Дмитрий Быков - Отсрочка (стихи)
И я тебе такой не нужен,
И ты такой не нужен мне.
УКАЗАТЕЛЬНОЕ
Как всякий большой поэт,
тему отношений с Богом
он разворачивает как тему
отношений с женщиной.
А.Эткинд.
Сейчас, при виде этой, дикорастущей,
И этой садовой, с цветами, как глаза,
И всех, создающих видимость райской кущи,
И всех-всех-всех, скрывающихся за,
Я думаю, ты можешь уже оставить
Свои, так сказать, ужимки и прыжки
И мне, наконец, спокойно предоставить
Не о тебе писать мои стишки.
Теперь, когда в тоннеле не больше света,
Чем духа искусства в цирке шапито,
Когда со мной успело случиться это,
И то, и из-за тебя персонально - то,
И я растратился в ругани, слишком слышной
В надежде на взгляд, на отзвук, хоть на месть,
Я знаю, что даже игры кошки с мышкой
Меня бы устроили больше, чем то, что есть.
Несчастная любовь глядится раем
Из бездны, что теперь меня влечет.
Не любит, - эка штука! Плавали, знаем.
Но ты вообще не берешь меня в расчет.
И ладно бы! Не я один на свете
Молил, ругался, плакал на крыльце,
Но эти все ловушки, приманки эти!
Чтоб все равно убить меня в конце!
Дослушай, нечего тут. И скажешь прочим,
Столь щедрым на закаты и цветы,
Что это всех касается. А впрочем,
Вы можете быть свободны - ты и ты,
Но это все. Какого адресата
Я упустил из ложного стыда?
А, вон стоит, усата и полосата,
Отчизна-мать; давай ее сюда!
Я знаю сам: особая услада
Затеять карнавал вокруг одра.
Но есть предел. Вот этого - не надо,
Сожри меня без этого добра.
Все, все, что хочешь: язва, война, комета,
Пожизненный бардак, барак чумной,
Но дай мне не любить тебя за это
И делай, что захочется, со мной.
ОДИННАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ
Опережай в игре на четверть хода,
На полный ход, на шаг, на полшага,
В мороз укройся рубищем юрода,
Роскошной жертвой превзойди врага,
Грозят тюрьмой - просись на гильотину,
Грозят изгнаньем - загодя беги,
Дай два рубля просящему полтину
И скинь ему вдогонку сапоги,
Превысь предел, спасись от ливня в море,
От вшей - в окопе. Гонят за Можай
В Норильск езжай. В мучении, в позоре,
В безумии - во всем опережай.
Я не просил бы многого. Всего-то
За час до немоты окончить речь,
Разрушить дом за сутки до налета,
За миг до наводнения - поджечь,
Проститься с девкой, прежде чем изменит,
Поскольку девка - то же, что страна,
И раньше, чем страна меня оценит,
Понять, что я не лучше, чем она;
Расквасить нос, покуда враг не тронет,
Раздать запас, покуда не крадут,
Из всех гостей уйти, пока не гонят,
И умереть, когда за мной придут.
* * *
"Кто обидит меня - тому ни часа,
Ни минуты уже не знать покоя:
Бог отметил меня и обещался
Воздавать за меня любому втрое.
Сто громов на обидчика обрушит,
Все надежды и радости отнимет,
Скорбью высушит, ужасом задушит,
Ввергнет в ад и раскаянья не примет.
Так что лучше тебя меня не трогать,
Право, лучше тебе меня не трогать".
Так он стонет, простертый на дороге,
Изувеченный, жалкий, малорослый,
Так кричит о своем разящем Боге,
Сам покрытый кровавою коростой,
Как змея, перерубленная плугом,
Извивается, бесится, ярится,
И спешат проходящие с испугом,
Не дыша, отворачивая лица.
Так что лучше тебе его не трогать,
Право, лучше тебе его не трогать.
Так-то въяве и выглядит все это
Язвы, струпья, лохмотья и каменья,
Знак избранья, особая примета,
Страшный след Твоего прикосновенья.
Знать, зачем-то потребна эта ветошь,
Ни на что не годящаяся с виду.
Так и выглядят все, кого отметишь
Чтоб уже никому не дать в обиду.
Так что лучше Тебе меня не трогать,
Право, лучше Тебе меня не трогать.
ВАРИАЦИИ
1
Говоря в упор, мне уже пора закрывать сезон.
Запереть на ключ, завязать на бантик,
Хлопнуть дверью, топнуть, терпеньем лопнуть
и выйти вон,
Как давно бы сделал поэт-романтик.
Но пройдя сквозь век роковых смешений,
подземных нор,
Костяной тоски и кровавой скуки,
Я вобрал в себя всех рабов терпенье,
всех войск напор,
И со мной не проходят такие штуки.
Я отвык бояться палящих в грудь и носящих плеть
Молодцов погромных в проулках темных.
