Алексей Дударев - Белые Россы
— Демьяныч… — сказал Струк.
— Петр Демьянович… Нигде я его не встречал. Он у меня живет… то есть, остановился… то есть, ночевал… Тоска на него напала. Вон, плачет даже… Ходас моя фамилия… Андрей Федорович… В деревне живу… Могильно… Да не шучу я! Она в самом деле так называется! Конечно, может… — Андрей сунул трубку Струку. — Вас к телефону!
Струк робко взял трубку.
— Але… Я… А, это ты, Ритуля… Все путем… Одноклассник, друг мой. Нас в армию вместе призывали… Меня на Колыму, а его в Магадан. Матрос он… Да… чувствую себя. Так я ж Котельникову сказал. Ну, загулял… До Нового года… Так сколько там осталось?.. — Струк повернул голову к Андрею: — Спрашивает, а ты готов меня кормить до Нового года?
— Готов…
— Готов, говорит… — сказал в трубку Струк.
Андрей вырвал у него трубку:
— Девушка, завтра я его привезу… Передайте директору, что он жив-здоров, чего и вам желает.
— Я не поеду… — всхлипнул Струк.
Руководитель одной из крупнейших фирм Русаченко вышел из казино в сопровождении директора одного из своих дочерних предприятий, которого непонятно почему все называли детсадовской кличкой Бодя и к которому Русаченко благоволил. Тоже непонятно почему.
«Вышли» это, конечно, громко сказано. Скорее «выплыли» с ощущением неслабой качки.
— Шеф, машину… — махнул рукой таксисту Бодя. — Для шефа, шеф…
— Отбой, — сказал Русаченко. — Я… с народом. Мамаше перед смертью слово дал: раз в месяц с работы и на работу ходить пешком. Или, на худой конец, на общественном транспорте. Чтоб с народом. Понял?
— Не понял… — гласные у Боди почему-то не выговаривались.
— А че ты кривляешься? — возмутился Русаченко.
— Не понял…
— Че под пьяного косишь? Артист… О-ой, — Русаченко провел рукой по лицу. — «Фернет» стопудово лишним был…
— А я… говорил…
— Что? Что ты говорил?
— Не говорил. Слышь, шеф, а про меня этот Пупсик из отдела сбыта эту фондограмму… или как ее… написал… Хочешь, прочту? День рождения был. Клюквенную пили… На стройке у нас. Где наши россы будут… Ну-у… там… коттеджи где… В деревне. Прочту?
— Ну…
Бодя собрался и начал «представление».
— Типа, он говорит, Пупсик, мне:
Давай-ка, Бодя, наливай нам с клюквой!
За деревеньку, что на берегу!
А теперь, типа, я отвечаю:
Я выпью, тяпну, может, даже клюкну
И дербалызну! Если встать смогу!
Опять, типа, он:
Я знал, что ты от друга не отстанешь!
Дай поцелую, Бодя, дорогой,
Но что же делать, если ты не встанешь?
И опять я:
Не встану?! Ну, тогда пойдем домой!
Бодя заржал очень заразительно. Русаченко тоже захохотал.
Смеялись долго. И вдруг Русаченко резко стал серьезным.
— А чего мы ржем?
— Ну, типа, не встану, а домой пойдем…
— Ну и пойдем… Домой…
Галюня возвращалась домой с подработки очень поздно.
В троллейбусе не было никого.
На одной из остановок троллейбус проглотил Русаченко.
Бодю почему-то потянуло в переднюю дверь, которая захлопнулась у него перед носом.
Троллейбус укатил.
— Не понял, — удивился Бодя.
Русаченко тяжело опустился рядом.
Галюня узнала своего шефа и чуть заметно улыбнулась.
Русаченко взглядом перехватил ее улыбку.
— Девушка, а как вас зовут?
Галюня ничего не ответила и отвернулась.
— Го-о-ордая, — зло улыбнулся Русаченко. — А проводить вас можно?
— Нет. Спасибо.
— Нельзя. Хорошо. А вы меня можете проводить?
Галюня посмотрела на пьяного мужчину в упор и ничего не ответила.
— Нехорошо, роднуля. Нехорошо оставлять беспомощного человека в беспомощном состоянии… Значит, никак?
— Никак.
— А за сто евро?
Галюня отвернулась.
— Хорошо. Двести.
— Вы серьезно?
— Абсолютно. И кофе в постель… мой. Вместе с шампанским… И машина утром в любой уголок нашей необъятной Родины… Не согласна?
А пятьсот?
— Только деньги вперед.
— Не вопрос.
Русаченко достал из портмоне пять радужных купюр.
— Пересчитай.
Галюня взяла деньги, пересчитала их, переложила в левую руку, а правой отвесила своему шефу звонкую оплеуху.
— Ты что? — засмеялся Русаченко. — Мало, что ли?
