Кейси Куинн - Отпускаю тебя
— Прости, пожалуйста, — отвечает мама, и я не знаю точно, кому из нас с папой предназначалась эта фраза. Снежинки кружатся вокруг нас в своём беспорядочном танце, и мои родители быстро шагают вниз по улице. Я иду посередине. Когда я была меньше, мы обычно держались за руки, и родители меня раскачивали. Я представляла, что лечу. Тротуар весь в выбоинах, а по другую сторону улицы тянется длинный сетчатый забор. Впервые я замечаю, что в центре Атланты могут быть такие трущобы.
— Лучше бы мы оставили машину на парковке, — произносит мама вполголоса. Мы втроём прикрыли лица шарфами, прячась от ледяного ветра, поэтому я не слышу ответа папы. Каждый год мы ходим на «Щелкунчика» в «Атланта Сивик Сентер», и каждый год папа предпочитает не платить двенадцать долларов за подземную парковку Центра. В этом году было холоднее, чем обычно, и мама испытывала раздражение, но я думаю, она ворчит просто потому, что слишком любит папу, чтобы повышать на него голос.
— Почему ты не веселишься? — спрашивает папа, взяв меня за руку и одновременно кивнув маме. Она берёт меня за вторую руку.
— Ой, нет. — Я пытаюсь вернуть себе свои руки. — Я больше не ребёнок.
Я невысокая для своего возраста, но, боже мой, я не маленькая девочка. Почему я должна постоянно напоминать им об этом? Они ведь присутствовали на всех моих тринадцати днях рождениях.
Они оба сжимают мои руки крепче, и я начинаю смеяться, когда оказываюсь в воздухе.
И в этот самый момент на дороге визжат шины. Совсем рядом с нами тормозит автомобиль.
— Отдай мне свой кошелёк, — скаля зубы, к нам направляется коренастый человек в чёрной куртке с капюшоном. Мама тянет меня себе за спину, поэтому я не могу разглядеть его лица. Её пальцы впиваются в моё плечо, и я не знаю точно, кто из нас дрожит — она или я. Моё сердце колотится так быстро, что мне становится больно, и перед глазами всё расплывается.
Я выныриваю из своих воспоминаний, когда новый ученик встаёт, чтобы представиться. Потому что по какой-то причине, рассказывая о том, что его отец служит в армии, и они часто переезжают и всё в таком роде, высокий темноволосый парень смотрит только на одного человека в комнате. На меня.
Зайдя домой, я нахожу записку от тёти Кейт. Ей было необходимо уехать в офис, а в холодильнике меня ждёт лазанья, оставшаяся со вчерашнего ужина. Я пыталась съесть обед на школьной лужайке под магнолией, но меня преследовало странное ощущение, что за мной кто-то наблюдает, из-за чего сейчас я очень голодна.
Новенький, что смотрел на меня в классе, очевидно, взволновал меня больше, чем я думала.
Я обедаю и делаю домашнее задание, пытаясь не замечать подступающее чувство глобального одиночества. Тётя Кейт пожертвовала ради меня столь многим: она работает на дому, что, вероятно, помешало ей сделать карьеру. Кроме того, она оплатила мне репетиторов, чтобы я могла не посещать школу и не подвергаться риску ещё одного приступа на публике. И всегда присутствовала на моих сеансах с терапевтом. Конечно, я смогу побыть несколько часов одна. Боже, мне ведь почти восемнадцать лет. В следующем году я буду учиться в Университете Джорджии или в Южно-Калифорнийском университете, если мне повезёт. И может быть, именно тогда я смогу избавиться от воспоминаний, которые меня преследуют. Смогу оставить сломанную, истерзанную версию себя позади.
У меня всё будет хорошо. Точно так же, как это было последние несколько месяцев.
Закончив делать домашнее задание, я улыбаюсь про себя и поднимаюсь с дивана. Я думаю о том, как много во мне уже изменилось. Сегодня в школе я даже улыбнулась Новенькому. И заметила, какой он милый. У него появилась небольшая ямочка на левой щеке, когда он улыбнулся в ответ.
Собрав тарелки, я иду в кухню. И вот тогда это и происходит. В сознании вспыхивает тот автомобиль, и вся моя тяжёлая работа над собой вылетает в трубу.