Я умею ждать, вымогать, грозить, подкупать,
терпеть,
Я могу часами сидеть в приемных,
Я хитрец, я пуганый ясный финист, спутник-шпион,
Хладнокожий гад из породы змеев,
Бесконечно-длинный, ползуче-гибкий гиперпеон,
Что открыл в тюрьме Даниил Андреев.
О, как ты хотел, чтобы я был прежний,
как испокон,
Ратоборец, рыцарь, первопроходец!
Сам готов на все, не беря в закон никакой закон,
О, как ты хотел навязать мне кодекс!
Но теперь не то. Я и сам не знаю, какой ценой,
Об одном забывши, в другом изверясь,
Перенял твое, передумал двигаться по прямой:
Я ползу кругами. Мой путь извилист.
Слишком дорог груз, чтоб швыряться жизнью,
такой, сякой,
Чтобы верить лучшим, "Умри!" кричащим.
Оттого, где прежде твердел кристалл
под твоей рукой,
Нынче я, вода, что течет кратчайшим.
Я вода, вода. Я меняю форму, но суть - отнюдь,
Берегу себя, подбираю крохи,
Я текуч, как ртуть, но живуч, как Русь, и упрям,
как Жмудь:
Непростой продукт несвоей эпохи.
Я Орфей - две тыщи, пятно, бельмо на любом глазу,
Я клеймен презрением и позором,
Я прорвусь, пробьюсь, пережду в укрытии, проползу,
Прогрызу зубами, возьму измором,
Я хранитель тайны, но сам не тайна: предлог,
предзвук,
Подземельный голос, звучащий глухо,
Неусыпный сторож, змея-убийца, Седой Клобук
У сокровищниц мирового духа.
2
А. Мелихову
Степей свалявшаяся шкура,
Пейзаж нечесаного пса.
Выходишь ради перекура,
Пока автобус полчаса
Стоит в каком-нибудь Безводске,
И смотришь, как висят вдали
Крутые облачные клецки,
Недвижные, как у Дали,
Да клочья травки по курганам
За жизнь воюют со средой
Меж раскаленным Джезказганом
И выжженной Карагандой.
Вот так и жить, как эта щетка
Сухая, жесткая трава,
Колючей проволоки тетка.
Она жива и тем права.
Мне этот пафос выживанья,
Приспособленья и труда
Как безвоздушные названья:
Темрюк, Кенгир, Караганда.
Где выжиданьем, где напором,
Где - замиреньями с врагом,
Но выжить в климате, в котором
Все манит сдохнуть; где кругом
Сайгаки, юрты, каракурты,
Чуреки, чуньки, чубуки,
Солончаки, чингиз-манкурты,
Бондарчуки, корнейчуки,
Покрышки, мусорные кучи,
Избыток слов на че- и чу-,
Все добродетели ползучи
И все не так, как я хочу.
И жизнь свелась к одноколейке
И пересохла, как Арал,
Как если б кто-то по копейке
Твои надежды отбирал
И сокращал словарь по слогу,
Зудя назойливо в мозгу:
- А этак можешь? - Слава Богу...
- А если так? - И так могу...
И вот ты жив, жестоковыйный,
Прошедший сечу и полон,
Огрызок Божий, брат ковыльный,
Истоптан, выжжен, пропылен,
Сухой остаток, кость баранья,
Что тащит через толщу лет
Один инстинкт неумиранья!
И что б тебе вернуть билет,
Когда пожизненная пытка
Равнина, пустошь, суховей
Еще не тронула избытка
Блаженной влажности твоей?
Изгнанники небесных родин,
Заложники чужой вины!
Любой наш выбор несвободен,
А значит, все пути равны,
И уж не знаю, как в Коране,
А на Исусовом суде
Равно - что выжить в Джезказгане,
Что умереть в Караганде.
ИЗ ЦИКЛА
"ДЕКЛАРАЦИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ"
1
Не потому тебя не прокляну,
Что адское меня пугает пламя,
Что чувствую невнятную вину
За фокусы твои со всеми нами,
Не поднимаю взгляда к небесам,
Не ожидаю грозного ответа.
Ты ни при чем. Ты б не стерпел и сам,
Когда б ты был, когда б ты видел это.
2
Может быть, ее просто давно уже нет,
И поэтому весь наш базар
Только мельничный шум, только мелочный бред,
Только споры татар и хазар?
Кто такая она - объяснять не берусь
Из-под спуда своей немоты.
Не скажу - то ли жизнь, то ли смерть, то ли
Русь,
Слава Богу еще, что не ты.
3
Божественна Россия летней ночью,
Когда состав, кренящийся слегка,
Промахивает светотень сорочью
Широкошумного березняка!
Как впору ей железная дорога
Изгибчатый, коленчатый костяк!
Как все ништяк! Как не хватает Бога,
Чтоб стало все совсем уже ништяк!
* * *
Нет, уж лучше эти, с модерном и постмодерном,
С их болотным светом, гнилушечным и неверным,
С безразличием к полумесяцам и крестам,
С их ездой на Запад и чтением лекций там,
Но уж лучше все эти битые молью гуру,