— Мало. — Галюня переложила деньги в правую руку, а левой съездила ему еще раз.
— Если мозги отпил, так хоть душу не пропивай. — Скомкала купюры и всунула их в верхний карман пиджака под расстегнутой курткой.
И вышла из троллейбуса.
Троллейбус завыл и покатил дальше по разноцветному городу.
Несколько секунд Русаченко тупо смотрел перед собой, потом достал мобильник, наугад потыкал пальцем по клавишам и сказал радостно:
— Але. А это я номером ошибаюсь… Девушка, меня только что побили… Спасибо. И вас… С наступающим!
Город сиял.
Андрей с большой хозяйственной сумкой шел по предпраздничному городу.
Новогодние елки, мигающие лампочки в витринах, рисованные деды морозы и снегурочки лезли в глаза со всех сторон.
Возле Парка культуры и отдыха Андрею встретилась молодая пара, которая катила перед собой коляску.
В коляске с перебинтованной лапкой, одетый в нарядную собачью жилетку, лежал симпатичный песик.
Андрей даже остановился.
Андрей вошел в здание детского дома, сказал что-то дежурной вахтерше.
Та окликнула одного из воспитанников, который повел Андрея по коридорам.
Снилось черт-те что!
Русаченко спал и видел во сне, что он спит.
У себя дома.
На своей кровати. Сладко спит.
И тут из кухни аист вышел с красными ногами.
Лягушка из пепельницы спрыгнула на пол.
Аист ее долбанул клювом и с удовольствием сожрал, задрав голову к потолку.
С балкона вышел Бодя в пушистой дохе, без штанов и в белых кроссовках.
— Не понял… — сказал он аисту и опять ушел на балкон.
У ног стояла мать-покойница. И плакала.
А возле комода из красного дерева, на котором стоял портрет матери, сидела эта психопатка из троллейбуса.
Она сосредоточенно вязала на спицах детскую пинетку.
Мать поднесла платочек к заплаканным глазам.
Русаченко открыл глаза.
Все исчезло, кроме материнского портрета на комоде.
Ленивый зимний рассвет вползал в комнаты.
На комоде перед портретом матери валялись измятые купюры евро.
В небольшом актовом зале детского дома воспитанники дошкольной группы готовили программу к встрече Нового года.
Песни, танцы, игры.
В зал вошли директор детдома и Андрей. Официантка из столовой на большом подносе несла нарезанный на квадратики сотовый мед и салфетки.
— Елизавета Борисовна, — обратился директор к воспитательнице, — сделайте перерыв…
— Перерыв!
— Здравствуйте, дети!..
— Зра-а-авствуйте!.. — хором ответили малыши.
— А скажите-ка мне, кто это к нам скоро в гости придет?
— Де-ед Моро-оз!
— Правильно. А еще кто?
— Снегурочка.
— Тоже правильно. Так вот, Дед Мороз прислал к нам дедушку Андрея… Помните, он нам яблоки осенью от Деда Мороза привозил…
— Да-а…
— Вот и сейчас он его к нам прислал вместе с гостинцами. Давайте спросим у дедушки Андрея: что ему велел передать нам Дед Мороз?
Андрей вышел вперед и сказал:
— Дед Мороз велел передать вам, чтобы вы хорошо учились, не шалили, слушались своих воспитателей, сказал, что на Новый год придет сам и принесет много гостинцев и подарков… А чтобы вы не заболели к Новому году… Они уже успели покушать?
— Да, Виктор Иванович, мы после обеда.
Андрей повернулся к подносу:
— …чтобы были здоровыми и крепкими, Дедушка Мороз прислал вам вку-усное лекарство… И попросил меня, чтобы я проследил, чтобы вы это лекарство обязательно съели… Ну, кто самый смелый?
— Дедушка Андрей — я! — улыбнулась воспитательница.
— Не-ет, Дед Мороз сказал, что это лекарство только для детишек… Ну…
Подошел щекастый карапуз с кудряшками.
Андрей подал ему соты на салфетке.
— Держи-и… Тебя как звать?
— Анлей Кузинов…
— Те-езка, — Андрей погладил его по кудряшкам.
Воспитательница тут же провела инструктаж, как есть «лекарство».
Следующим подошел стриженый и худющий мальчик с глазами на пол-лица.
Андрей подал ему мед на салфетке, но не погладил.
Тогда пацан наклонил голову, чтобы посланцу Деда Мороза было удобнее.
Андрей понял свое упущение и провел рукой по стриженой голове…
Остальные детдомовцы тоже подходили к Андрею, брали мед и склоняли голову для ласки.
Андрей правой рукой вручал квадратик сотового меда на салфетке, левой гладил.
Что было в его собственных глазах — это надо было видеть…
В кабинете Андрей и директор пили чай с медом.