На меня обрушивается темнота, и, падая на кафельный пол, я смутно слышу ужасающе красивый звук бьющегося стекла. Надеюсь, вокруг не будет слишком много крови, когда вернётся тётя Кейт и обнаружит меня.
— Лайла, господи! — слышу я откуда-то издалека. Но не могу ответить.
Очнувшись, я обнаруживаю, что лежу вся взмокшая в своей кровати.
— Доброе утро, милая, — говорит тётя Кейт. Она склоняется надо мной и щупает мой лоб.
— Опять? — спрашиваю я, уже зная ответ.
— Да, и я до смерти испугалась, — отвечает она, присаживаясь на край кровати. — Ты можешь сегодня остаться дома.
— Нет, — отвечаю я и отбрасываю одеяло, удивляя нас обеих. — Я сказала, что буду ходить в школу в этом году, и я это сделаю.
Если я не смогу проучиться всего год в Старшей школе Хоуп Спрингс, то как, чёрт возьми, я проделаю это в колледже?
По глазам тёти Кейт я вижу, что она со мной не согласна, но ничего не говорит.
— Хорошо, — только произносит она, вставая с кровати, чтобы я могла одеться. — Возьми это.
Она протягивает мне две белые таблетки и стакан воды.
— О, и кстати. Вчера я купила очень милое платье. Оно висит у тебя шкафу. Я не снимала бирки на случай, если тебе не понравится.
— Уверена, мне понравится, Ї говорю я, когда она уже выходит из комнаты.
Когда я встаю с кровати и потягиваюсь, висок пронзает резкая боль, и я нащупываю повязку на голове. Мне необходимо привыкнуть к ней. Вздрогнув, я иду к шкафу.
— Лайла? — окликает тётя, просунув голову в дверной проём и напугав меня.
— Да? — Кажется, тёмно-бордовое платье действительно очень милое.
— Твоя мама очень огорчилась бы, если б узнала, что я позволяю тебе просто «перетерпеть» жизнь.
— Знаю. — Я опускаю голову, заслышав про маму. Ужасная, безжалостная правда. — Но это всё, что я могу на данный момент.
Я выжила в школе почти три недели. Может быть, я и не завела друзей, как того хотела тётя Кейт, но я просто живу и делаю всё, что в моих силах. Забирая из шкафчика учебники по английскому и физике, я мысленно хвалю себя за мужество и независимость, пусть даже несколько вызывающую. Я единственная из старшеклассников, кто ездит домой на автобусе, но мне нравится. Взяв айпод и наушники, я поворачиваюсь, чтобы уйти, но натыкаюсь на кого-то.
— Извините, — бормочу я, пытаясь обойти парня, который, очевидно, не получил предупреждение на мой счёт.
— Это очень странная школа, — говорит он вполголоса, заставляя меня поднять голову. А затем ещё выше — он ужасно высокий. Из-под густых чёрных бровей мне улыбаются ярко-зелёные глаза и ямочки на щеках. — Может, ты мне расскажешь, что тут происходит, потому что я ощущаю себя персонажем «Сумерек».
— Что? — Это всё, что я могу выдавить в ответ.
— Слушай, я сказал это только потому, что здесь я всего несколько дней и мне нечего терять.
Парень снова улыбается, и его идеально белоснежные зубы почти сверкают. Ах да. Новенький с английского и истории. Сейчас я вспомнила. Дерзкий, спортивный, часто переезжает.
— Хорошо, расскажи, что тебя беспокоит, — говорю я, облокачиваясь на шкафчик и прижимая к себе книги. Надеюсь, я не опоздаю из-за этого парня на автобус.
— Что, чёрт возьми, здесь происходит? — Он оглядывает других школьников, спешащих мимо нас к выходу. Выражение его лица говорит мне, что ему среди них скучно. Может, он не так уж и плох.
— Хм, не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. — Потому что я последний человек, которого ты должен об этом спрашивать. Я понятия не имею, что здесь происходит, Новенький.
Я делаю шаг в сторону, чтобы обойти его, но он склоняет голову так, что на мгновение моё сердце ёкает.
— Я не очень общительна, поэтому не могу дать тебе ответ. — Теперь, когда я объяснила, мне действительно нужно спешить на автобус.
Парень пропускает меня, но не отстаёт ни на шаг.
— Уроки закончились. Что за спешка?
