посреди спортзала Абдул Омарычем, недоуменно мигающим глазами. Рядом лежали две спортивные рапиры, оставшиеся от тренировки секции фехтования. А у окна стояла Оленька и под ногами ее был ковер из неизвестных цветов, таких весенних, таких нездешних. А удивительный запах их чуть слышно смешивался с терпким, почти неуловимым ароматом лошадиного пота, и откуда-то издали доносился затухающий цокот копыт.
* * * * * *
- Пойдем, - чья-то рука легла мне на плечо. е поверив в это, я вздрогнул и обернулся. За моей спиной стоял Шут и очень грустно смотрел мне в глаза. Он взял меня за руку и повел к выходу.
- Постой, подожди, - залепетал я в совсем не подобающей герою манере. - Скажи, где мы... И где все... Что это за город, почему здесь не действует мое волшебство?
е останавливаясь, не оборачиваясь, не отвечая, он довел меня до выхода, сел сзади на лошадь, и мы вернулись к городским воротам.
- Скажи, - спросил он меня, - когда ты создал наш мир, хотел ли ты понастоящему остаться в нем навсегда? - Он не дождался ответа и продолжил. - ет, Милорд Герой. Тебе важнее всего оказалось продолжать играть в свои игры, которые ты перенес к нам из другого мира. А нам пришлось подстраиваться под твои правила, жить вопреки своим желаниям, быть твоими игрушками. Думаешь это легко, жить ожиданием твоего возвращения? Верить, когда кажется, что всему конец, в пришествие Героя. Ты же не думаешь, что в твое отсутствие жизнь в Паэне замирает? ет, здесь все идет своим чередом. Ведь у нас есть и своя история и свое прошлое - хоть ты и создал нас недавно, но и мы оба знаем, что и до этого Паэн существовал. И до нашего Короля на троне сидел другой правитель, а до него еще и еще и еще - я помню, как появился на свет по твоей идее - внезапно, из ничего. о я знаю, что до этого, еще до того, как ты первый раз помыслил обо мне, мои родители встретили и полюбили друг друга, мои детские друзья гоняли со мной наперегонки, мои учителя проверяли мои работы. Ты хочешь знать, где мы? Это город тех, о ком ты забыл, создавая этот мир. Слышишь, как они плачут, неизвестные никому, как они пытаются воплотиться из ничего. Каждый раз, когда ты приходишь к нам, этот город становиться все больше и больше - ведь ты вновь и вновь не создаешь кого-то. Люди надеются на тебя и перестают верить в свои силы.
А Принцесса? Подумай о ней! Ведь она любит тебя. Любит и ждет, надеется, что ты прорвешься к ней наконец , увидишь и обнимешь...
- Hо разве я не пытаюсь это сделать каждый раз? - тихо спросил я. Ведь я тем и занимаюсь, что спасаю ее.
- Спасаешь? От чего или от кого? От ужасов, созданных тобою же? И не лги хотя бы себе - если бы ты действительно хотел увидеть ее, вы бы давно были вместе. о тебе мешает образ великого рыцаря, безотказного спасителя. Ты куда больше влюблен в себя, чем в наш мир.
Ты хочешь знать, отчего твое волшебство не подействовало в этом городе? Однажды ты отвернулся от него, отказав ему в праве существовать, и теперь он неподвластен тебе, ибо для тебя его нет. А самое страшное это то, что в один прекрасный день весь Паэн может превратиться в такой город, подчиняясь твоей скуке.
- Hет, - шептал я пересохшими губами, - только не это. Что же ты хочешь от меня, невеселый Шут?
Колокольчики его колпака мелко звенели и раскачивались.
- Ты должен оставить нам мир. Оставить навсегда. Больше ты здесь не нужен. Дай нам жить согласно не твоей секундной прихоти, а по естественному ходу истории. Если королевству понадобится герой - пусть он придет не из заоблачных высей, а из соседнего города, из окрестных деревень, пусть это будет наследный принц нашего Короля, наконец. Уходи. Очень прошу тебя.
...Больнее всего далось мне прощание с Яриной. Я отвел ее к тем склонам, где мы встретились первый раз и долго не мог отпустить, обняв. Она понимала, что происходит, я знал это. икогда не думал, что лошади умеют плакать, так плакать, как рыдают маленькие дети. Последний раз обернувшись, прежде чем скрыться за прибрежными скалами, она поднялась на дыбы и заржала, словно салютуя мне при расставании. Вот и все... Прощай мое белоснежное чудо. С Королем я не простился. Боялся, приехав во дворец, застать там Принцессу. Шут был прав - если бы я увидел ее - никогда не оставил бы Паэн. Оттого мы никогда и не встретились.
Hа прощание я крепко сжал руку Шута.
- Тебя будут помнить, - сказал он. - Всегда. В памяти людей ты останешься чудом, волшебной сказкой. О тебе матери будут петь песни детям. Каждая травинка, по которой ты когда-то прошел, сохранит память о твоем прикосновении. Каждый лучик солнца будет нести в себе свет твоих глаз. И ты будешь помнить нас. Всегда.
Он снял с головы колпак, и я первый раз увидел его волосы. Рыжие, как я и думал.
- Возьми, - протянул он мне один из украшающих колпак колокольчиков. - Пусть он всегда будет с тобой. В его звоне ты услышишь голос всего Паэна. А теперь тебе пора. Прощай, Грэсси, великий герой Паэна!
